— И что вы можете мне пгедложить?

— Чего? — растерялся Бывалый.

— Он еще спрашивает чего! Я, гискуя жизнью Сагы, своих детей, своей собственной наконец — вы только вдумайтесь, своей собственной! — добигаюсь до этих благословенных мест чегез кучу гганиц. Догожные издегжки съедают весь мой капитал. Дети плачут. У них с гождения выгаботалась стганная пгивычка — есть каждый день. И после этого вы говогите мне чего? Я здесь. Я вас внимательно слушаю. Только не говогите мне, что я ошибся адгесом, Сага меня пгосто не поймет! Ну так что вы можете мне пгедложить?

— В смысле как? — помотал головой Бывалый.

— Вы меня-таки не понимаете, — расстроился клиент, — попгобую объяснить еще газ. Я до-бигался сюда чегез...

— Да какое нам дело до твоих границ? — рассердился, Балбес, нетерпеливо ерзая на кресле. — Толком можешь сказать, какого черта тебе здесь надо?

— Разумеется, самого главного. Сегьезные дела гешаются с сегьезными людьми. Так я вас слушаю. Внимательно слушаю. Что вы можете мне пгедложить?

— Опять завел эту бодягу. — Трус поправил лежащие на плече рога, заплетенные в элегантную косичку и перевитые красной ленточкой. — Чего ты от нас услышать хочешь?

— Расценки! Что еще может интегесовать бедного евгея? Почем у вас души?

— Так бы сразу и сказал, — облегченно вздохнул Бывалый. — У нас к клиентам подход индивидуальный. Хочешь златом, хочешь — серебром заплатим. Народ, правда, предпочитает эликсирную плату. До конца жизни чтоб недостатка не было. Устраивает?

— Вполне, — расплылся «Дуремар» и принялся перечислять: — Значит, так: злата — тгидцать два ушата, сегебга — пятьдесят два ведга, а эликсигу мне надо без счету...

— Не допереть тебе, обормоту! — грубовато оборвал увлекшегося клиента Бывалый. — Не много ли будет?

— Много? — искренне удивился клиент. — За душу. За чистую, нежную, бессмегтную душу, котогую я, можно сказать, от сегдца отгываю. Я...

— Оформляй, — махнул Бывалый рукой клерку, — пока он нас тут вусмерть не уболтал.

— Фамилия, имя, отчество? — Клерк обмакнул гусиное перо в чернильницу.

— Майзель Вениамин Абгамович, да вы не извольте беспокоиться. Вы имеете дело с сегьезным человеком. У меня туточки все пгописано. — «Дуремар» зашуршал бумажками в портфеле. — И подпись как положено — кговью. Я погядки знаю. Вам осталось только поставить здесь свой автоггаф, и дело в шляпе.

Бланки договора легли перед Бывалым, тот автоматически поставил под ними свои закорючки.

— Поздгавляю. — Сияющий «Дуремар» энергично потряс руку Бывалому. — Вы заключили пгекгасную сделку и, увеген, не пожалеете о ней. Когда я могу получить свой гоногаг?

— Сейчас распорядятся. — Бывалый махнул рукой, пытаясь вчитаться в прыгающие перед глазами строки только что подписанного им документа. Расторопные подручные, горя нетерпением, шустро приволокли из запасников ведра, не дожидаясь соизволения высокого начальства, и принялись торопливо наполнять их серебром. До ушата дело не дошло.

— Позвольте!!! — взвыл Бывалый. — Вы чью это душу мне подсунули?

— Тещи, газумеется. Не думаете же вы, что я отдам свою собственную вот так задешево?

— А... — Бывалый поперхнулся.

— Ах да... — «Дуремар» вторично поауршал бумажками в своем портфеле. — Совсем забыл. У меня здесь еще один документик. Пегедаточная подпись. Я, понимаете ли, ее душепгиказчик...

— Вон!!! — взвыло все начальственное трио. «Дуремар» вылетел в дверь, задыхающийся от хохота Илья выполз на балкон.

— Неудачный сегодня день, — донесся до него мрачный голос Балбеса.

— Катана... — сердито процедил Трус, — ни одного нормального клиента.

— Так! — вынес свой вердикт Бывалый. — Если не найдете папино произведение, можете сразу обратно уматывать. Лютый только рад будет.

— За что караешь, шеф? — взвыли черти.

— У нас хозрасчет! — жестко заявил Трус. — Пока катану не найдете, все на голодном пайке сидеть будете. Дороги-то перекрыты.

— Живота не пожалеем, босс! — взревели проникшиеся ответственностью момента черти.

— За работу! — распорядился Бывалый. — Да и нам пора. Дорожка не близкая. Это Ивану из Кощеевки...

— Из Нью-Посада, — поправил его Трус.

— Кой черт разница, — сердито буркнул Бывалый. — Ему до «Дремучего бора» на Горыныче раз плюнуть, а нам еще топать и топать.

Трус с Балбесом согласно кивнули головой и потопали. Зал опустел.

— Иван, как я понял, базируется где-то в Нью-Посаде, сиречь Кощеевке, — пробормотал Илья, — а где он, там и...

Перед мысленным взором капитана возникла озорная мордашка Марьи-искусницы.

— Ну что ж, поищем побратима...

Ивана как подменили. Поднявшись спозаранку, он не пошел, как обычно, в тайную комнату для решения дел государственных, чем поверг в изумление весь царский двор, а занялся делами домашними, чисто семейными. Потетешкав Илюшеньку, сдал его нянькам, рявкнул на бояр, рвавшихся к нему с челобитными, и повелел накрыть стол для утренней трапезы в узком семейном кругу. За завтраком державный даже не притронулся к своей стандартной литровой чарке, удивив не только Василису, но и всю прислугу. Он ни на шаг не отходил от своей царственной супруги, умильно поглядывая на ее стан, и томно вздыхал. Василиса польщенно краснела. Зеркальце, притороченное к ее поясу, — тоже.

— Все в делах, все в заботах, царь-батюшка, — ласково проворковала царица, стрельнув глазами в сторону опочивальни, — отдохнуть бы вам...

Прислуга скромно потупилась.

— И то верно, матушка. Подремать часок-другой не помешает.

— А я постельку постелю, перину взобью... — пропела Василиса Прекрасная, отпуская жестом слуг.

— Ну где его, непутевого, черти носят? — Копыта Балбеса нервно барабанили по полу.

— Но-но! — строго осадил его Никита Авдеевич. — Не позволю царя-батюшку словами поносными...

— Цыц! — шикнула на них Яга. — Подождем. Главное, чтоб Иванушка наш дело свое царское славно справил.

— Дело-то к вечеру, — тревожно вздохнул Лихо, — а информации о Марьюшке ноль.

— Летит! — В тайную залу заседаний ворвался Чебурашка со своим неразлучным портфелем. — Горыныч летит! С царем-батюшкой!

Распахнулись гигантские ворота, и из тоннеля выполз Горыныч, запаленно дыша всеми тремя головами. Иван соскочил со спины мирового судьи, подошел к столу и водрузился на свое кресло.

— Ну что?

— Принес?

Все нетерпеливо подались вперед.

— Спрашиваешь! — Иван бережно вытащил из-за пазухи серебряное зеркальце Василисы.

— Ай да молодец! — обрадовалась ведьма. — И как это тебе удалось?

Царь-батюшка загадочно улыбнулся.

— Ну, не хочешь, не говори. Что сейчас Василисушка-то поделывает?

— Спит...

— Ну и славненько, — с облегчением вздохнула Яга. — А теперь пора и делом заняться. Ну-ка, зеркальце, скажи да всю правду доложи...

— Не буду, — сердито огрызнулось зеркальце, — не скажу и не покажу.

— Это еще что за новости? — возмутилась Яга.

— Я Василисе верой и правдой служу, а не всяким там татям ночным! — фыркнуло зеркальце.

— Это почему это я тать ночной? — обиделся Иван.

— Извини, погорячилось. Ты тать дневной, — поправилось зеркальце. — Скажи мне кто такое раньше, ни за что б не поверило. Это ж надо — меня под мышку и в одних подштанниках из спальни на цыпочках...

Иван густо покраснел. Весь синдикат смущенно потупил глаза, стараясь не смотреть на царя-батюшку и сдерживая смех. Одна Яга была настроена серьезно:

— Ну вот что, серебряное ты наше. Все эти фокусы с бойкотами всякими для царицы оставь. Думаешь, царь-батюшка развлечения ради тебя из-под носа у Василисы увел? Дело государственной важности! Каждый, кто не с нами, — тот против нас!

— Это что, наезд? — воинственно вопросило зеркальце.

— Совершенно верно! Член царской фамилии в беде! Будешь кочевряжиться — вмиг об пол грохну. А ну быстро показывай нам Марью-искусницу!