Литмир - Электронная Библиотека

Радж молча налил мне кофе и сказал:

— Сегодня вождь Шибу предсказал наводнение… Значит, так оно и будет… Что уготовано нам Всевышним, то мы не можем изменить.

— Я хочу завтра уехать, Радж, ненадолго. Пока Джон не вернется. Он просил меня об этом. Пожалуйста, присматривай за фермой.

— Хорошо. Все будет в порядке.

— Если я понадоблюсь тебе, Радж, как ты найдешь меня? Я пришлю тебе свой адрес.

— Не надо, миссис Рочестер. Я найду вас по звездам, и по пламени того костра, который вы оставите на своем пути.

— Спасибо тебе, Радж, — сказала я.

Глава 30

На следующее утро я покинула дом барона Тави, строго наказав слугам и Раджу никому не сообщать мой адрес, и всем запретила писать мне…

Без багажа, взяв с собой лишь несколько книг, краски и бумагу, я уехала верхом в горы, туда, где лесные долины были залиты голубым небесным светом…

Я сняла в одной из индийских семей комнату с бедной обстановкой и жила, как жили окружающие меня люди. Я была рада тому, что среди них никто не знал ни моего настоящего имени, ни моей жизни…

Преодолев любопытные и несколько насмешливые взгляды индусов, я работала вместе с ними на полях и в садах, в изнеможении таскала корзины, полные спелых плодов, ухаживала за чайными кустами…

Копая землю, я умывалась в ручье, засыпая и вставая с зарей, питаясь тем же, что ели все индусы. Иногда я уходила в лес, в ослепительной громаде которого с печалью рассматривала свой внутренний мир так, как учил меня Джон, так, как смотрят на драгоценный сосуд, случайно треснувший. Как ни уставала, как ни томилась я среди этого незнакомого мне мира, где одинаково принимали радость и печаль, где порыв заменял желание, где по-другому, чем я, смотрели на горы, цветы, листья, на зверей и птиц, я все же в глубине своей души оставалась прежней Джен Эйр, ничего не утратив; изнывая под тяжестью спелых фруктов, шла по плантациям так же, как входят в храм.

Я узнала лучше людей, которые меня окружали, были среди них достойные уважения и доверия люди, от меня, в свою очередь, они получили часть тех знаний, которые накопила моя душа за все годы.

Я учила грамоте и английскому языку детей индусов, врачевала раны, рассказывала им о Христе и о Святой деве Марии.

В стране, где почитали всех богов, в стране с множеством религий слушали меня с трепетом и пониманием, и я чувствовала себя почти счастливой.

Я загорела, руки мои от непривычной работы на чайных плантациях и в садах огрубели и стали портиться, но я следовала к намеченной своим сердцем цели с упорством страдающего бессонницей человека, который, повернувшись лицом к стене и отсчитывая до ста, готов еще и еще повторять счет, чтобы только заснуть.

Так шла неделя, другая, на третьей я почувствовала, что всем сердцем полюбила эту раскинувшуюся цветущим садом землю; открыла что «я» и «она» можно соединить в «мы» лишь глубоким сосредоточенным вздохом. Вздохом успокоения.

Я стала напевать простые индийские мелодии, научилась немного языку и молитвам. Можно было с уверенностью сказать, что я внутренне окрепла и выросла.

Однажды вечером подул легкий ветер. После того как он стих, небо побледнело и прояснилось, как зеркало, отразившее пустоту. Три облака встали над красной полосой горизонта, одно другого громаднее. Медленно ползли они к тускнеющему зениту… Я взяла краски и попробовала передать поразившее меня зрелище в цвете… Это был обрывок великолепной страны, не знающей сравнений. Едва наделяло мое воображение фантастическую легкость этих облаков земной формой, полной белого света, как с чувством путника, оно уже бродило вверху, в сказочном одиночестве. Это было движение, плавное парение моей души, запечатленное на бумаге, движение легко раскрывшей глаза души над пространствами этой страны… Но нелегко было после вернуться снова к себе…

Скоро я заметила, что к моему созерцанию присоединилось беспокойство. Но различив среди светлых тонов, положенных на бумагу, темную глухую черту вечера, я встала, будто чувствуя опасность…

Снова взметнулся неожиданный порыв ветра, принесенный с высоких Гималаев… Звонкие голоса играющих детей стали вдруг смутны — как бы за стеной… Хотя я все еще слышала их. И различала отдельные слова. Силы неожиданно оставили меня. Я беспомощно посмотрела на плавное движение облаков и вдруг увидела, что прямо к моему лицу мчатся, подобно белой блистательной птице, задумчивые глубокие глаза… Ни черт, ни линий тела не было в этом движении, только лишь получившие невозможную жизнь над алой каймой неба стремительно неслись навстречу мне глаза Джона.

Быстрым движением кисти я передала этот взгляд.

Как при встрече, были близки они, но что-то светлое и холодное сверкнуло, будто бы лебединое крыло в небе — и глаза Джона моментально исчезли…

Лишь на моей картине остался этот печальный, полный щемящей нежности и восторга взгляд.

После этого вечера я несколько дней была больна, а затем с внезапной решимостью покинула горную долину и отправилась в храм…

Я стояла перед освещенным алтарем точно так же, как стояла в тот день, когда хоронили Марка, друга Джона. Церковь была пустой, и ничто не мешало после вечерней службы моей душе предаться молитве и созерцанию…

Я прочла вполголоса «Отче наш», а затем вспомнила шестнадцатую главу из «Откровения», чтение которой приводило меня в сильнейший трепет с раннего детства.

Я произнесла тихо, со слезами на глазах, глядя на святую Марию:

— Шестой Ангел вылил чашу свою в великую реку Евфрат: и высохла в ней вода, чтобы готов был путь царям от восхода солнечного.

И видел я, выходящих из уст дракона и из уст зверя и из уст лжепророка трех духов нечистых, подобных жабам.

Это — бесовские духи, творящие знамения; они выходят к царям земли всей вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя.

Се, иду как тать: блажен бодрствующий и хранящий одежду свою, чтобы не ходить ему нагим и чтобы не увидели срамоты его.

И он собрал их на место, называемое по-еврейски Армагеддон.

Седьмой Ангел вылил чашу свою на воздух: из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий: совершилось!

И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле… Такое землетрясение! Такое великое!

И город великий распался на три части, и города языческие пали, и Вавилон великий воспомянут пред Богом, чтобы дать ему чашу вина ярости гнева Его.

И всякий остров убежал, и гор не стало…

Слезы катились по моему лицу, когда я молила Господа о спасении тех, кто в пути, вдалеке от меня, я молилась о спасении души Джона Стикса, молилась за упокой души усопшего Марка, за всех страдающих и страждущих.

Мне вспомнилось в тот миг, когда я стояла на коленях перед алтарем, что у покойного Марка осталась жена, с которой я виделась несколько раз, но эта женщина произвела на меня очень приятное впечатление. Мне сделалось стыдно оттого, что я совершенно забыла о ее существовании и даже не выразила ей своего участия, когда умер ее муж…

Джон говорил мне, что Марк умер после лихорадки и еще какой-то болезни, которой он заболел, живя с женщиной дикого индийского племени адиваси…

«Боже мой! — подумала я с горечью, — как, наверное, страдала его жена, зная о том, что он полюбил другую женщину, дикарку, по ее представлению, принесшую в конце концов смерть…»

Но тогда я не могла знать, что моя любовь к Джону принесет мне тот же оттенок глубокой печали, страдания и безысходности.

Я вышла из храма и решила немедленно отправиться к жене покойного Марка, чтобы просить у нее прощения за свое невнимание.

Поскольку я была одета совершенно просто, слуги дома, в котором жила вдова, посмотрели на меня с некоторым подозрением. Два-три человека холодно оглядели меня, может быть, из любопытства и сказали, что хозяйка-вдова скоро будет…

Я присела, не придавая значения реакции прислуги, мысли мои кружили вокруг трагического события, которое произошло с другом Джона.

32
{"b":"183388","o":1}