Грейс услышала звук шагов по гравию. Оглянувшись, она увидела Дейдре, выходившую из освещённой кухни, — без привычной косынки, с волосами ниже пояса, тёмными волнами струящимися по спине. Когда Дейдре подошла поближе, Грейс отметила, что с непокрытой головой та выглядит гораздо моложе, почти её ровесницей, что было удивительно для кого-то столь знающего.

— Вы чувствуете себя слегка не в своей тарелке после этих родов, да?

Грейс покачала головой, а затем прибавила:

— Немного, пожалуй.

Дейдре подошла и села рядом.

— Это пугает, миледи, не правда ли? Видеть роды так близко? Заставляет бояться того времени, когда наступит час и вашему ребёночку появиться на свет, да?

Грейс взглянула на неё. Она-то думала, что никто, кроме Лизы, не знает о её беременности. Хотя то, что Дейдре угадала истинное её состояние, не сильно удивило Грейс. Дейдре могла неведомым образом проникнуть в самые потаённые мысли и распознать самые сокровенные чувства. Грейс часто задумывалась, а не обладает ли эта женщина и впрямь тем «виденьем», которое, кажется, всегда ей приписывал Аластер.

— Мне было немного страшновато всё это видеть. Я не предполагала, что это будет так… так…

— Так грязно? — закончила Дейдре. — Догадываюсь, всё, что вам до сих пор довелось знать про матерей с младенцами — это маленькие сладкие свёрточки в белых мягких покрывалах, нежно воркующие и сладко пахнущие.

Грейс кивнула, внезапно устыдившись своего невежества.

— В родах нет ничего приятного, миледи. Но не стоит переживать об этом. У Шонак всё прошло труднее, чем у остальных. Роды начались слишком рано, и её ребёнок ещё не был готов. Мне пришлось перевернуть…

Дейдре, должно быть, почувствовала, что Грейс не имеет ни малейшего представления, о чём ей говорят. Замолчав, Дейдре осторожно положила руку на живот Грейс, развернув ладонь пальцами вверх. Тепло нежного женского прикосновения успокаивало, проникая сквозь шерсть платья.

— Сейчас головка ребёнка повёрнута вверх. Когда же ему приходит время выходить из материнского чрева, природа переворачивает его, — Дейдре сместила руку, — головкой вниз, чтобы облегчить ему появление на свет.

Грейс взглянула на живот и внезапно осознала, что её нерождённый ребёнок — не предположение, не фантазия, не мечта. Он действительно существует, растёт внутри неё. Будет ли это мальчик или девочка? Светленькая или тёмненькая? Грейс закрыла глаза. Будет ли малыш любим отцом, который ещё даже не знает о его существовании?

— Мне так страшно, Дейдре.

Эмоции накатили на неё, и наконец хлынули слёзы, сдерживаемые так долго. Она громко всхлипывала, уткнувшись в Дейдре, пока та молча обнимала её за вздрагивавшие плечи и прижимала её голову к своей тёплой щеке. Грейс опиралась на более хрупкую Дейдре, и так они и сидели, не разговаривая, даже не чувствуя нужды в разговорах. Вечерний бриз, вихря́ опавшие листья, мягко обдувал их, Дейдре, поглаживая Грейс по волосам, заправила непослушный локон ей за ухо. Уже во второй раз Дейдре была рядом, когда Грейс так нуждалась в ней, по-матерински успокаивая её, совсем как в первую ночь в Скайнигэле, когда именно прикосновения Дейдре успокоили Грейс.

— Вы ещё не сказали лэрду о ребёнке, да?

Грейс молча покачала головой.

— И сколько вы собираетесь откладывать?

— Пока не буду уверена, что он не заставит меня покинуть Скайнигэл.

Пальцы Дейдре замерли на голове Грейс.

— Уж не хотите ли вы сказать, что лэрд не собирается жить в Скайнигэле?

— Нет, Дейдре, нет. На самом деле он уже предлагал мне вернуться с ним в Лондон — к той жизни, что я там оставила. Я ответила, что никуда не поеду.

Дейдре помолчала немного и произнесла:

— Отказываясь вернуться в Лондон, вы хотите выяснить, любит ли он вас.

Грейс подняла голову.

— Если бы всё было так просто, Дейдре. Но всё гораздо сложнее. Кристиан никогда не хотел на мне жениться — его заставил дед, герцог. И приезд в Скайнигэл был больше зовом долга, чем заботой обо мне.

Дейдре покачала головой:

— А я думаю, это нечто большее, чем просто долг.

— О, Дейдре, как бы я хотела, чтобы это было так.

Дейдре заставила Грейс посмотреть на неё и широко улыбнулась ей, убирая с глаз завиток.

— Эти ваши слова, миледи, в них нет смысла. Это же очевидно, что хоть капельку, но ему есть до вас дело. Вы же носите его ребёночка, не так ли?

Грейс глубоко вдохнула.

— Дейдре, ты совсем не знаешь той жизни, какой я жила до приезда сюда. Всё так отличается. Тебе, возможно, будет трудно в это поверить, особенно учитывая, какую любовь ты разделила со своим мужем, но в некоторых кругах общества мужчина и женщина вступают в брак по причинам, отличным от любви или даже симпатии. В Лондоне гораздо чаще из-за денег и желания сохранить эти деньги, родив наследника мужского пола, — она нахмурилась, — и неважно, какой неприятной для джентльмена может оказаться повседневность.

— Ох, миледи, природа так устроила, что, по крайней мере, для мужчин делить постель с какой бы то ни было женщиной — занятие не столь уж неприятное. Я до сих пор не видела мужчину, не думавшего об этом день и ночь. Это у них в крови. — Дейдре посмотрела на неё, слегка приподняв бровь: — Из вашего рассказа мне понятно, что вы запали лэрду в душу гораздо сильнее, чем ему бы хотелось думать.

В ответ Грейс только покачала головой.

— Вы любите его.

Грейс замерла, серьёзно глядя на Дейдре.

— Да. Едва только я увидела Кристиана, как поняла, что буду любить его до конца своей жизни.

— Тогда вы должны сказать ему.

Грейс открыла было рот, чтобы назвать все те причины, по которым она не могла этого сделать, но Дейдре подняла руку, останавливая её:

— Миледи, если вы так и не скажете ему, что любите, то вы никогда не узнаете, питает ли он те же чувства к вам. Не медлите, ибо никто не может быть уверен, что будет завтра.

Грейс почувствовала тяжесть единственной слезинки, катящейся по щеке.

— Но я знаю, что он чувствует ко мне, Дейдре. Кристиан не оставил мне сомнений. Он никогда не хотел видеть меня своей женой. Разве ты не понимаешь? Поэтому я оставила его и приехала в Шотландию.

Дейдре только улыбнулась и снова покачала головой:

— Нет, миледи. Это вы не понимаете. Если бы ему и взаправду не было до вас дела, то и его бы здесь не было.

В Высокогорье есть древний обычай, который называется кейли[67]. Он берёт начало в те давние времена, когда соседи и друзья, собираясь за столом на вечернюю трапезу, пели, рассказывали занимательные истории, танцевали. Этот праздник зиждется на традициях клана и кровного родства, тех основах, которые, к сожалению, начали разрушаться во второй половине прошлого столетия или даже раньше — после поражения якобитов в 1745 году. Кейли был тем событием, которого ожидали с превеликим предвкушением и потом долго и с удовольствием вспоминали. И как ещё лучше, думала Грейс, можно было бы отметить рождение сына Шонак?

К духу сердечности и веселья, воцарившемуся в Скайнигэле с рождением малыша, вскоре добавилось ликование, когда два дня спустя в замок благополучно прибыл, целый и невредимый, муж Шонак, Эхан. Кристиану с Робертом повезло: они случайно встретили его сразу же после того, как Эхан возвратился к своему разорённому коттеджу. Самые страшные опасения арендатора сменились радостью, как только он услышал, что его неизвестно куда пропавшая жена и новорождённый сын живы, здоровы и сейчас находятся в Скайнигэле.

Мужчины ехали всю ночь и добрались до замка только вчера на закате дня, утомлённые дорогой да ещё и промокшие под дождём, который настиг их в конце пути. Но Эхан почти не замечал своей мокрой одежды. Он сразу направился в маленькую комнатку у кухни, где лежала Шонак, и уже не отходил от неё ни на шаг. Вместе они назвали малыша Йен, «дар Божий», потому что он и в самом деле был даром.