…Она чуть прижала записку к ладони — не так это просто, незаметно пронести бумажку и не оставить на ней отпечатков пальцев. Все равно что нести в зажатом кулаке мыльный пузырь. Ничего, она пронесет, пронесет… Если встречные, с которыми ей приходится здороваться, обратят внимание на ее кулак… Если… Не обратят, нечего им обращать, им не до нее, совсем не до нее… Здесь, в коридоре у бухгалтерии, всегда толчея, можно пронести незаметно что угодно, не только записку. Никто не обратит внимания, ясно. Да, конечно, вот дверь в бухгалтерию. Вот она и пронесет. Она сделает это. Сделает. Все, дверь открылась, надо придать лицу деловое выражение, вот так. Еще не войдя, она уже увидела: все заняты своим делом, в комнате народ. А главное, занят делом Тауров, милиционер ОБХСС, который всегда ходит по заводу в штатском. Он по-прежнему листает за столом бумажки, как и полчаса назад, когда она зашла проверить обстановку. Его плащ все так же висит у двери, на вешалке. ОБХСС — как раз то, что надо, в самый раз. Тауров ее не знает, это точно, она с ним не сталкивалась, не было повода, только видела издали. На секунду проскользнуло: может быть, все это зря? Затея с запиской, и вообще — все? Нет, не зря, не зря… Вошла, дальше все получилось как бы само собой: рука с мыльным пузырем-запиской скользнула в карман плаща, пальцы разжались, записка выпала — а она уже подходила к столу Быховской. Место выбрано точно, здесь больше народа, Быховская загорожена от нее двумя спинами. Остановившись и разглядывая одну из спин, подумала: все хорошо, никто ничего не заметил. Что ж, теперь он будет знать. Будет. Она сумела отомстить.

Подождала несколько секунд, потом, будто решив не терять зря время, повернулась и спокойно вышла в коридор.

Тауров сунул руку в карман плаща, поискал спички и наткнулся на сложенный в несколько раз листок. Подумал, вроде бы никаких записок и памяток он сегодня в карман не засовывал, единственное, что там было, — сигареты и спички. Они и сейчас здесь, сигареты в руках, спички вот, рядом с бумажкой, но откуда сама бумажка? Достал, развернул: машинопись, написано с опечатками, некоторые буквы забиты. «Тов. Тауров, займитесь форпиком[1] «Петропавловска-Камчатского», найдете золото». Никакой подписи, вообще ничего, кроме этой фразы. «Петропавловск-Камчатский» — рефрижератор, он три месяца стоял на ремонте здесь, на этом самом заводе, в плавучем доке. Ушел около месяца тому назад. «Тов. Тауров…» Выходит, написавший записку его знает. Повертел листок, пытаясь найти хоть какие-то следы, отметины. Нет, все чисто. Зубцы перфорации наверху — листок вырван из блокнота. Розыгрыш? Вряд ли. Хорошо, он подумает. «Петропавловск-Камчатский» с завода ушел, сейчас за него он уже не отвечает. Откуда в форпике может быть золото и что вообще за постановка вопроса — «займитесь форпиком, найдете золото»? Конечно, листок можно отдать на экспертизу, следы пальцев на нем наверняка отыщутся. Машинку по шрифту тоже можно определить. Оглядел территорию завода, тянущуюся вдоль южного берега бухты Золотой Рог. Производственные корпуса, трехэтажное здание заводоуправления, плавучие доки. Сейчас утро, самое рабочее время, и кажется, что на территории пусто. Да так и есть, все в цехах или на судах. Видна часть кормы стоящего в одном из плавдоков судна. Все работы ведутся внутри, снаружи только двое рабочих в подвесных люльках медленно красят борт, и движения их рук почти не видны. Пробежал текст еще раз: «Тов. Тауров, займитесь форпиком «Петропавловска-Камчатского», найдете золото». Буквы бледные, ленту на машинке давно не меняли. Где же могли подсунуть эту записку? С утра он торопился в УВД, вскочил в троллейбус, ехал всего две остановки, там? Нет, в троллейбусе не могли. В УВД? Тоже вряд ли, плащ он повесил в своей комнате, за шкафом. На работе пробыл около часа. Потом поехал сюда, на завод «Дальрыбхолодфлота». Все, больше никуда не заходил. Здесь сидел только в бухгалтерии, проверял накладные по расходу олифы при покраске. Дело пустяковое, проверка проводилась по уже переданному в суд делу, расход олифы оказался в норме. Может быть, его хотели отвлечь этой запиской от олифы? Нет, дело закончено, завода оно уже не касается. Плащ висел тут же, в комнате бухгалтерии, в углу, на вешалке, рядом с пальто и плащами сотрудниц. В сторону плаща он почти не смотрел, был занят бумагами, так что эту записку мог сунуть в карман любой желающий. Тауров попытался вспомнить хоть кого-то из входивших и выходивших из бухгалтерии. Бесполезно… Если бы он, скажем, просто сидел, а то копался в бумагах. Какие-то женщины входили, он помнит, мужчины же… Мужчин, кажется, не было. А может, были… Сидели в бухгалтерии хорошо знакомые ему люди: главный бухгалтер Ольга Павловна Быховская, ее заместитель, старшие бухгалтеры. Главный бухгалтер не вставала, остальных он видел мельком. Вряд ли это человек из бухгалтерии, скорее кто-то из входивших. Помедлив, Тауров осторожно притушил сигарету о кнехт и двинулся к заводоуправлению. Поднявшись на третий этаж, зашел сначала в отдел подготовки производства; именно в этот отдел для разбивки по цехам и видам работ поступают ремонтные ведомости по всем судам. Попросив у секретарши Вали документацию по «Петропавловску-Камчатскому», открыл титульный лист. «Петропавловск-Камчатский», транспортный рефрижератор. Стоял в четвертом плавдоке. Двадцать тысяч тонн водоизмещения. Относится к филиалу Калининградского управления Мортрансфлота, порт приписки — Дальноморск, основное назначение — перевозка рыбы и рыбопродуктов. Справка управления океанского лова, интересно. После ремонта переведен в Сахалинскую экспедицию Мортрансфлота. Сейчас ушел в Холмск, там пройдет ходовые испытания, точнее — уже прошел. Потом, после недолгого участия в осенней путине, через Индийский океан пойдет на Черное море, в Ильичевск. Форпик, форпик… Где же ведомости по форпику? Ага, вот они. Так. Ремонт питьевых танков, есть такие резервуары для питьевой воды большой емкости. Здесь, на «Петропавловске», они расположены в форпике, носовой части трюма. Вспомнил: при ремонте эти питьевые танки — «узкое место». Танки нужно периодически чистить и чинить. Ремонтники с инструментом в сам-то форпик пробираются с трудом, но в форпик пробраться мало, надо залезть в танки, вычистить их. Тауров не спеша перелистал, в который уже раз, все ремонтные ведомости «Петропавловска-Камчатского» по форпику. Судя по ним, чистку и ремонт питьевых танков выполняла ремонтная бригада из личного состава судна, контролировал работу трубопроводный цех. Все четыре танка вычищены и приведены в порядок, работа принята. И с остальными ремонтными работами по форпику все в порядке. При чем же здесь золото? Конечно, если захотеть, золото где-нибудь в форпик можно спрятать — допустим, на корпусе, в шпангоутах. Впрочем, все равно поисками этого золота заниматься придется уже не ему, а кому-то из Холмского ОВД. Сегодня же он пошлет туда сообщение.

В бухгалтерии Тауров довольно легко выяснил, кто подходил или мог подходить к его плащу. Добираясь автобусом, а потом трамваем до улицы 25-го Октября, где находилось краевое УВД, изучил составленный список. Выходило, под подозрение подпадают четырнадцать человек. Достал из кармана злополучную записку, тщательно изучил еще раз. Надо доставать контрольные шрифты от машинок… Контрольные образцы почерков… Да, без экспертного отдела не обойтись.

В УВД комната Таурова пустовала, капитана Кусова, отвечавшего в ОБХСС за предприятия общественного питания, как всегда, не было на месте. Тауров сел за стол, набросав:

«ОВД Холмска, нач. ОБХСС. По нашим данным, в форпике прибывшего из Дальноморска в Холмск транспортного рефрижератора «Петропавловск-Камчатский» может находиться золото, не исключаем контрабанду. Проведите проверку, результаты сообщите. Ст. оперуполномоченный ОБХСС Дальноморского УВД кап. милиции Тауров».