– Ты совсем спятил! – От возмущения брат прошелся по комнате. – Кому сейчас это нужно?! Кто сейчас вообще что-нибудь читает, кроме политики, порнографии и детективов? – Он, как всегда, себе противоречил. Но это не могло смутить кадрового военного, пусть и в отставке. – «Первая любовь»! У тебя что, в голове ничего, кроме этой манной каши? Нельзя жить прошлым… Между прочим, твой отец как раз в твоем возрасте начал новую жизнь.
Нет, оказывается, про его возраст брат не забыл.
Рыжюкас уныло посмотрел в окно.
Подъемный кран за окном покончил с мусором и стал разбирать себя, по частям складываясь на грузовик с прицепом…
5
Передохнув, брат зажмурился и снова пошел на таран:
– И как же будет называться твой очередной шедевр?
– «Вернуть Королеву». В том смысле, что нельзя победить, изменив юношеским идеалам.
Брат изобразил на лице удивление.
– Это пока рабочее название, – сказал Рыжюкас, почему-то ощутив неловкость.
– Никакую королеву вернуть нельзя, – отрезал брат. – Что ты мечешься, чего размазываешь эту манную кашу по столу? С самого начала все проиграв…
– Как раз об этом повесть. Там и эпиграф. – Рыжюкас зачем-то процитировал: – «Я сумасшедший шахматный игрок. С первого же хода я проиграл королеву и продолжаю играть, и играю из-за королевы».
– Ты действительно сумасшедший, – сказал брат. – Ты даже не знаешь, что в шахматах только двумя фигурами можно сделать первый ход – пешкой и конем.
Насквозь очевидная литературная несостоятельность младшего брата его искренне огорчала.
– Сначала ты перетрахал два батальона девиц. Три раза женился и наплодил беспризорных детей. Потом – что?.. – Его осенило: – Вспомнил про первую любовь и решил заработать на ней себе индульгенцию?.. – Полковник посмотрел на братца с любопытством.
– Причем тут это… – все еще пытался отбиться Рыжюкас. – Обычная романтичная история для молодежи… Ну и сентенция не для военных: даже ради победы в сражениях, нельзя изменять своим идеалам. А если все же приходится переплавлять в пушки монеты с изображением любимой Королевы, радости победы это, увы, не приносит…
– Очередная слюнявая чушь, – скривился брат. Он был, бесспорно, лучшим из читателей и самым оперативным из критиков: он все знал раньше, чем это написано. – Между прочим, на медных деньгах – из них отливали пушки – никто не чеканил профили королев. А за серебро пушки просто покупали. – Брат вздохнул. – Это, к сожалению, не так красиво. Хотя бы потому, что оружием чаще всего торгуют подонки…
С литературой было покончено, после чего брат уселся на кровать, понуро опустив голову и изобразив вселенскую грусть. Рыжюкас подумал, что тот уже совсем постарел…
6
Но нет, порох в пороховницах еще оставался…
– Прошлый раз я тебе всего не сказал… Видел, что ты оказался в такой отчаянной ситуации, так вдрызг проиграл в своей жизненной игре… Писания твои исчахли, бизнес пролетел, семья снова разваливалась. Любовница…
Кстати… – Он зажмурил один глаз и отставил указательный палец, словно прицеливаясь. – Последняя как раз была ничего, но и она от тебя ушла, поняв, что ничего не выдоишь из человека без тыла… Тогда я надеялся, что хотя бы какие-то жалкие осколки ты догадаешься склеить… Но ты, как я понял по сумбуру в голове этой твоей новой – почему-то калининградской? – пассии и ее настойчивости, снова принялся за свое…
Наступление велось теперь на этом фронте. Брат шпарил, не переводя дыхания.
– Я думал, что, достигнув нулевого уровня, ты станешь искать в себе силы, чтобы начать все сначала… Но твои прелести облезлого барина, твой бесконечный блуд, твои истеричные претензии и капризы, твои взбалмошные девицы и твой старческий жирок…
Брат придирчиво посмотрел: жирка не обнаруживалось, но это его не остановило. Накал все еще возрастал, как у лампочки, готовой перегореть.
– Кого они могут прельстить? Какую-нибудь воспитанную пошлым домостроем бабенку, с ее безнадежно глупым, провинциальным стремлением вырваться к беспечной жизни? Она как пиявка высосет из тебя последнее и, в лучшем случае, погрузив на тачку, свезет тебя на помойку…
Склонив голову, брат помолчал, как бы прислушиваясь к только что сказанному.
– Сколько ей лет?
Рыжюкас не ответил. Что там себе выдумал отставной полковник, даже трудно вообразить. Человек живет в своем тумане. Все живут в своем тумане, и любые внешние попытки его развеять нелепы.
Меньше всего он думал о Маленькой. Ему вообще не было бы до нее дела, не случись глупости с подзалетом, где все ему ясно и сводится лишь к простейшему из разряда решений, принятых им однажды и навсегда: этим несчастным надо помогать.
– С чего ты взял, что у меня с нею что-то такое, о чем вообще следует говорить?
– С того и взял, что я вашего брата, – брат улыбнулся нечаянному каламбуру, – слишком хорошо знаю. У тебя ведь уже давно погас свет в верхнем этаже, в серой коре больших полушарий. Осталась одна бунтующая подкорка, ответственная, как известно, за инстинкты низшего животного порядка… Как сказал в минуту отчаяния один мой друг, правда по другому поводу, попытку природы сделать из тебя Человека можно считать неудавшейся…
Брат остановился перевести дыхание. Жаль, что он не писатель, подумал Рыжюкас, излагает-то лихо.
– Он был генерал?..
– Нет, он не был… – Брат с трудом удержал равновесие. – Он пас овец в Карпатах…
– Ничего, ты продолжай, – сказал Рыжюкас. – Я просто подумал, что у военных самый авторитетный человек – генерал…
– Твоя система мировоззрения настолько опустошительна и настолько тлетворно влияет на окружающих, что я искренне даю тебе совет: подведи итоги и… удавись. Сначала я хотел сказать – застрелись. Но такой слюнтяй обязательно подведет человека, который доверит ему оружие…
Обычно он разгонялся, лавиной обрушиваясь на любое препятствие. Но на сей раз неожиданно иссяк.
– Дай курнуть, – сказал он тихо. – У тебя обязательно должны быть припасены сигареты для случайных девиц.
Сигареты нашлись, подтвердив правоту всего ранее им сказанного.
Брат курил только половинки. Старательно разрывал сигарету на две одинаковые части, одну из которых аккуратно укладывал в спичечный коробок. Получалось вдвое лучше для здоровья – раз уж нельзя от этой заразы отказаться вовсе. Выкурив половинку, брат тут же доставал вторую. Но этого он, разумеется, не замечал, ни разу не удивившись, куда деваются эти половинки.
7
– Дай курнуть, – повторил брат. Совершив обрядовую процедуру с сигаретой, презрительно выбросив фильтр и глубоко затянувшись, добавил уже совсем устало: – Да, невесело подбивать твои бабки, твой дебет-кредит…
Оказывается, он пришел не только расставить точки, но и подбить баланс. Это меняло дело.
– Дай мне три тысячи литов, – сказал Рыжюкас, воспользовавшись моментом. – Я куда-то подевал кредитку. – Не мог же он объяснить, что не планировал финансировать девичий аборт.
– Ну вот! – обрадовался брат. – У тебя никогда нет денег. А ведь ты всю жизнь получаешь больше меня. Забывая, что мужчина должен уметь распоряжаться заработанным. Но нельзя и поэтом быть, и жить хорошо…
Старший брат, он всегда считал, что его педагогический долг говорить высокопарно.
– Меня это уже не интересует… – сказал Рыжюкас – Чего же ты хочешь?
– Я хочу спокойно повкалывать. Хотя бы одну книгу сделать так, как я хочу. – Рыжюкас заговорил раздраженно. – И чтобы никто ко мне не лез, пока я сам не пойму, что я бездарь. Для этого я готов перейти на кефир.
Это было правдой. Оправившись после неудачи с «бизнесом» в Литве, он взялся за поденный труд, стремясь заработать наперед. Но прошло почти два года, и с этим он почти никуда не продвинулся. Поденная работа, которую он на себя взваливал, его, конечно, кормила. Но все заработанное тут же проедалось. Да и невозможно экономить, если пашешь день и ночь. Тем более что протянуть он собирался аж двадцать пять лет…Тогда он решил наконец все бросить и подтянуть ремень.
