И что поразительно, вместо того чтобы разозлиться на подобное обращение, тигрица тут же успокоилась и ее рычание стало не таким грозным.

— Убирайся! Убирайся! — закричала я.

В это мгновение рядом раздался выстрел.

Радж и двое индусов оттащили мертвую тигрицу от буйволов.

Затем Радж подхватил меня на руки и отнес в палатку. Все тело мое было в кровоточащих ранах. Остатками воды индусы промыли их.

— У вас идет кровь, миссис Рочестер, — тихо сказал Радж. — Надо быть осторожней с этими щепками… У нас теперь нет вола…

— Что же мы будем делать, Радж? — спросила я. Радж, помолчав, сказал:

— Вы очень смелая женщина, миссис Рочестер. Я никогда не видел такой женщины. Но — будьте осторожней. Господь еще играет с нами.

Больше я ничего от него не услышала. На следующее утро, босые и изможденные, мы пересекали знойную пустыню.

Запас воды был исчерпан, индусы падали от лихорадки.

— Куда мы идем, Радж? — спросила я. — Когда кончится этот путь?

— Не знаю, — глухо ответил индус.

Собрав последние силы, я стала молиться Господу. И чудо свершилось.

У самого горизонта показались всадники.

— Что это? — спросила я у Раджа. — Ты видишь?

— Да…

— Радж! Ты действительно видишь?!

Почти так же, как и в тот раз, когда я выглянула из вагона, мчащего меня по Индии, и впервые среди знойной пустыни увидела Джона Стикса, он предстал передо мной снова. Я увидела смутные очертания коней; не рассмотрев лиц всадников, я сердцем угадала, что это был Джон.

— Неужели я сплю среди белого дня, — пробормотала я, протирая глаза.

На белом песке слились тени.

— Миссис Рочестер, — услышала я знакомый печальный голос. — Как вы себя чувствуете?

Превозмогая слабость, я улыбнулась:

— Спасибо, мистер Стикс…

Он поднес флягу к моим потрескавшимся губам и вытер влажной ладонью мне лицо.

— Я еду к мужу, — произнесла я, едва ворочая языком. — Но мы заблудились, и теперь Господь внял моим молитвам…

Я закрыла глаза.

Перелив всю воду в мою флягу, Джон Стикс положил мне в ладонь небольшой предмет, напоминающий карманные часы. Это был компас.

Подозвав Раджа, он объяснил, как пользоваться компасом, и точно так же, как и в первый раз, сев на коня, растворился в мгновение ока среди песков.

— Через три дня вы будете у мужа, — донесся до меня голос Джона.

У меня был компас, который мне подарил Джон. Он сказал сверяться с ним. Лишь потом я поняла, что мы шли разными путями… Может быть, он знал это тогда, а я — нет… Но земля создана круглой… И мы не могли смотреть далеко вперед.

Все чаще в своих снах я стала видеть уходящее вдаль пространство пустыни, насыщенное воспоминанием, призрачное от воспоминания, оно то просветлялось, то затуманивалось, наполненное всеми образами земного бытия.

Белый песок, наполненный сумятицей земных голосов, дурманом, мукой, томлением, тишиной берегов и трепетных полей, исчезающих горных вершин…

О вершины! Обители одиночества Индии! О равнины, обители многолюдных городов! Сон и явь, покоящиеся друг в друге, готовые к пробуждению.

И он тоже ждал… Да, он ждал и внимал немоте пылающих под раскаленным солнцем песков. Но ни одна птица не пересекала просторов, в которых парило его одинокое сердце…

Когда мы добрались до горного озера, рядом с которым располагался палаточный лагерь моего мужа, солнце клонилось к горизонту.

Мистер Рочестер взял меня за руку, осторожно, как ребенка, снял с лошади и сказал:

— Все будет так, как тебе хочется, Джен.

Утром он показывал мне источники, окутанные паром.

— Это места, где можно купаться, Джен. Да, да… Уже сегодня… А затем я хотел бы построить здесь гигантский курорт… Можешь себе представить, какие это деньги, Джен?

— Тебе действительно хочется в это вкладывать себя? — спросила я.

— Хочется? Конечно, хочется! — воскликнул мистер Рочестер. — И ты мне будешь в этом помогать!

Я побледнела. Странное впечатление произвела на меня его решимость.

— Ты хочешь сказать… — начала я.

— Да, — кивнул он, перебив меня. — Именно так. Отныне мы будем здесь вместе. Ты и я. Ничем другим заниматься я тебе не позволю, Джен, ты должна посвятить себя этому делу и ничему другому!

— Но как же ферма? — тихо спросила я, пытаясь скрыть свое волнение.

— Никакой фермы! — вскричал мистер Рочестер. — С фермой и с чаем покончено. Там все равно ничего не вырастет.

— Значит, ты не будешь помогать мне в ведении дел на ферме, да?

— Нет! Нет! Да и тебе не позволю этим заниматься. Мы больше не вернемся туда. Вещи твои привезет Радж, а пока…

Слезы душили меня. Не в силах больше сдерживаться, я разрыдалась.

— Я не должна думать о себе, — сказала я. — Но ты не понимаешь, Эдвард, что забираешь у меня последнюю возможность быть кому-то нужной… Эти индусы, больница, племя, — мне кажется, я им нужней, чем здесь… Кроме того, я хочу открыть там школу.

— Но ты должна думать не о них, а обо мне! — вскинулся мистер Рочестер.

Теряя почву под ногами, я затрепетала всем телом:

— Со всех сторон этих несчастных людей окружают страдания… Они ждут от меня помощи, а я учусь от них вере… Неужели я должна растоптать и это в себе, чтобы всю жизнь, где бы мы с тобой ни жили, у меня в ушах стояли стоны этих несчастных, зовущих меня на помощь? Ведь, Эдвард, никому от этого не уйти. И никогда не избавиться. Это цена, которую мы платили за то, что хотим быть счастливыми хоть на мгновение.

— Ну, ладно, — мистер Рочестер обнял меня за плечи. — Дорогая Джен, я понимаю тебя, хотя это жестоко с твоей стороны говорить о них, вместо того чтобы заботиться обо мне…

Он замолчал. Я разглядывала скалы.

— Скажи, Эдвард, — тихо спросила я. — Мы не говорили с тобой об этом давно… Как ты думаешь, я смогу родить ребенка?

— Джен?!

— Скажи, как ты думаешь, все будет нормально?

— Но я не знал, Джен… Прости… Он взял меня за руку.

Я призвала на помощь всю свою женскую хитрость, если такая мне была дарована Господом (да простит Он меня за это, ибо двигала мною любовь):

— Мне кажется, что я должна показаться врачу, — сказала я. — И если это подтвердится, позволь мне провести несколько месяцев в доме барона Тави, а не в этом палаточном особняке.

Мистер Рочестер растерянно улыбнулся.

— Конечно, Джен, о чем ты говоришь… Все будет, как ты хочешь…

Поблагодарив Господа всем сердцем, я предстала перед новым испытанием.

Обман перед мистером Рочестером был отчасти оправдан моей раскрывшейся для любви душой и отчасти дурным самочувствием.

Долгая дорога через горы стоила мне немалого.

Вернувшись в дом барона Тави, я переболела, как и все мои спутники, лихорадкой, но к этому еще присоединились страшные ноющие боли в пояснице. Не в силах дольше терпеть, я поехала к врачу. Его звали доктор Гент. Я рассказала ему о трудностях пройденного мною пути.

Он, внимательно выслушав, осмотрел меня и сказал:

— К сожалению, миссис Рочестер, вы очень простужены… И если вы хотите когда-либо родить ребенка, вам нужно немедленно ехать в Англию и лечиться.

— Неужели это так опасно? — воскликнула я.

— Вы очень больны, — повторил доктор Гент. — Вам нужно срочное лечение. Вы в нем нуждаетесь. Такой путь, который вы проделали, мог бы подорвать здоровье любого мужчины… А о вас нечего и говорить, — он посмотрел на меня поверх очков внимательным взглядом.

— А если я не вылечусь? — произнесла я неуверенно.

— Вы должны ехать скорее… Я дам вам лекарство. Оно снимет ваши боли, пока вы не доберетесь до Англии.

Итак, участь моя была решена.

По возвращении в дом я известила мистера Рочестера краткой запиской о своем отъезде. И однажды он вернулся, чтобы высказать мне свои соболезнования.

Прощание наше было недолгим. Мистер Рочестер, поцеловав меня, поспешил к своим вдохновенно бьющим из-под земли горным источникам.