– Это тут не при чем, – сказал Эссекс. – Все дело в центре тяжести. У вас правильное положение рук, как у большинства женщин, но вы слишком откидываетесь назад. А вообще посадка у вас хорошая, – добавил он милостиво.

– Вы очень любезны, – ответила она.

– И у вас, Мак-Грегор, неплохая посадка.

Мак-Грегор ехал рядом с ними – его задерживала вьючная туркменская лошадь, повод которой был привязан к луке его седла. Похвалу Эссекса он пропустил мимо ушей.

– Но в вашей посадке есть один недостаток, Мак-Грегор, – весело продолжал Эссекс. – Я его сразу заметил, и, должен сказать, это очень типично для вас.

– Да?

– Ну, конечно. Вы просто сидите на лошади и сами не понимаете, что делаете.

– А что тут понимать? – спросил Мак-Грегор.

– Верховая езда – искусство, – сказал Эссекс. – А для вас это дело, как всякое другое. Вы просто сидите в седле и едете. У вас хорошая посадка, но боюсь, что это чистая случайность.

– Вы, должно быть, правы – ответил Мак-Грегор. – Я никогда не думал над тем, как нужно сидеть на лошади, что касается наших седел, то я согласен с Кэтрин. Они не приспособлены для английской посадки. Полки врезаются в тело.

– Занятные седла. – Эссекс предпочел не спорить, ибо он уже не раз терпел поражение, когда рассчитывал на неосведомленность Мак-Грегора. – Это нечто среднее между седлом американского Запада и старым макклелланским. Двойная подпруга, ремни для вьюков, высокая задняя лука и массивная передняя. Нескладная на вид штука и жесткая, как камень, но все-таки хорошо держит. Сидишь, точно в кресле.

Мак-Грегор не слушал его. Он снова погрузился в изучение карты, поглядывая на все теснее обступавшие их невысокие горы и узкие долинки. Дорога, по которой они выехали из Хаджиабада, пролегала выше пересохшего русла реки, где у их форда сломалась полуось. Горы попрежнему были голые, самых разнообразных очертаний, и в наступающих сумерках они отбрасывали на красноватую землю длинные и круглые тени. Небо мало-помалу темнело, и только на западе еще оставалась светлая полоса.

У реки им повстречались стада коз с пастухами, а немного повыше, на плато, виднелись палатки из козьих шкур, в каких живут арделанские кочевники. Дважды из вечернего сумрака появлялись всадники; они явно наблюдали за путешественниками, но держались в отдалении. Мак-Грегор знал, что это курды и что они вооружены. Он оглядывался на Эссекса, стараясь определить, тревожат ли его эти вооруженные всадники, но Эссекс смотрел на них с любопытством, не выказывая ни удивления, ни беспокойства. Кэтрин – та вообще интересовалась только пейзажем. Поэтому Мак-Грегор не стал возражать, когда Эссекс заявил, что на сегодня хватит и что лучше уж ночевать под открытым небом, чем добираться до Назирабада, где, несомненно, будет так же грязно и отвратительно, как в Хаджиабаде.

– А далеко отсюда до Назирабада, Мак-Грегор? – спросил Эссекс, когда они въехали на невысокий холм, чтобы выбрать место для привала.

– Когда мы переправились через реку, Назирабад остался к северу от нас. Он где-то в той стороне, – ответил Мак-Грегор, показывая вправо. – Поблизости должна быть дорога на Биджар. Может быть, доедем до нее?

– Нет, – сказал Эссекс. – Остановимся здесь где-нибудь. Вода у нас есть?

– Для лошадей не хватит.

– А реки тут нет поблизости?

– Если мы проедем еще с милю к югу, то наткнемся на реку и берегом ее сможем добраться завтра до дороги на Биджар. Река пересекает дорогу ниже Назирабада.

– Отлично, – сказал Эссекс.

Они свернули с дороги и поехали прямиком, пока не достигли прозрачной горной реки; Мак-Грегор сказал, что это Кызыл Узен. Они расположились немного в стороне, на круглой площадке, защищенной от ветра цепью высоких гор. Мак-Грегор снял с лошади поклажу и сложил ее на ровном месте у края площадки, над отвесным спуском к реке. Он спешил закончить приготовления к ночлегу, пользуясь последними остатками дневного света.

– Разбить палатку? – спросил он.

– А ночью будет много холодней, чем сейчас? – Эссекс топтался на месте, согревая озябшие ноги.

– Да, будет холодно, – ответил Мак-Грегор.

– Ну, если вас обоих холод не пугает, то и я не боюсь, – сказал Эссекс. – Уже поздно возиться с палаткой, и я голоден. А как лошади? Очень устали?

– Не знаю, – ответил Мак-Грегор. – Как по-вашему?

– Да как будто ничего. Только их надо напоить.

– Сейчас напою,- сказал Мак-Грегор.

– А корм?

– Тут у нас есть, но немного; впрочем, они найдут корм на берегу. Правда, там только сухой кустарник, но им к этому не привыкать. Я присмотрю за ними, а вы займитесь ужином. Стряпать я все равно не умею. – Он сгибал и разгибал затекшие ноги, поглаживая себя по онемевшим ляжкам. Кэтрин тоже потянулась, потом стала расседлывать свою лошадь, а Эссекс и Мак-Грегор следили за ней взглядом. Когда она взялась за край широкой войлочной попоны, Мак-Грегор сказал ей, что попону лучше оставить на спине у лошади для защиты от холода. Потом он повел всех четырех лошадей к реке и там снял с них уздечки и дал им напиться вволю. Мак-Грегор знал, что они приучены к стоянкам под открытым небом и далеко не уйдут. Пока лошади бродили между камнями и выступами скал, пощипывая сухую траву и оголенные кусты, он умылся в ручье и напился холодной чистой воды. Потом нашел небольшую песчаную отмель среди скал, загнал туда лошадей, завалил вход камнями и вернулся к привалу.

Развязав сверток с инструментами, Мак-Грегор вынул молоток и холщовый мешочек и отправился за образцами осадочных пород, залегавших над юрскими известняками в почве долины.

Эссекс не заметил ухода Мак-Грегора и, когда почти совсем стемнело, спросил Кэтрин, куда он девался, – Где-то ищет свои ископаемые, – ответила она. – Сейчас придет.

Когда Мак-Грегор вернулся, приготовления к ужину были в полном разгаре, и он подивился про себя, как быстро Эссекс справился с керосинкой; сам он не мог постичь это искусство за все время своих скитаний по Западной пустыне. Кэтрин сидела на корточках перед керосинкой, внимательно изучая «способ приготовления» на этикетке консервной банки, а Эссекс, посасывая свеженабитую трубку, оттаскивал закатанную палатку и спальные мешки поближе к нависшим над площадкой скалам.

Мак-Грегор стоял подле Кэтрин, глядя сверху вниз на ее лицо, освещенное неровным пламенем, и снова, как уже не раз, радуясь ее присутствию. Радость возникала от воспоминания об их мимолетной близости. Кэтрин не знала, что Мак-Грегор наблюдает за ней. Рот ее был полураскрыт, брови нахмурены, слегка растрепанные волосы падали на уши и щеки. Наконец она почувствовала на себе его взгляд, Удивленно подняла глаза и улыбнулась, но ничего не сказала.

– Вы, наверно, были очень серьезным ребенком, – сказал Мак-Грегор, словно отвечая на ее безмолвный вопрос, о чем он думает.

– Мак-Грегор, – это прозвучало так ласково, словно она обнимала его, – передайте мне сковородку.

Он взял сковородку и, наклонившись, отдал ей.

– Вы и сидите, как маленькая девочка, – сказал он. – Притащить вам камень?

– Не могу сесть как следует: у меня все болит, – ответила она.

– Это потому, что вы все время откидываетесь назад, – сказал Эссекс. – Завтра отпустите стремена, подайтесь вперед и держитесь как следует.

– Вы будете есть лук, Гарольд? – спросила Кэтрин.

– Если он отобьет вкус этих консервов, то буду.

– А вы, Мак-Грегор?

– Буду. А разве у вас есть лук?

– Мне достал Аладин в Хаджиабаде. Можете вы его почистить, пока я выложу консервы на сковороду? Вы всегда питались консервами в пустыне?

– Случалось,- сказал он.

– Бедный Мак-Грегор! Недаром вы иногда кажетесь таким слабеньким.

Эссекс засмеялся. Мак-Грегор чистил лук и усмехался про себя; ему было совершенно ясно, что Эссекс не понял Кэтрин и ее ласковое сочувствие принял за насмешку. Мак-Грегор был так доволен этим, что не заметил, как прошло время, и не удивился тому, с какой ловкостью и проворством Кэтрин приготовила ужин. И за ужином, который они съели впотьмах, он все еще был занят своими приятными мыслями. Он ел молча, глядя на Кэтрин и прислушиваясь к тому, что она говорила Эссексу. Нет, никогда Эссекс от нее ничего не добьется.