– Как у нас обстоят дела с последним русским меморандумом? – спросил он, решив начать издалека.

– По вопросу о репарациях?

– Да. Я его не успел прочитать. Чем они недовольны?

– Там перечислены промышленные предприятия в нашей зоне оккупации, которые они считают необходимым демонтировать, – сказала Кэтрин. – Затем они возобновляют свое требование относительно одного из заводов Круппа в Эссене, ссылаясь на Потсдамское соглашение. Кроме того, имеется заявление Жукова о том, что мы сохранили нетронутыми крупные немецкие войсковые части и даже фактически начали вооружать их. Он указывает, что в Штокгаузене сосредоточена германская армия численностью в сто тысяч человек, и напоминает, что все германские соединения должны быть расформированы. Собственно говоря, это дело Контрольного совета. Не знаю, почему это попало к нам.

– Вероятно, прислано из Лондона нам в поучение, – сказал Дрейк.

– А мы все еще нуждаемся в поучениях?

Дрейк вздохнул. – В этой стране всегда нуждаешься в поучениях.

Кэтрин ждала, понимая, что разговор не окончен.

– Да, вот еще что. – Дрейк провел рукой по своей седеющей шевелюре. – Когда теперь отходят русские самолеты на Берлин? Каждый день или нет?

– Не знаю. Как будто три раза в неделю, но наверно не скажу.

– Пожалуйста, поручите кому-нибудь узнать. Повидимому, лорд Эссекс и Мак-Грегор нас завтра покидают. – Он внимательно посмотрел на нее.

Кэтрин не снизошла до удивления. – В самом деле? – протянула она равнодушно.

– Да, в сегодняшней депеше есть указание. – Дрейк noложил свои длинные белые пальцы на лежавшие перед ним листы бумаги, с трудом скрывая свое удовольствие по поводу той формы, в которой Лондон счел нужным отозвать Эссекса.

– Но Гарольд так или иначе покончил с русскими? – спросила Кэтрин, не одобряя радости Дрейка.

– Вернее сказать, русские с ним покончили. – Дрейк не сдержал улыбки. – Бедному Гарольду плохо пришлось во время вчерашней беседы с Сушковым. Он рад будет избавиться от этих русских. Они словно нарочно стараются злить и оскорблять его.

– Мне кажется, Гарольд из тех людей, которые умеют за себя постоять, – заметила Кэтрин.

– Безусловно. Но с русскими это не так легко. – Дрейк вошел во вкус покровительственно сочувственного отношения к Эссексу. – Вот вам заключительный штрих. – Он подал ей большого формата белую карточку, на которой четким курсивом был отпечатан русский текст. Это было приглашение на сегодняшний прием в министерстве иностранных дел Советского Союза. – Вы знаете, в честь кого этот прием? – спросил Дрейк.

Кэтрин отложила пригласительный билет в сторону.

– В честь нескольких азербайджанских мятежников, явившихся в Москву с какой-то миссией, – сказал Дрейк. – Очередная каверза русских, причем метили они прямо в Эссекса. Хотя нас тоже пригласили, чтобы усугубить оскорбительность положения.

Кэтрин расхохоталась. – Ну что ж, они, по крайней мере, дают вам возможность достойно отпарировать эту каверзу. Вы должны поехать и делать вид, что вы в восторге.

Дрейк даже не улыбнулся.

– Ни один сотрудник посольства туда не поедет, – сказал он. – Наше присутствие означало бы в известной степени признание этих азербайджанцев, и мы на такую удочку попадаться не собираемся. Это одна из тех оскорбительных выходок, которые так затрудняют отношения с русскими.

– Вы считаете русских глупыми; не слишком ли это умно для глупых людей?

Дрейк надел пенсне и холодно спросил: – Не возьмете ли вы на себя труд передать телеграмму Гарольду? – Собственно, он намеревался сделать это более тонко, так, чтобы прозрачно намекнуть на личные дела Кэтрин, но природная чопорность слишком быстро взяла в нем верх. – Он ее еще не видел, и не знает, что его отзывают.

Кэтрин взяла сколотые вместе листки и молча вышла.

Эссекс проводил это утро за бутылкой русского шампанского. Он потребовал вино к себе в кабинет и с бокалом в руке подсел к камину. По его настоянию Мак-Грегор тоже присоединился к нему, и, когда Кэтрин вошла, они сидели рядышком на диване, вытянув вперед ноги, и, попивая вино, мирно беседовали, позабыв о вчерашней размолвке. Эссекс с самого утра заявил, что не притронется пером к бумаге, потому что чем меньше писать и вспоминать об этом Сушкове, тем лучше.

– Шампанское в одиннадцать часов утра! – воскликнула Кэтрин усаживаясь.

– Налейте и ей, Мак-Грегор, – сказал Эссекс и махнул рукой в противоположный угол комнаты. – Там, на маленьком столике есть стакан для воды. Вы не возражаете против того, чтобы пить из стакана, Кэти? Если б я знал, что к нам придет такая гостья, я бы велел принести еще бутылку. Да я сейчас попрошу мисс Уильямс, она нам достанет.

– Мне некогда сидеть тут с вами и распивать шампанское, – сказала она, переводя взгляд с Эссекса на Мак-Грегора. Оба, видимо, были в отличном настроении и от души ей обрадовались, но она почувствовала, что ей нелегко будет попасть им в тон. Эссекс пододвинул кресло к камину, а Мак-Грегор тем временем наливал шампанское в стакан – довольно необычное занятие для Мак-Грегора. Его серьезное лицо раскраснелось то ли от шампанского, то ли от близости огня, и казалось, ему отчего-то очень весело. В благодушии же Эссекса было что-то нарочитое и преувеличенное, и он явно обрадовался, что она своим приходом отвлекла их от разговора. Он сразу стал увиваться вокруг нее. Мак-Грегор сел и улыбнулся ей, но так, как будто ее в комнате не было, а просто он вспомнил о ней и это ему приятно. Снова это был тот сдержанный, молчаливый Мак-Грегор, которого она видела у Карадока. И ей захотелось расшевелить его, сказать ему что-нибудь обидное; желание оскорбить и унизить его в присутствии Эссекса было так сильно, что она сама удивилась пылкости этого желания и поспешила подавить его. Она заговорила очень сдержанно и холодно.

– В первый раз вижу вас настолько отрешившимися от московской действительности, – сказала она. – Что это вы празднуете?

– Здесь праздновать нечего, – сказал Эссекс. – Просто решили разогнать скуку. Нам надо набраться сил для нового приступа.

– Пожалуй, этого не потребуется, – сказала она и протянула ему телеграмму.

Эссекс прочел и воскликнул: – Ах, чорт! – Он еще не успел рассердиться. То, что было сказано в телеграмме, показалось ему смешным и невероятным; он перечитал ее еще раз.

– Смотрите, Мак-Грегор, – сказал он. – Какой-то болван в Лондоне решил съумничать. С чего они взяли, что я теперь соглашусь уехать? Сколько времени мы здесь?

– Десять дней. – Мак-Грегор прочитал телеграмму и тоже возмутился.

– Десять дней, а им уже подавай чудо, – сказал Эссекс.

Он охотно пояснил бы, что все это значит, но не нашел возможным распространяться на эту тему. Будь он персоной помельче, такая телеграмма оскорбила бы его. Но лорд Эссекс мог только счесть ее результатом недозволенного вмешательства какого-нибудь Бертрама Кука или Аластера Катлера. Они с самого начала были против него и, конечно, делали все возможное, чтобы сорвать его миссию. Ему очень хотелось объяснить все Кэтрин, но она пропустила бы это мимо ушей. Одно ясно, думал он, глядя на Кэтрин и любуясь ее молодостью и уверенной манерой держаться, – одно ясно: если мне все-таки придется вернуться в Лондон, Кэти я возьму с собой. И какая бы судьба ни постигла миссию, это, во всяком случае, вознаградит меня за многое.

– Любопытно, чем вызвано такое спешное решение? – сказал он вслух; до большего он снизойти не мог.

– Вероятно, в Форейн оффис пришли к выводу, что дело безнадежное, – сказал Мак-Грегор. Ему хотелось как-нибудь утешить Эссекса, но он не знал как.

– Ничего подобного, – запальчиво возразил Эссекс. – Откуда бы они это взяли? Уж, во всяком случае, не из моих донесений. – Он только один-единственный раз высказал свое неверие в успех миссии – в письме, которое вчера написал министру, но тут же разорвал.

– Может быть, Лондон узнал о приезде в Москву азербайджанских представителей? – как бы мимоходом заметила Кэтрин. – Вам известно о сегодняшнем приеме?