Узнав об этом, Рыжюкас попробовал приятеля остановить. Он спросил того, так ли она ему нужна, а если не нужна, то, может быть, не стоит ей морочить голову?

– Понимаешь, – говорил он доверительно, – здесь все для меня слишком важно. Боюсь, что я и сам еще не знаю насколько. Я болен, я к ней слишком привык, и эта потеря обернется для меня полным крахом, если вдруг окажется, что я без нее не могу… И лучше бы сначала нам с ней разобраться во всем самим…

Это был нелегкий и унизительный для него разговор, и Рыжюкас не совсем понимал, для чего он его затеял. Может быть, он просто жалел ее, понимая, что ее ждет, а может, и впрямь надеялся что-то вернуть.

– Какая тебе разница, зачем она мне? – холодно пожал плечами приятель. – А что будет с тобой, меня не слишком занимает, – сказал, вспыхнув неожиданной злобой.

Когда-то, по неведению, он женился на бывшей ученице Рыжюкаса, причем на Лучшей. Правда считалось, что про уроки Рыжюкаса он не знает, во всяком случае, ни с женой, ни с Рыжюкасом он никогда об этом не заговаривал. А свое мастерство она ему из осторожности и не демонстрировала, оставляя лохатого мужа в святой убежденности, что отвязанный секс приличной женщине не может быть нужен, а если «овечки» и грешат, то исключительно из-за развратного влияния.

Но по злости, с какой тот сейчас вдруг заговорил, стало очевидным, что все он знал. И жил эти годы, комплексуя и тайно ненавидя Рыжюкаса. Пока не дождался случая с ним поквитаться. Последняя Любовница Рыжюкаса ему только для этого и была нужна (что вскоре подтвердилось тем, как быстро он ее оставил).

– Твоя песенка спета. – Он был младше Рыжюкаса почти на двадцать лет, но они были на ты. – Ты стар, и она все равно от тебя уйдет. Не сегодня, так завтра, не ко мне, так к другому. Хотя лично мне на это насрать, как и на то, что теперь с тобой будет…

– Ты знаешь, что я тебе «лично» посоветую сейчас сделать? – сказал Рыжюкас, слегка побледнев и даже не съездив ему по физиономии. – Приди домой, сунь голову в унитаз и спускай воду. И повторяй: «Я говно, пусть меня смоет…»

Но история с Последней Любовницей завершилась: он никогда не возвращался на прежнее поле, тем более не смог бы этого сделать после такого предательства…

Про массаж Малёк слушала не слишком внимательно, несмотря на его азартное стремление пробудить в ней интерес.

– Слушай, а как ты узнал, что она с ним? Она тебе сама рассказала?

– Сама. Когда я позвонил, чтобы спросить, как она устроилась.

– Тогда в чем здесь предательство?

– В том, что она сошлась с ним за моей спиной…

– Как это – за спиной? – Она искренне недоумевала. – Ты же сам отправлял ее делать массаж?

– Видишь ли, когда ко мне приходит приятель с подружкой, и она тайком от него дает мне свой телефон, то девицей я, пожалуй, воспользуюсь – такие уж мы похотливые козлы. Но имей в виду: при этом я не сомневаюсь, что однажды она и мне наставит рога, дав кому-нибудь свой телефон, уже за моей спиной… И отношусь я к ней только как к беспородной шкурке…

– Ты мне это зачем говоришь?

– На всякий случай…

– Но ты же сам ее выталкивал! – Маленькая возмутилась. – Ты хотел, чтобы она ушла… Или не хотел?! Или она должна была уйти как-то не так? Тогда как?

Дело не в этом, подумал он. Измена, предательство, неверность – тонкие, не всегда определенные понятия. Вот Последняя Жена – разве она его не предала, когда, прекратив свои поиски Принца, сразу же отказалась продолжать и их совместные «кувыркания» с девицами и друзьями? И ему «пришлось» продолжать дальше самому… Хотя на самом деле всего-то и греха: перестала ему изменять… Но начинали-то вместе. Может быть, в большой степени даже она – от стремления к поиску и жадности ничего не упустить. Раскочегарить-то он ее раскочегарил, а потом и она его. В играх этих, заводя ДРУГ друга неверностью, главному в сексе они научились – вместе заведясь, вместе кончать, добиваясь оргазма. Кончали вместе, а закончили все порознь… Где, чья и в чем здесь неверность? Но этих тонкостей Маленькой не объяснишь… Вот о том, что его Последняя Любовница от него не просто ушла, а стала орудием мести, пожалуй, надо бы… Но, нет, это тоже для нее будет сложновато…

– Всегда получается как-то не так, – Рыжюкас вздохнул. – И хорошо, что ты меня об этом спросила. Возьми-ка диктофон… Раз мы уже заговорили о беспородных шкурках и искусстве уходить.

Он любил беспородных собак. За сообразительность, активность и живучесть. С этого сейчас и начал, вспомнив, как его беспородный и вислоухий дворняга Дема согрешил наконец с соседской медалисткой колли, которая с ним постоянно заигрывала.

Дело произошло прямо на лестничной площадке у его дверей.

– Сбежались дети, поднялся такой визг, что мне пришлось затолкать провинившуюся парочку в квартиру, раньше даже, чем они закончили. В конце концов, освободившись от своего кавалера, колли тут же уютно устроилась под моим письменным столом, а Дема хамски и самодовольно развалился на ковре посреди комнаты.

Вскоре заявилась соседка со скандалом:

– Какой хозяин, таков и кобель.

Она имела в виду склонности Рыжюкаса, неплохо известные соседям: навещавшие его подружки ведь не невидимки. Но в данном случае ее замечание было не совсем справедливым.

– Вот именно, – сказал я. – Какая хозяйка, такова и сука…

В конце концов, ведь не Дема спустился на этаж к колли, а эта рыжая красавица сама к ним пришла…

– Ах! Ах! – закричала хозяйка приблудницы, апеллируя к собравшимся на шум соседям. – Он меня… блядью обозвал!

Дело дошло чуть ли не до судебного разбирательства – с погашением не морального, но финансового ущерба, причиненного соседям, как оказалось, в чудовищных размерах.

– Оказывается, если медальная сука сходится с беспородным кобелем, драма не в том, что у нее будет беспородный приплод. По строгим правилам клубного собаководства, эта несчастная блудница вообще лишается всех своих родословных заслуг. Она навсегда утрачивает породу…

– Понятно, – сказала Малёк. – Чуть что – и мы сразу теряем породу?

– Вовсе наоборот. У вас порода в этом как раз проявляется.

– В чем, в чем?

– Да в том, что породистая баба, вообще говоря, хочет всех. Во всяком случае, всем хочет нравиться.

– И что же в этом плохого?

– Абсолютно ничего. Хотя бы потому, что это заставляет вас постоянно следить за собой и наводить марафет, даже идя на базар… Тут как раз у тебя все в порядке…

Маленькая, как всегда, зарделась от похвалы… Но что это он там начал… про беспородных шкурок? Это еще как?

– Женщина теряет породу только в одном случае, – сказал он. – Когда, став не нужной, она не уходит…

Маленькая снова изобразила готовность немедленно убраться. Рыжюкас снова сделал вид, что этого не заметил. Он слишком ценил свою Систему, чтобы не досказать то, что ему сейчас казалось важным:

– А наконец решившись, не умеет уйти…

– Что тут уметь?! – она фыркнула, видимо, что-то вспомнив.

– Ну да. Уметь «не нужно», – скривился Рыжюкас. – Поэтому можно устроить ему скандал прямо в постели, потом вскочить и орать, что он негодяй, что у них все кончено, заплакать, завизжать истеричкой и наконец в ярости громко хлопнуть дверью… И все это – с размазанной по лицу тушью и распухшим от слез носом…

– Это тебе все устраивали? Или только жены?

Рыжюкас промолчал. Маленькая, подумав, спросила:

– А если он и впрямь козел… Что бы ты на ее месте делал?

– Не был бы на этом месте. Потому что сначала спросил бы себя: «А нужен мне этот козел или нет?» И уж если решил бы с ним завязать, то продумал бы финал до мелочей…

– Чего это ты замолчал? Боишься меня научить? Так я же еще ничего не решила… Ну!

– Ну… Оттрахала бы ты его по полной программе, как ему и не снилось. Потом вспомнила бы, что он обожает черный кофе с мороженым, и, мягко выскользнув из постели, выскочила бы на минутку в магазин за его любимым крем-брюле: «Ты только дверь не запирай, ладно? Я мигом, милый…» И, тихонько притворив дверь, исчезла бы из его жизни навсегда. И навсегда осталась бы в его памяти лучшей. Став для него «невозвратной потерей»…