Хаген коротко поклонился.

– Мерси, док Фрэдди. Вы здорово умеете объяснять. Но у меня сразу вопрос: а как называть это в случае, если кормильцем и тренером будет робот?

– Робот?! – переспросил Филибер, – Но, черт возьми, зачем?

– В ряде стран дети это обуза для женщины, – пояснил Хаген, – А нанимать человека дорого, поэтому там широкий рынок сбыта роботов-нянек. Я имел дело с японскими моделями. Япония – лидер в этой ветке робототехники.

– Нам-то здесь зачем такая ерунда? – удивился Ематуа.

– Это не ерунда, я на этом поднял почти десять килофунтов! Нормальный табаш для ерунды, а? Короче: возможности моторики этого робота это как раз то, что надо для маленьких сборочных фабрик, типа домашнего ангара. Я кое-что поменял в софте…

Ематуа хлопнул его по плечу.

– Hombre! Я точно с тобой дружу! Давай потом переговорим за стаканом пива?

– Легко, сен Ематуа.

– Зови меня просто дядя Ту. У меня есть дело. Ты не перегружен работой?

– Я человек практический, дядя Ту. Если реальный интерес и хороший табаш…

– Именно так, hombre… Обсудим за пивом. А сейчас…

– …Да, – Хаген кивнул, – Так вот, эти роботы могут общаться с человеком в рамках обычных бытовых ситуаций и хорошо владеют бытовой лексикой. Когда на Кюсю открылся роботизированный детский сад, мои наниматели заинтересовались… 

– Вы же сказали, что у вас нет этой проблемы, – перебил Дюги. 

– …Они заинтересовались этой технологией для звероферм, – уточнил Хаген, – Ведь звероферму, где сообразительные животные, гораздо сложнее роботизировать, чем, например, ферму, где бройлеры, которые просто рот, желудок и мясо. Короче, я мило слетал в Кагосима за их счет, посмотрел космодром Утиноура… То, что показывают публике. Я там специально не шпионил. Только чисто как турист. А детский сад они показывали всем туристам. Вот тогда меня и торкнуло на счет сборочных фабрик. Но вопрос в другом. Роботизированный детский сад – это приют или питомник?

Фрэдди попыхтел сигарой, окутываясь облачком дыма.

– Вопрос, конечно, интересный… С одной стороны, робот не принадлежит к тому же биологическому виду, что дети, следовательно, надо считать это питомником. Но, с другой стороны, робот запрограммирован существами того же биологического вида, следовательно, если считать робота просто интермедиатом, то это приют.

– А откуда вы знаете, кто программировал робота? – поинтересовался Хаген.

– Я, конечно, не знаю, но если ты скажешь, что это делали инопланетяне…

– Нет, док Фрэдди. Программы для этих роботов сделаны кибером. Это я точно знаю, потому, что двух роботов я купил по заданию нанимателя, и расковырял мозги… В смысле, роботу, а не нанимателю. А прога, сгенерированная кибером, отличается от сделанной человеком. Ну, есть кое-какие особенности.

– Но задачу генерации программы киберу поставил человек, – заметил канадец.

– Как бы, да, – произнес Хаген, – Но передача через два активных интермедиата…

– Как бы, да, – повторил Фрэдди, – человечности там и на пять центов не осталось.

Хаген показал пальцами кружочек «ОК», в знак того, что это и имел в виду.

– По ходу, питомник. Ага?

– Черт возьми! – буркнул Филибер, – Я чувствовал, что эта мода на слуг-роботов не доведет до добра. Давно пора ограничить общение детей с этими кибернетическими устройствами, а то мы и оглянуться не успеем, как вырастет поколение, не имеющее понятия о человечности! 

– А мы-то сами имеем понятие о человечности? – невесело спросил Фрэдди.

– Мы? – удивился франуз, – То есть, как?

– Вот так. Я задал вопрос: имеем ли мы, наше поколение, понятие о человечности?

– У вас есть сомнения? – поинтересовался Дюги.

– А у вас их нет? – парировал канадец.

Филибер многозначительно поднял палец к небу.

– Это все ваш агностицизм, коллега Макграт. Отрицание религии, влечет отрицание общечеловеческих ценностей, а затем и человечности, как таковой.

– Я никак не могу понять, – вмешался Хаген, – что такое общечеловеческие ценности?

– Например, – сказал Марне, – Не делай людям то, что не хочешь, чтобы сделали тебе.

– Каким людям? – подозрительно спросил молодой меганезиец.

– Никаким людям. В смысле, никому так не делай. Это золотое правило морали.

– Хэх… А если какой-то человек – мой враг? Или, если, типа, война?

– Когда люди враждуют, это плохо, не так ли? – пояснил Марне.

– Хорошо ли, плохо ли, но это реально, – не согласился с ним Хаген.

Ематуа Тетиэво громко фыркнул и произнес.

– Вы там, в Европе, любите выдумывать заповеди про то, как надо правильно жить. Потом, приходится выдумывать человека, который может жить по таким правилам. Потом, оказывается, что он не может жить в реальном мире, и тогда приходится выдумывать рай, где он может жить. Потом поп говорит вам: «Если вы будете меня слушаться, то после смерти, бог сделает вас такими хорошими, как тот человек, и поместит в этот рай». Не вполне честный бизнес, вам так не кажется?

– Вы слишком упрощаете, – заметил Дюги.

– Я упрощаю, однако, не слишком. Дело даже не в вашем боге. В Японии, например, другие боги, но там тот же принцип выпрыгивания из собственной кожи в погоне за идеалом-выдумкой какой-то невротичной особи мужского пола, не умеющей жить и обиженной на тех, кто умеет. Обиделся, и написал 10 заповедей или кодекс самурая, чтобы всем стало плохо, чтобы ему, невротику, не было обидно. Вы беспокоитесь по поводу дегуманизация воспитания? А вспомним, с чего начал Хаген. С того, что есть  страны, где дети – это обуза для женщины. Почему обуза? Да потому, что мужчина-невротик зациклен на себе, и ни секунды не думает о том, каково будет женщине. В какой-то момент он задумывается: а откуда же возьмутся мои последователи? Тут он вспоминает о женщине, и пишет заповедь, по которой она должна служить мужчине-невротику машиной для генерации следующего поколения мужчин-невротиков. Вот с этого и начинается дегуманизация. А робот вместо мамы – это вторичный эффект.

Хаген подбросил вверх пачку сигарет. Она перевернулась в воздухе, и одна сигарета выпала точно между его средним и указательным пальцем. Он прикурил и сообщил:

– А мне нравится эта тема с роботами – воспитателями.

– Чем же, интересно знать? – удивился Флибер.

– Вообще-то, – сказал молодой меганезиец, – нормальные foa любят детей. Ну, так по природе. А где детей заводят по обязанности-заповеди, там их, вероятно, ненавидят. Получается, что робот лучше. Любить ребенка он, конечно, тоже не будет, но он, по крайней мере, нейтрален. Он не ненавидит. Значит – не так искалечит психику.   

Анри-Жак Марне осуждающе покачал головой.

– Молодой человек, вы глубоко ошибаетесь. Я не считаю себя верующим католиком, однако читал Евангелие, и там на каждой странице сказано, что любить – это главная обязанность христианина. 

– Знаете док Марне, – ответил Хаген, задумчиво выпуская в небо струйку дыма, – Вы, разумеется, старше, у вас более глубокое образование и, видимо, больше жизненного опыта, чем у меня. Но есть вещи, которые понятны и при моем опыте и образовании.

– Что вы имеете в виду? – насторожился француз.

– Очень простую штуку, док Марне. Человек может что-то делать по обязанности, но чувствовать по обязанности он не способен. Нет такой опции в его биологической программе. Так что, люди по обязанности не любят никого и никогда. Такие дела… 

…

Дата/Время: 29.04.24 года Хартии.

Восточный Тимор. Тетрабублик «Hat-Hat».

=======================================

Четыре дня назад, когда Флер и Оскэ смотрели на тетрабублик из кабины флайки, с высоты птичьего полета, в глаза бросалась явно искусственная форма. В природе не может возникнуть атолл в форме четырех правильных колец, собранных в каре. Но сейчас, когда они приближались к тетрабублику на катере, казалось, что это просто небольшой атолл (примерно километр в поперечнике). Он был, как это свойственно атоллам с источниками пресной воды, покрыт шапкой зелени, а мелкий узкий канал, ведущий в лагуну выглядел так же, как у обычных атоллов со сплошными барьерами. Даже пейзаж поселка на берегу лагуны не выдавал искусственности тетрабублика. Подобные поселки из нескольких десятков разноцветных контейнерных домиков, с лодочными мини-верфями, с короткими пирсами и с ангарами у самой воды, можно увидеть почти на любом недавно заселенном и технически развивающемся атолле.