Гребень с громким стуком упал на пол. Дабхар резко сел, не понимая причины, по которой его потревожили. Грейс повернулась к Лизе и уставилась на неё в потрясенном молчании.

— О, миледи, а вы не знали? — И сразу же продолжила: — Ну, конечно же, нет. Никто вам никогда не говорил про женщин, детишек и всё такое. Но, само собой, вы заметили, что у вас не было месячных с тех пор, как мы приехали в Шотландию.

Грейс покачала головой и прошептала так тихо, что сама едва себя услышала:

— У меня уже было такое, что кровь не шла, и я не была…не была…

Грейс почувствовала, что её сознание затуманивается, как если бы она собралась лишиться чувств. Она ни разу в жизни не теряла сознания, но подумала, что если для обморока можно было бы подобрать подходящий момент, то он настал. Она оперлась на туалетный столик и стала ждать, пока головокружение отступит.

Лиза немедленно оставила одежду и бросилась к хозяйке, чтобы помочь ей присесть на край кровати. Она взяла руку Грейс в свою ладонь:

— О, простите меня, миледи, я думала, что вам всё известно, и вы просто не хотели никому говорить из-за всех этих неприятностей между вами и его светлостью…

Кристиан. Боже милостивый! Грейс закрыла глаза, стараясь справиться с новой волной дурноты, от которой теперь уж она точно лишится чувств. Лиза сжала её руку и похлопала по ней:

— Миледи, я могу и ошибаться. Просто я решила так, потому что месячные у вас больше не приходят, и корсет стал облегать слишком туго… Я же горничная, как никак, и поэтому всегда замечаю такие вещи…

Грейс взглянула на свои груди, внезапно заметив под тонкой тканью ночной сорочки, какими полными они стали.

— У вас иногда болят…они? — спросила Лиза.

Грейс прикусила губу, глядя на горничную, и кивнула.

— И я заметила, что вам сейчас куда чаще, чем обычно требуется облегчиться. Мама мне однажды сказала, что это потому, что ребёнок растёт и давит изнутри.

Однако Грейс затрясла головой, отрицая эту мысль.

— Но ведь мы покинули Лондон уже достаточно давно. Разве живот уже не должен был бы быть виден?

Грейс окинула себя взглядом и положила руку на живот. Она заметила, что немного раздалась в талии, но списала это на овсяное печенье, которым её усердно потчевала Дейдре. Только подумать, овсяное печенье тут ни при чём, а всё дело в маленьком человечке, возможно, растущем внутри неё…

— По некоторым женщинам и не скажешь, что они уже давно носят дитя. С вами всё хорошо, миледи? Вы расстроены? Вас растревожили эти новости о малыше?

Грейс посмотрела на Лизу. Сперва мысль о младенце совершенно точно напугала её, потому что она не знала ничего о воспитании детей, кроме тех скудных обрывков сведений, которые вынесла из жизни в Ледисторпе. Но теперь, немного поразмыслив и придя в себя после первого потрясения, Грейс вдруг поняла, что её наполняет странное тепло, и улыбнулась.

— Нет, Лиза, новость о ребёнке меня ни в коем случае не расстраивает. На самом деле, она делает меня очень и очень счастливой.

Лиза расплылась в улыбке:

— О, мне так полегчало от ваших слов! С малюткой здесь будет очень весело, в Скайнигэле будет расти следующее поколение!

— Ты полюбила эту груду камней, да, Лиза? — поддела Грейс, вспомнив о плохом настроении своей горничной по приезде в замок.

— Это такое место, к которому прикипаешь, — вздохнула Лиза, покачивая головой. — Но только из-за того, сколько сил вы вложили в него, миледи. Я не была знакома с вашей бабушкой, но знаю, что если бы она была здесь и видела, сколько вы тут всего сделали, то очень бы вами гордилась.

— Спасибо, Лиза.

Девушка широко улыбнулась:

— А когда малютка подрастёт, можно мне научить её отличному удару в челюсть?

— Лиза! Девочки не должны учиться драться!

— Вы бы думали по-другому, если бы родились в моей семье. Там можно было выжить, только зная все эти премудрости.

— Ладно, думаю, ей не навредит научиться правильно драться. — Грейс посмотрела на горничную: — А что, если родится мальчик?

Лиза на минуту задумалась, склонив голову набок:

— Тогда я научу его штопать его собственные чулки.

Грейс крепко обняла Лизу, и они рассмеялись, сидя бок о бок на краю кровати, и в этот момент сияющий луч утреннего солнца внезапно прорезал облако дыма вдали.

До самого заката солнца в этот день Грейс не смогла и на минуту остаться одна. Это был долгий и необыкновенно суматошный день, полный мелкой рутинной работы и неожиданных заминок.

Незадолго до полудня прибыла ещё одна семья арендаторов, у которой за душой не осталось ничего, кроме той одежды, которая была на них надета. Они принесли с собой жуткие истории о выселении из родного дома. Мужчина, женщина и четверо детей шли без остановки почти три дня, и чтобы хоть немного умерить муки голода в дороге, питались ягодами и земляными орехами.

Выслушав рассказ этих людей и увидев их покрытые копотью несчастные лица, Грейс тут же пригласила их в дом и предложила горячей каши и свежего молока, а после нашла для них тюфяки, чтобы им было на чём поспать. Остаток утра она корпела над счётными книгами, дополняя всё растущий список тех, кто прибыл в Скайнигэл и кто покинул его, чтобы продолжить свой путь.

Во время скромного обеда, состоявшего из пресных лепёшек с сыром, Грейс, прислушиваясь к голосам детей, занимавшихся английским языком, немного подправила свои эскизы по восстановлению замка. Позже между двумя работниками вспыхнула ссора. Когда Грейс случайно оказалась на месте действия, один из дебоширов уже готов был ударить другого увесистым камнем, что предназначался для ремонта защитной стены замка. Но стоило драчуну заметить Грейс, в ужасе уставившуюся на него, как он сразу же отпрянул назад и успел остановить удар буквально в паре дюймов от головы своего противника. Судя по кровившему носу, буян явно пытался дать другому сдачи. После того, как каждый из противников дал ей объяснение своему поведению, Грейс ни на йоту не приблизилась к пониманию причины их раздора, но смогла охладить пыл драчунов до того, что они пожали друг другу руки и отправились на разные участки стены, чтобы возобновить работу.

И вот теперь, проследив за тем, чтобы каждый в замке получил свой ужин, Грейс скользнула в свои любимые ботильоны[58] и вытащила шпильки из волос: пусть развеваются на лёгком ветерке, дующем с озера, пока она будет идти вдоль крутого берега реки, протекающей с северной стороны замка.

Перед тем, как выйти на прогулку, Грейс переоделась в новое шерстяное платье и чулки, которые сегодня днём подарили ей несколько женщин. Платье было сшито из шотландки цветов Скайнигэла, и хотя его покрой был простым, оно согревало в вечернюю прохладу, а широкие юбки позволят Грейс спокойно носить его почти всю беременность.

Всю дорогу, пока Грейс шагала сквозь высокую густую траву, Дабхар трусил рядом, справа от неё, не обгоняя и не отставая, держась у ноги, время от времени принюхиваясь к запаху, исходившему от зарослей песчаного тростника. Он не отходил от хозяйки ни на шаг, даже не припускал за палкой, что Грейс бросала ему. Арендаторы, которые в это время ещё остались в поле, сажая овёс, картофель и ячмень, махали ей руками, выкрикивая приветствия и на английском, которому они учились, и на родном гэльском, которому, в свою очередь, учили её. В ответ на вопрос одного из них, Хью Дарси, как прошёл её день, она прокричала:

«Gle mhath, Hugh. An danns thu leamsa?»

Глядя на недоумённое выражение его лица, Грейс быстро подумала о том, что сказала, и поняла, что только что спросила его, не потанцует ли он с ней вместо того, чтобы узнать, как у него дела. Она быстро исправилась и пожала плечами — с кем не бывает? — а он рассмеялся, аплодируя ей за смелую, пусть и ошибочную, попытку.

Поодаль от замка над каменистым берегом озера Лох-Скайнигэл возвышался небольшой утёс. Грейс любила наблюдать оттуда за ловцами устриц, добывающими себе среди скал нехитрый ужин из блюдечек[59] и морских ежей. В это время суток, когда солнце только начинало садиться, гладь озера казалась россыпью мерцающих бриллиантов. Ковёр из ромашек и золотарника всколыхнулся, когда Грейс присела, опершись спиной на заросли маквиса[60]. Спустя несколько минут Дабхар отбежал, чтобы как следует обнюхать прибрежные заросли тростника.