– Зачем?
– Это единственное, что я могу противопоставить Эссексу, – сказал он. – Вот для чего мне нужна ваша помощь. Я не сумею устроить это, как надо, но вы знаете всех корреспондентов и можете устроить так, чтобы я поговорил с нужными людьми и в нужной обстановке. И откладывать этого нельзя, потому что Совет безопасности будет заседать завтра или послезавтра, и к тому времени все должно быть сказано, и сказано как следует.
– А вы знаете, что Гарольд с вами сделает, если вы обратитесь к прессе?
– Об этом поздно раздумывать.
– Нет, не поздно, – сказала она. – Я думаю, если вы будете молчать и откажетесь от дальнейших шагов, он не допустит, чтобы вас преследовали.
– Не будем об этом говорить, – сказал он. – Это бесполезно.
– Далеко не бесполезно, – возразила она, отходя от жарко разгоревшегося камина. – Нельзя действовать очертя голову и тащить всех за собой в пропасть.
– Я не действую очертя голову и не делаю глупостей, – сказал он. – Если вы решили совсем отстраниться от этого дела, так и скажите, и я уйду.
– Вы хотите, чтобы я, не задумываясь, приняла вашу сторону?
– Нет, но вы должны, наконец, сделать выбор и честно сказать об этом.
– Не так уже все это честно. – Она взяла щетку с лакированного столика и стала расчесывать волосы. – Можно подумать, что вы просто мстите Эссексу за какие-нибудь личные обиды.
– Если вы так думаете, то я не могу убедить вас в противном.
– А откуда вы знаете, будет ли какой-нибудь толк из того, что вы наговорите? Мне кажется, что бы вы ни сказали, Эссекс на все сумеет ответить. Вы не думаете?
– Нет, не думаю. А вы?
– Я на вашем месте не была бы так уверена и хорошенько все прикинула бы, раньше чем действовать. Один бог знает, чем это может для вас кончиться. Вам грозит большая опасность, чем Гарольду. Вы должны ясно понять, что вы затеяли, Мак-Грегор! Я знаю, что сделает Эссекс, если вы обратитесь к прессе, и, я думаю, мне следует объяснить вам это. Вы нарушили все правила игры и всем бросили вызов: правительству, государству, закону. Увидите, Эссекс все это обрушит на вашу голову, если вы обратитесь к журналистам.
– Он просил вас разъяснить мне это?
– Нет. Он только просил меня повидаться с вами и уговорить вас бросить всю эту дурацкую затею и не лезть в петлю. Ну как, согласны бросить?
– А вы согласны уговаривать меня?
Кэтрин перестала расчесывать волосы, подняла голову и прямо взглянула ему в лицо. Потом вдруг улыбнулась открытой, задушевной улыбкой, что с ней случалось не часто. – Мак-Грегор, милый! – Взгляд Кэтрин говорил о том, что ее выбор сделан.
– Согласны? – повторил он.
– Нет. – Она еще с минуту смотрела на него, потом медленно отвернулась и опять взялась за щетку.
Мак-Грегору этого было мало. Он хотел, чтобы она ясно сказала о своем решении. – Вы готовы исполнить мою просьбу?
– Пожалуй.
С таким ответом он уже готов был примириться.
– Кэти, – сказал он, – на этот раз не должно быть никаких внезапных перемен. Это слишком серьезно.
Кэтрин вышла в соседнюю комнату и, вернувшись с чулками в руках, села в кресло у камина.
– Мак-Грегор, – заметила она спокойно, – мне кажется, вы идете на слишком большой риск. Не лучше ли, чтобы кто-нибудь другой поговорил с журналистами.
– Кто, например? – подозрительно спросил он.
– Хотя бы я.
– А вы бы это сделали? – Ему все еще не верилось.
– Пожалуй. А вы хотите, чтобы я это сделала?
– Нет. – Ему стало жарко, и он отошел от камина. – Я все должен сделать сам, и, мне кажется, вы это знаете.
– Я знаю только, что это будет очень страшно, – сказала она. – Гарольд не шутит, и лучше бы найти другой выход из положения.
– Другого выхода нет.
– Нет. Очевидно, нет, – медленно проговорила она. – Но я не представляю, как вы избежите участи, которую вам готовит Эссекс.
– И я не знаю, – сказал он уныло. – Не будем об этом говорить.
– Но вы должны как-то приготовиться к этому. Понимаете? Должны!
– Не будем об этом говорить.
– Хорошо, – сказала она. Повидимому, у нее были какие-то свои планы.
– Когда вы можете созвать журналистов? – спросил он.
– Чтобы ваше выступление возымело действие, все должно быть известно уже завтра, значит, их надо созвать сегодня же. Вы можете сегодня?
– Да. – Он смотрел, как она натягивает на ноги шелковые чулки.
– А вас не собьют такие люди, как Хэмбер?
– Меня никто не собьет.
– Тогда ступайте и приходите часа через полтора. В половине восьмого. К этому времени они все уже будут здесь. Я хочу, чтобы они собрались до вашего прихода. К счастью, сейчас в Лондоне много наших московских корреспондентов. Я соберу нужных людей, но убеждать их вам придется самому. Приходите не раньше половины восьмого, но и не опаздывайте.
– Могу я чем-нибудь помочь вам?
– Если достанете, принесите немного угля. Это самый холодный дом во всем Лондоне. – Она быстро оглянулась, и он покраснел, потому что она заметила, как он на нее смотрит. – Хотите посидеть еще немного? – спросила она, спокойно глядя ему в лицо.
– Нет, Кэти, – ответил он. – Нет, я пойду.
Она повернулась к Мак-Грегору спиной, сунула ноги в туфли и подошла к двери. Когда он проходил мимо, она подняла руки и взъерошила ему волосы на затылке. – Я бы вас побила, – сказала Кэтрин.
– Только не сейчас.
– Почему вы все еще так осторожны, так уверены в себе?
– Я ни в чем не уверен, – сказал он.
– Разве? Хотела бы я, чтобы ваше лицо не так строго хранило ваши тайны. – Дойдя до лестницы, она остановилась. – Если я смущаю вас, помните, что при вас я всегда начинаю сомневаться в самой себе. Вы слишком осторожны со мной. Вы и сейчас слишком осторожны.
Мак-Грегор уже спустился на несколько ступенек и, видя, что она не идет за ним, остановился.
– Я никогда не могу понять, о чем вы говорите, – сказал он.
Кэтрин покачала головой, повернулась и ушла. Мак-Грегор сошел вниз по лестнице черного мрамора и вышел из этого холодного, темного дома.
Когда Мак-Грегор вернулся, дом сиял огнями; яркий свет лился из высоких верхних окон над массивными колоннами подъезда, падал из окошек полуподвала, отражаясь на мокрых от дождя плитах тротуара. Старый особняк точно переродился и снова обрел частицу своей прежней, кипучей жизни. Жизнь в него вдохнула Кэтрин.
Мак-Грегор принес с собой черное ведерко с недельной нормой угля. Экономка ничуть этому не удивилась, и, когда Мак-Грегор поставил ведерко возле двери, она молча приняла у него пальто и проводила по освещенному коридору до высокой двустворчатой двери. Она распахнула ее, и Мак-Грегор увидел перед собой комнату, полную людей. Несколько смешавшись, он остановился на пороге, но Кэтрин подбежала к нему, взяла за рукав и повела к камину, тихо спросив, принес ли он угля. Когда он утвердительно кивнул головой, она улыбнулась, не то благодарно, не то иронически, и повернула его лицом к судилищу.
В комнате собралось десятка полтора журналистов. Когда Мак-Грегор вошел, все умолкли, и он понял, что его появление их удивило. Они знали, кто он, но, очевидно, не ожидали увидеть его здесь. Несомненно, Кэтрин нарочно так устроила. Мак-Грегор сразу увидел знакомые лица: вот Хэмбер, Стайл, Джеб Уилс, Джек Бикфорд из «Таймс», седой валлиец Джек Теннер, московский корреспондент «Дейли уоркер». Глядя на них, Мак-Грегор почувствовал всю невыгоду своего положения перед этими людьми, сбежавшимися сюда по прихоти женщины, которой ни один из них не мог отказать. Все подозрительно косились друг на друга, и Мак-Грегору стало не по себе. На этой пресс-конференции не было ни дружелюбия, ни простоты, ни шуток, не было Эссекса, с апломбом великого человека беседующего с журналистами. Был только Мак-Грегор, который стоял спиной к камину, опустив руки; его осунувшееся лицо выдавало напряжение человека, зажатого действительностью в тиски. Но он цеплялся за эти тиски, ибо твердо знал, что настали последние мгновения прежней жизни. Он злился на себя за то, что слишком усложняет переход к новой жизни. Корреспонденты не интересовали его сами по себе, он смотрел на них только как на средство для достижения цели. Однако он радовался знакомым лицам, даже Хэмберу, и охотнее глядел на тех корреспондентов, которых знал, чем на чужих ему людей. Все они – видные представители американских и английских газет – в свою очередь пристально смотрели на него. Кэтрин очень ловко устроила им этот сюрприз, но они быстро опомнились и уже подозревали, что их хотят использовать для чего-то, а это им не нравилось. Они застыли со стаканами в руках и ждали, что скажет Кэтрин.
