– А от женщины?

– Труднее, но тоже можно… Мужики такие козлы, что если он даже застукает тебя в постели с любовником и увидит, как ты под ним стонешь и извиваешься, у тебя еще не все потеряно. Если, конечно, будешь себя правильно вести…

– Это как?

– Да никак. День молчи, два молчи. Только не оправдывайся и не заискивай. Не замечай его, не звони, не заговаривай первой. А когда он заявится, а он обязательно заявится, чтобы расставить все точки, посмотри на него с ужасом и презрением да выдай, обязательно в третьем лице, что-нибудь вроде: «Боже, о чем он?!» А потом можно и прямо: «Да как же ты мог! Да кто тебе дал право!» – потом опять, в ужасе схватившись за голову: «Да что же они все за придурки такие?!»… И шарахнуться в сторону, и затихнуть, и упереться. «С кем я только связалась!..» Вот тут-то он и изведется в терзаниях. Вот тут избичует себя. Вот тут и приползет, придумав тебе оправдание, а себе наказание.

– Какое оправдание-то?

– А тебе что за дело? Его проблемы. Что там у него за версия вызреет – это тебе понять не дано. Но вся его козлиная тупость обернется такой изобретательностью, что тебе и не снилась. Что, впрочем, не сделает его менее тупым.

Она задумалась.

– Но он же потом меня достанет ревностью и расспросами.

– Тут свои приемы… – Рыжюкас замолчал, как бы раздумывая, стоит ли продолжать. Только недосказанность увлекает…

– Какие, ну, какие приемы? Давай еще, хоть чуть-чуть…

– Ну, скажем, – продолжил он как бы неохотно, – на любой его вопрос можно отвечать вопросом. Он тебе «Куда ты исчезла?», а ты ему «С каких это пор тебя интересует?» и так далее. Только условие: ни разу не сбиться, никаких объяснений, одни вопросы в ответ. И так до самой кульминации, до мордобоя – а съездит по физиономии он тебе непременно, потому что обязательно взбесится…

– Этого я никогда не прощу! Если он мне съездит.

– Подожди, подожди, это же не тебе, а ему тебя надо прощать… Так пусть помучается, что сорвался с петель… Вот тут из него можно хоть веревки вить…

…Первый его «учебный опыт» был случайным. Ему позвонила незнакомая девица, представилась подружкой его «хорошей знакомой» Ани, которая ее уверила, что только Рыжук может ей помочь. Через тридцать минут после звонка она была у него в постели, добросовестно демонстрируя ему свои способности.

– Ну как?

Он неопределенно хмыкнул.

– Так я и думала, – сказала она. – Я ничего не умею.

У нее роман с однокурсником, она его любит и ни в чем ему не отказывает, чем «этот негодяй» пользуется, но от случая к случаю и совсем с нею не считаясь.

– Научите меня. Аня сказала, что вы можете.

– Трахаться? Или умно себя вести? Ладно, – сказал Рыжик, польщенный такой рекомендацией. – Через два месяца он будет валяться у твоих ног, при условии…

Условие было просто: она должна рассказывать ему все до мельчайших деталей. И про отношения, и про постель. И делать все, что Рыжюкас потребует. «Даже если я велю тебе прийти в институт голой… Но это – к примеру…»

Несчастная девушка была согласна.

– Но, – сказал Рыжук, – тут есть одна загвоздка… Может статься, что через эти два месяца он тебе будет уже не очень нужен…

– Я на все готова, – не задумываясь, сказала она. – Я больше не могу терпеть унижение, потому что я себя презираю. Мне надо его сломать, я хочу, чтобы он об этом пожалел.

– Только это?

– Теперь? Уже, наверное, только это… Иначе я бы ведь не пришла.

Через два месяца она уже ехала знакомить свою маму с будущим мужем. «Разумеется, не с этим бесчувственным примитивом». Который таки валялся у ее ног, умоляя его за все простить и не совершать безумства, его бросая.

– Класс!.. Но мужики тебя за такую книгу прибьют… А что ты ей советовал? И что заставлял делать?

– Как-нибудь расскажу. И объясню, как важно мужчину теребить и доводить – хоть до ненависти. Лишь бы он кипел и не был равнодушным…

– Почему «когда-нибудь», а не сейчас? Ну зачем ты меня достаешь своей недосказанностью?] Ты должен не дразниться, а выкладывать все сразу и подробно.

– Тебе интересно или хочется научиться?

– Хотелось бы… Но мне совсем не хочется, чтобы ты учил меня не для себя. Мне кажется это пошлым… У меня ведь есть свои принципы. И с ними я, между прочим, собираюсь прожить целую жизнь…

– Принципы – это не то, с чего начинают, – сказал он. – Это то, к чему приходят в итоге. Жить по принципам с самого начала – такая же глупость, как и ваша девичья гордость… Ты, кстати, записываешь? Это ведь уже про Систему…

– А как же! Мне кажется, у нас все получается безумно интересно, а про твою Систему так совсем…

– А про массаж? – Рыжюкас посмотрел испытующе. – Тебе не интересно?

Малёк промолчала. Она удивительным образом умела замолкать, не отвечая на его вопросы. А если он настаивал, довольно грубо его обрывала:

– Не дави.

И замыкалась уже надолго.

Система Координат была его фишкой. Любимым детищем и объектом для умственных упражнений. Занимательной игрушкой. Схемой мировоззрения. Средой обитания. Миром, в котором он жил вне работы. Паутиной для «бабочек»-поклонниц. Средством для их проглатывания. Грамматикой любви и решебником любых задач. Лодкой, в которой он выплывал. Товаром, которым он торговал, легко обменивая его на любовь.

Родилась она не вдруг. К ней Рыжюкас пришел через весь щенячий опыт своих любовных похождений, попробовав его теоретически осмыслить. Начал с размышлений над тем, что стоит за расхожей чеховской фразой о том, что каждый день нужно по капле выдавливать из себя раба.

Выдавливать раба – это могло значить только одно: ежедневно, шаг за шагом становиться самим собой. То есть жить, прислушиваясь к себе и не считаясь с принятым. Не раболепствовать и не подчиняться правилам:

– официальной морали, которая всегда лжива,

– этики, которая ханжески припудрена,

– приличий, которые постны…

Чтобы не быть рабом, нужно оставить лакейство и готовность подстраиваться, научиться говорить о том, что знаешь, а спрашивать про то, что тебе интересно. И поступать, как считаешь нужным… За косметикой фасада научиться различать живое лицо… А заглянув к знакомой, прежде чем из приличия отказаться от предложенного хозяйкой чая, спросить себя, а хочешь ли ты чаю на самом деле?

Ведь и действительно. Стоит ли тут жеманиться, если хозяйку хочется попросту трахнуть, да и она не прочь, к чему вряд ли удастся пробиться, запутавшись в правилах этикета и хороших манер.

«Будьте проще, и вас поймут».

Ровно к тридцати трем (возраст не только Иисуса Христа, но и Остапа Бендера) он подобрал для себя эти правила и сложил из них собственный «моральный кодекс», выстроив вполне самостоятельную Систему Координат, в которой у него все сошлось, логично и складно, как в пасхальной проповеди.

Этому он и учил своих «бабочек».

Похоже, ни одна из них о его уроках не пожалела. Во всяком случае, ни одной претензии ему не было предъявлено; напротив, все они его благодарили, если не боготворили – прежде всего за прозрение, которое он им раздаривал, научая в любовных отношениях видеть суть и отдаваться любви целиком. Это спасало их от скуки и серости жизни, от пустых терзаний, а иногда и от глупых шагов. Позволяло хоть чуточку пожить раскованно и свободно.

Если девушка Клавуня (Лучшая из Бесстыдниц) прилетала к нему на свидание, полыхая румянцем смущения – не от того, что она опоздала на сорок минут, а потому, что сладостно протрахалась эти минуты с юным женихом, от чего не могла оторваться, Рыжюкас не доставал ее бессмысленными упреками. Напротив, он ее успокаивал, по-отечески освобождая от пустых расстройств. Что поделаешь, если столь тонкой и трепетной натуре на роду написано грешить и терзаться, терзаться и снова грешить? И разве она виновата, что уродилась такой дрянью? «Какая же я сука, да?!» – Клавуня умиленно успокаивалась, к ним снисходила безмятежность, и они приступали…