Оказывается, традиционным верховным божеством у жителей Хамелинга, Гиагама и Ремалы считается бог Бабалашен (что значит, если дословно перевести это имя с тибетского, Отец Большая Гора). Считается, что обитает Бабалашен на самой высокой горе по другую сторону долины. Ему был посвящен один из алтарей за «священной рощей». Все это вполне укладывалось в рамки «религии людей» и не отличалось от древних верований Тибета. Но я узнал также, что второй алтарь был посвящен божеству по имени Аби-Лхамо (Богиня-бабушка), известной также под именем Му-Ширингмен («му», или «мун», на языке минаро значит «фея»).
Жители поселка объяснили мне, что охота на горных козлов всегда была основным занятием минаро. Первой колонией в долине был, как мне объяснили, не Гиагам, а Хамелинг, в окрестностях которого находятся пещеры, где обитали предки современных минаро. Услышав это, я насторожился. А мои собеседники все с тем же спокойствием пояснили, что до появления лука и стрел их предки охотились на горных козлов, загоняя их к краю обрывов, откуда животные падали и разбивались. Чтобы справиться с этой нелегкой задачей, люди сооружали особые ловушки. Не веря своим ушам, я попросил повторить объяснение.
— Да, это было до лука. Нужно было, чтобы козлы падали со скалы. Для этого люди делали ловушки с вращающимися лопастями-площадками. Спасаясь от охотников, козлы добегали до края обрыва, наступали на деревянную площадку, а она под их тяжестью поворачивалась. Козлы падали с обрыва. «Конечно, это было очень, очень давно», — заключил мой собеседник.
Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди. Правильно ли я понял? «Очень давно»! Но ведь лук и стрелы были известны, например, скифам уже три тысячи лет назад! Все-таки какая-то здесь ошибка. Даже коллективная память не может хранить события столь большой давности. Европейская наука всегда полагала, что до появления лука человек охотился с помощью топоров, дубин и копий, а ловушки появились позднее. Да, древние охотники могли загнать на край утеса медведя или какого-то другого зверя, но горный козел! Чтобы это ловкое и быстрое животное упало со скалы, несомненно, необходимо было остроумное изобретение вроде только что описанного лопастного барабана. Все-таки не верилось. В конце концов откуда в этой безлесной местности взять достаточно дерева для сооружения такой ловушки? Хотя, кто знает, всегда ли эта местность была безлесной?
В высокогорном поселке Хамелинг живут минаро.
Размышляя над всеми этими загадками, я уже начал склоняться к тому, что рассказанное мне было лишь плодом фантазии. Однако примерно то же самое позднее мне предстояло слышать многократно и в более подробном изложении от минаро долины Инда. Единственным отличием в рассказах было то, что, по словам некоторых моих собеседников, вместо вращающегося барабана с лопастями могла использоваться закрепленная деревянная площадка, стоящая в неустойчивом равновесии на трех камнях. Когда животное запрыгивало на нее, площадка опрокидывалась, сваливая козла в пропасть, после чего занимала исходное положение. Трудно представить, чтобы столько не знакомых друг с другом людей решили вдруг так одинаково пофантазировать.
Меня уже перестали удивлять получаемые сведения. Мало того, что нам точно удалось определить принадлежность жителей Гиагама, Ремалы и Хамелинга, а также поселков Бакартсе и Марутсе, расположенных на другом берегу реки, к народности минаро, нам посчастливилось продвинуться вперед в поисках истоков этого народа, традиции которого, похоже, следовало отнести к глубокой древности.
Мне удалось выяснить, что, за исключением Бакартсе и Марутсе, которые выплачивали по десять рупий в год Рингдомскому монастырю, поселки минаро в отличие от прочих населенных пунктов долины не высылали людей на обработку монастырских земель и не были обложены налогом в пользу монастырей. Отношение буддийских монахов к селениям минаро было, таким образом, совершенно особым. Как давно существуют эти привилегии? Ответ на этот вопрос должен помочь выяснению, кто же был коренным населением Заскара и кто пришлым — минаро или тибетцы. Впрочем, по словам одного старика монаха, самым древним поселением долины традиционно считается Хамелинг.
Продолжив в дальнейшем свои расспросы относительно места горных козлов в верованиях минаро, я узнал, что все эти благородные животные, как считалось, подчинялись однорогому вожаку — единорогу! В то же время дикие стада этих животных во главе с вожаком принадлежали Царице фей Му-Ширингмен и Бабалашену. Охотники, чтобы им сопутствовала удача, должны были заручиться благожелательным отношением Царицы фей. Для этого, как мне объяснили, перед тем как отправляться на охоту, необходимо было пройти обряд очищения, окурив тело дымом от можжевеловых веток. Этот благовонный дым, по мнению людей минаро, имел свойство очищать как тело, так и душу. Отметим, что, согласно преданиям, прежде здешние высокогорья были покрыты зарослями можжевельника, и это, несомненно, имеет реальную основу. Еще и сегодня в совершенно безлесных и безводных уголках Заскара и Ладакха можно встретить столетние можжевеловые стволы, каким-то чудом уцелевшие на этой каменистой земле.
Прошедшие очищение при помощи можжевелового дыма охотники, чтобы завоевать благосклонность Царицы фей, в ночь перед охотой не должны были прикасаться к женам. Группа охотников удалялась на ночь в отдельный дом, принеся перед этим на алтарь Бабалашена фигурки козла, сделанные из сливочного масла и ячменной муки.
— Масло, разумеется, из козьего молока, — уточнил один из моих собеседников.
Снова упоминание об этом странном табу народа минаро! Как и у минаро, живущих на берегах Инда, у минаро Заскара корова считалась нечистым животным. Ее мясо и молоко в пищу не употребляются. Минаро должны даже проходить обряд очищения, если прикоснутся к корове или яку, когда занимают их у соседей другой народности для обработки полей. Для минаро корова — самое нечистое из всех созданий, и это удивительное табу запрещает даже носить одежду из ячьей шерсти и обувь из кожи яков и коров. Подошвы башмаков у минаро сделаны из козьей кожи. Нельзя также растапливать очаг ячьими кизяками, что, надо отметить, создает немало трудностей — ведь речь идет об основном виде топлива в этой местности.
Все это на редкость удивительно для людей, живущих на территории Индии, где эти животные считаются священными! Минаро же испытывают прямо-таки настоящее омерзение к корове. Может быть, описанные обычаи — свидетельство исключительной давности происхождения народа минаро? Но на этот вопрос отвечать положительно или отрицательно было еще рано.
Странное табу одновременно дарило мне надежду и отнимало ее. Отнимало потому, что минаро в принципе — это то же самое, что дрок-па, то есть кочевники-скотоводы. В наши дни кочевники как в Тибете, так и в Гималаях не мыслят существования без своих стад, в особенности ячьих и состоящих из помеси яка и коровы — «дзо». Как верблюда называют кораблем пустынь, так и яка можно назвать кораблем высокогорий. Трудно представить себе скотоводов без яка. От него кочевники получают не только шерсть для изготовления одеял, мешков, шатров, конской сбруи, веревок. Мясо яка идет в пищу, а самки яка — их называют «дри» — дают прекрасное молоко. Як к тому же используется и как верховое и вьючное животное. Культуру тибетских и гималайских кочевников можно практически квалифицировать как «культуру яка». Местные предания изобилуют историями о свирепых диких яках — животных благородных, хотя и опасных.
Как совместить все это с полным неприятием минаро яков и коров? Но это неприятие тем не менее действительно существует, и сегодня еще их стада состоят исключительно из коз и овец. Совершенно очевидно, что основными занятиями этого народа всегда были охота на горных козлов и разведение домашних коз.
Тем не менее, продолжая расспросы, я обнаружил, что большая часть мужского населения Гиагама, Хамелинга и Ремалы отваживалась нарушать табу на говядину и коровье молоко. Семьи отступников не желали делить с ними очаг, и поэтому пища для них готовилась в отдельной посуде и на отдельном костре. Жены осмелившихся нарушить табу вынуждены были готовить два обеда — «чистый» и «нечистый». Впрочем, посуду после своего «нечистого» обеда мужья отправлялись мыть сами — женщины не желали лишний раз прикасаться к оскверненным предметам.
