Молотов тоже заговорил, пока они еще пожимали друг другу руку, и русский в светлосером костюме, стоявший позади Молотова, начал переводить: господин Молотов приносит свои извинения за аварию самолета; сожалеет, что не мог принять лорда Эссекса вчера; надеется, что лорд Эссекс останется доволен своим посещением Москвы; желает ему всего лучшего в новом году. Молотов говорил не односложно, как ожидал Эссекс, но вместе с тем, хотя Эссекс и не понимал по-русски, он чувствовал, что Молотов говорит точно и кратко. Окончив говорить, Молотов представил своего переводчика Троева, а Эссекс представил Мелби и посольского переводчика Джойса. Когда Эссекс, в свою очередь, поздравил Молотова с Новым годом, Молотов кивнул и опять улыбнулся.

– Разве мистер Молотов понимает по-английски? – спросил Эссекс.

Молотов тотчас же ответил по-русски, а Троев перевел его слова: – Я понимаю по-английски достаточно, чтобы желать знать больше. Ваш английский язык очень уклончив и грамматика слишком хитроумна.

– Хитроумна? – переспросил Эссекс, садясь рядом с Молотовым на низкий красный диван с золотыми кнопками.

– Давайте скажем так – увертлива, – уточнил Молотов. Он держался за отворот своего синего пиджака, сунув указательный палец под синий шелковый галстук. – На вашем языке легко скрывать свои чувства, поэтому он труден для русских.

Молотов протянул гостям серебряный ящичек с папиросами.

– Мистер Молотов, – сказал Эссекс торжественно. Никому не удавалось реагировать на нападки так дипломатично и с таким достоинством, как это делают государственные деятели Советского Союза на протяжении вот уже двадцати пяти лет.

– Возможно, нас просто не понимают, – сказал Молотов.

– Даже очень не понимают, – подчеркнул Эссекс.

– Мы всегда даем всему миру возможность понять нас, – сказал Молотов. Он говорил очень быстро, и Троев еле успевал переводить. – Наше отношение к событиям всегда формулируется совершенно ясно, и мы открыто разъясняем свою политику в наших газетах, не пускаясь ни на какие ухищрения, не оставляя места для слухов и догадок.

Если это и был намек, то Эссекс не обратил на него внимания и терпеливо ждал, когда Троев кончит переводить. Троев точно передавал четкие выражения Молотова по-английски, смущенно улыбаясь, словно ему было неловко излагать чужие мысли на иностранном языке. Троев был невысокого роста, с острым подбородком, и Эссекс сомневался, сумеет ли этот маленький, невзрачный человек поспевать за ними обоими, хотя пока что он справлялся со своим делом неплохо.

Еще некоторое время ушло на дальнейшие формальности: передачу приветствий и писем. Эссекс решил, что неудобно сидеть на диване рядом с Молотовым. Он пересел в кожаное кресло и оказался теперь лицом к Молотову и Троеву. В комнате было очень жарко. На Эссексе был смокинг и слишком туго накрахмаленная рубашка, однако он порадовался тому, что на нем все, как полагается, когда увидел, что Молотов одет без всяких претензий на элегантность: на нем, правда, хороший костюм, но пиджак не английского покроя. Эссекс и не ожидал ничего иного от русского. С другой стороны, его удивило, что Молотов довольно строго соблюдает правила дипломатического этикета и, насколько Эссекс мог судить, Молотов знал, как обращаться с дипломатическим представителем – даже с английским. Правда, было маловероятно, чтобы Молотов пустился в особенные дипломатические церемонии, но он был очень вежлив. И все же не подлежало сомнению, что в каждой фразе Молотова таилась насмешка, тонкая и едкая, и Эссексу это совсем не нравилось. Ему очень мешала необходимость разговаривать через переводчика. Он предчувствовал, что из-за этого большая часть его дипломатических тонкостей не дойдет до этого проницательного русского.

Молотов не торопился приступать к делу. Поскольку Эссекс пришел требовать чего-то от русских, Молотов сам не давал ему повода заговорить об Иране. Пока Эссекс рассказывал о своем путешествии на санях, Молотов весело смеялся, и Эссекс, воспользовавшись этим, приступил к цели своего посещения.

– Разрешите поговорить об Иране? – небрежно сказал он и сделал паузу, чтобы посмотреть, как будет реагировать Молотов.

Молотов сделал приглашающий жест.

– Пожалуйста, – сказал он.

– Очень печально, мистер Молотов, что Иран внушает нам беспокойство так скоро после Московской конференции, – сказал Эссекс с глубоким вздохом сожаления, – но мы были бы признательны за разъяснение некоторых моментов советской политики в Иране.

– Разве появились новые обстоятельства, которые внезапно сделали советскую политику непонятной для британского правительства? – быстро спросил Молотов.

– Строго говоря, речь идет не о новых обстоятельствах, – сказал Эссекс, – но неуклонное ухудшение политической обстановки в Иранском Азербайджане тревожит нас. Мы недовольны действиями сепаратистов, захвативших власть в этой провинции; мы очень хотели бы урегулировать этот вопрос с советским правительством и выяснить советскую точку зрения.

– Наша точка зрения совершенно ясна, – сказал Молотов без улыбки и подождал, когда Троев переведет его слова. Он положил руки на колени, и глаза его строго глядели сквозь стекла пенсне. – Наша позиция была сформулирована в договоре 1942 года об Иране, и она не изменилась. Мы не устраняемся от иранских дел, поскольку мы оккупируем Иран совместно с нашим английским союзником. Но мы не станем вмешиваться во внутренние дела Ирана или препятствовать демократическим силам Ирана укрепляться и оказывать влияние на судьбы Ирана. Советское правительство желает видеть в Иране дружественное и демократическое государство, и наши отношения с ним основываются на этой предпосылке.

Эссекс решил про себя, что это заявление равносильно уклонению от ответа.

– Очевидно, я недостаточно ясно изложил, что нас интересует. – Эссекс забыл о переводчике и обращался уже : прямо к Молотову. – Мое правительство особенно озабочено положением в Иранском Азербайджане и тем влиянием, которое оно оказывает на всю страну. У нас имеется несколько предложений, которые могли бы улучшить ситуацию, и я просил бы вашего позволения изложить их.

Молотов, откинувшись на спинку дивана, устремил глаза на большой портрет Маркса и слушал, как Троев быстро говорит по-русски, четко отделяя слова друг от друга и стараясь как можно точнее передать завуалированную настойчивость английской речи Эссекса.

– Если английское правительство обеспокоено положением в Иранском Азербайджане, – сказал Молотов, – то оно либо неправильно информировано, либо не понимает происходящих там событий. Положение в Азербайджане нормально. Там возникло демократическое движение, разрешенное условиями англо-советско-иранского договора 1942 года. Это движение может иметь только благотворное влияние на весь Иран, и оно укрепит демократические силы страны.

Эссекс расстегнул «молнию» на своем портфеле, достал какой-то документ и крепко зажал его в руке. – У нас есть доказательства того, что это движение в Иранском Азербайджане не демократическое, а сепаратистское. Цель его – вырвать Азербайджан из-под власти Ирана и основать самостоятельное государство. Допустить это – значило бы, мистер Молотов, нарушить договор 1942 года.

Выражение лица Молотова не изменилось.

– Я могу лишь повторить, – сказал он, – что британское правительство, очевидно, неправильно информировано.

– Мы, действительно, не располагаем достаточной информацией, – сказал Эссекс. – Мы несколько раз запрашивали советское правительство о подробностях событий в их зоне оккупации, но не получали ответа. Наше представление об обстановке в Иранском Азербайджане основывается на заявлениях так называемой демократической партии Азербайджана. У нас есть доказательства, что эта партия провозгласила политику сепаратизма, революции и независимых действий. Мы считаем, что это угроза всему Ирану, и мы хотели бы представить предложения, которые могли бы разрядить напряженную обстановку и восстановить единство Ирана.

Эссекс подумал, что если Молотов будет и дальше игнорировать его желание представить английские предложения, это будет означать, что он, Эссекс, потерпел крах, даже не начав переговоров. Успех его миссии целиком зависел от того, сумеет ли он убедить русских сесть за стол и обсудить эти предложения. Молотов поднялся, подошел к ничем не заставленному письменному столу и вернулся с большой коробкой спичек.