Потом он увидел еще более захватывающее зрелище. Женщина положила обе ноги на край ванны и вновь запрокинула голову, как будто ей хотелось отдохнуть. Но ее руки продолжали двигаться. Одной рукой она коснулась шеи и медленно опустила ее на грудь, а другой обхватила левую грудь и сжала ее так, что большой палец коснулся соска.

Чжи-Ган обратил внимание на то, что ее движения были какими-то неуклюжими. Она не была похожа на рабыню, которая заученными и хорошо отработанными движениями пытается соблазнить своего господина. Она не предлагала свою грудь наблюдавшему за ней человеку, кокетливо поглядывая на него из-под полуопущенных ресниц. Сестра Мария плотно смежила веки. Казалось, что все это она проделывает исключительно для собственного удовольствия.

Через несколько секунд она подняла свою правую руку и положила ее себе на бедро. Край деревянной ванны частично закрывал ее длинные пальцы, а затем они и вовсе исчезли.

Она же не собирается... Чжи-Ган замер в предвкушении. Именно этим она и намеревалась заняться. Уже в следующее мгновение он увидел, что ее кожа покраснела от напряжения, услышал тихий плеск воды. А еще он увидел, как она выгнула шею, откинув назад голову, и прижала руку к своему интимному месту. И это окончательно убедило его в том, что он не ошибся.

Он еще сильнее прижался лицом к бамбуковой стенке, так что дужка очков больно врезалась в переносицу. Чжи-Ган видел, как женщина закусила губу (скорее всего, чтобы не проронить ни звука), однако он все равно слышал ее. Его воображение быстро дорисовало недостающие детали. Она ласкала себя своими длинными пальцами, и ее бедра то поднимались, то опускались, подчиняясь четкому ритму. Она двигалась все быстрее и быстрее, и в такт ее движениям из ванны выплескивалась вода. Он заметил, как сжалось ее горло, и представил, что сейчас целует эту впадину под округлым подбородком. Ему нравилось прижиматься ухом к щеке женщины и целовать жилку, пульсирующую на шее. Ему нравилось слушать прерывистое дыхание и ощущать языком, как бьется ее сердце.

В какой-то момент она убрала левую руку с груди и схватилась ею за край деревянной ванны. От напряжения у нее даже побелели кончики пальцев. При этом ее бедра двигались в бешеном ритме, а рот был слегка приоткрыт от волнения.

Именно в этот миг она достигла кульминации. Потом, устало потянувшись, женщина снова легла в ванну. Ему очень хотелось, чтобы она приподняла свой живот над водой, так чтобы он хотя бы на мгновение смог увидеть средоточие ее энергии инь. Сейчас ему помогло бы все что угодно — ее дрожащий белый живот, длинные и гибкие пальцы, напрягшаяся грудь. Но больше всего Чжи-Ган хотел увидеть алые сморщившиеся лепестки ее лотоса, которые так манили его, когда он отдался во власть своего воображения.

Женщина продолжала неподвижно лежать в ванне, и он, конечно же, ничего не увидел. Однако он ясно представлял все, что ему не удалось увидеть, и, крепко сжав руку, входил в нее все глубже и глубже, пока, как и она, не достиг желанного облегчения. У него зашумело в голове и потемнело в глазах, и из-за этой темноты он уже не видел ее. Но он вообразил, что все еще находится внутри нее, и осторожно сжимал пальцами свой орган. Так обычно сжимают флейту, когда играют на ней. Так сжимало бы его дракона ее лоно. А еще он целовал ее трепетные губы, воздавая дань уважения ее доброй душе и прекрасному телу.

Когда Чжи-Ган успокоился и его сердце перестало учащенно биться, она уже вылезла из ванны. Резко, как будто бы устыдившись того, что она сделала, женщина схватила полотенце и укуталась в него по самую шею. Он уже не видел ее тела, не видел того, что секунду назад мысленно целовал и ласкал. Однако это внезапное проявление скромности сделало ее еще прекраснее, и Чжи-Ган, затаив дыхание, еще сильнее прижал свои очки к бамбуковой перегородке, молясь о том, чтобы увидеть еще хотя бы кусочек ее тела.

Но он так ничего и не увидел, хотя она одевалась прямо перед ним. Она слишком низко наклонилась, и злополучный стол снова закрыл весь обзор. Но теперь Чжи-Ган уже не жалел об этом. Ее образ навсегда запечатлелся в его душе, и он не сомневался, что запомнит этот день на долгие-долгие годы. День, когда он в первый раз увидел свою белую жену.

Он ощущал в душе невероятную легкость. Это состояние длилось почти целый час. Этого времени хватило на то, чтобы белая женщина успела одеться и расчесать свои волосы. Что касается палача, то он погрузился в легкую дремоту и, усыпленный мерным покачиванием лодки, заснул, несмотря на то что сидел в неудобной позе, зажатый между деревянными бочками. Он ощущал такое блаженство, что с трудом открыл глаза, когда Цзин-Ли приставил нож к горлу его жены.

Из дневника Анны Марии Томпсон

22 февраля 1880 г.

Сестра Мэри заставила меня записывать все мои грехи. Она хочет, чтобы я покаялась во всем на бумаге и попросила прощения у Господа нашего милостивого, Иисуса Христа. Вот мои грехи.

Я ненавижу Сюзанну. Эта девчонка считает, что она лучше меня, потому что у нее есть мать, которая навещает ее. Она не сирота. Но ведь у меня тоже есть отец. Моя мама похоронена на кладбище возле часовни, а мой папа подарил мне кольцо с жемчужиной, когда последний раз приплывал в наш порт. И еще он подарил мне куклу, которую привез из Индии. Это самая красивая на свете кукла. У меня есть отец, и он жив, слышите, жив. Поэтому я и ненавижу Сюзанну.

Я терпеть не могу читать Библию. Мне нет никакого дела до того, что Иисус исцелял больных и излечивал калек, так что потом они снова могли ходить. Все это происходило давным-давно и далеко от Китая. Он больше никому не помогает. Молюсь я или нет, но мне все равно приходится вычищать блевотину, вытирать мочу и еще много чего похуже. Так зачем я буду изучать деяния того, кто уже давно умер и больше никому не помогает?

Как плохо, что я белая! Китайские девочки приходят сюда и сидят рядом со своими матерями. Они перемешивают в чанах белье и играют со своими братьями и сестрами. Они не грязные язычники, как говорит про них сестра Моулефейс. Они здоровые и счастливые и живут в своей родной стране. Как жаль, что я не китаянка.

Моего отца уже нет четыре месяца, две недели и четыре дня. Это значит, что я уже один месяц, одну неделю и три дня смотрю на дорогу, не идет ли он. Он сказал, что по пути из Англии привезет мне новую куклу. Он самый лучший папа на свете. Он намного лучше, чем эта глупая мама Сюзанны, которая выглядит как куча навоза, хотя от нее и пахнет цветами.

Вы только посмотрите! Под сенью рощи кедровой

Таинственная пропасть протянулась

к подножию холма зеленого.

Дикое место! Такое же священное и чарующее,

Как призрак демона-любовника, вечно преследуемый

Под ущербной луной

Плачущей о нем женщиной!

Сэмюель Тейлор Коулридж.

Хан Кубла, или Образ мечты.

Отрывок

Анна посмотрела на свои руки, а потом слегка похлопала себя по бедрам, ощутив под пальцами мягкий струящийся шелк и чисто вымытое тело. Ей еще никогда в жизни не приходилось носить ничего похожего на это чудесное платье из желтого шелка. Прошло уже больше года с тех пор, как она последний раз принимала ванну. Именно так — долго и в свое удовольствие. Она должна была чувствовать себя расслабленной и отдохнувшей, по-особенному чистой, но вместо этого ощущала какую-то неясную тревогу. Не то чтобы она чувствовала себя виноватой, нет. Просто не такой добродетельной, как раньше.

К счастью, чувство вины ей было хорошо знакомо, и Анна уже научилась не обращать на него внимания. У нее даже имелось оправдание — она поклялась, что сделает все возможное, чтобы спасти свою жизнь. Чего стоит этот маленький спектакль по сравнению с ее жизнью? Если, удовлетворяя себя, она сумела понравиться палачу, любителю эротических сцен, то, значит, так тому и быть. Она не должна испытывать по этому поводу никаких угрызений совести. Она просто спасает свою жизнь.