Тигрица лежала, словно мертвая. Боясь привлечь внимание Султана, она даже не шевелилась. В эту минуту мне не было ее жаль. Ласково поглаживая Султана, я смотрел на разбежавшихся в страхе хищников и думал: «Что, ребятки, поняли теперь, кто здесь повелитель?!»

Этот эпизод надолго запомнился Багире, до конца дней сохранившей на шкуре следы той неудачной атаки. Я же стал беззастенчиво пользоваться силой Султана, чуть что «прячась за его спину», как еще совсем недавно он прятался за мою.

Так у меня появился верный помощник и телохранитель, не раз спасавший меня от верной гибели. А вскоре сама жизнь подсказала, как использовать рыцарские качества Султана на манеже.

Я репетировал эпизод, где два тигра как бы на разных этажах идут навстречу друг другу — один по буму, а другой между подпорками бума. Вдвоем тигры довольно четко выполняли упражнение. Но, по моему замыслу, на буме должен был лежать я, и верхнему тигру, таким образом, следовало через меня переступить. Загвоздка заключалась в том, что стоило мне улечься на перекладину, как ни тот ни другой хищник не трогались с места. Находясь в этом неудобном и довольно уязвимом положении, я всячески заманивал тигров, но те — ни в какую! Так продолжалось довольно долго, пока соскучившийся Султан не вздумал подойти приласкаться. Едва завидев льва, оба тигра поспешно выполнили упражнение и ретировались на свои места. Лев, рыкнув им вдогонку, подошел ко мне, поставил передние лапы на бум и принялся меня облизывать.

Трюк родился сам собою. Мне оставалось только закрепить его, чтобы у зрителей возникла иллюзия, будто тигры отказываются подчиняться мне, пока я не призову на помощь льва. «Султан, поторопи, пожалуйста, этих лентяев!» — говорил я обычно во время представления. Многие зрители принимали эту сценку за случайную импровизацию, кто-то говорил: «Так и должно быть. Ведь лев — царь зверей, он все понимает, и другие звери его слушаются». Некоторые же, сомневаясь в исключительном интеллекте и добронравии льва, утверждали, что я обладаю личным магнетизмом или виртуозно владею гипнозом. Так или иначе, но забавная сценка неизменно вызывала живейшую реакцию публики.

Вскоре Султан стал настоящей «звездой» аттракциона. С каждым днем я убеждался в том, что у этого льва совершенно незаурядные способности. Достаточно сказать, что он безукоризненно и четко выполнял шестьдесят пять трюков. Чтобы оценить, много это или мало, попробуйте вспомнить, сколько команд знает хорошо воспитанная домашняя собака!

Султан был «коренным» в тройке хищников, вывозивших меня на манеж. Я безбоязненно засовывал голову в его пасть, не придерживая руками челюсти льва и повернувшись к нему затылком. Я не опасался мощных когтей, способных пробить чугунную сковородку, и клыков, легко перекусывающих ствол ружья, и испытывал ни с чем не сравнимое чувство безопасности и полного торжества. Когда моя голова лежала в его пасти, я был уверен, что Султан ни при каких обстоятельствах не сомкнет на ней свои страшные челюсти.

Использовал я в работе и неуемную страсть Султана к «поцелуям». Во время представления, пятясь от преследующего меня тигра, я как бы невзначай подходил вплотную ко льву. Зал в страхе замирал, когда мой затылок почти касался клыкастой морды, и разражался бурной овацией, когда лев обнимал меня лапой и принимался нежно вылизывать мою голову и шею. А я, изображая удовольствие (по мягкости львиный язык можно смело сравнить с наждачной бумагой или даже теркой), незаметно подзывал тигра как можно ближе к себе, чтобы Султан эффектно рявкнул на него.

Мы разыгрывали с ним и такую сценку. Как настоящий актер, лев изображал, что сердится, хватал меня лапами за ногу. Я рвался, просил: «Пусти, пусти!», но он крепко держал ногу и отпускал меня лишь после вежливого «пожалуйста». При этом он никогда не выпускал когтей. Я смело пожимал его лапу и клал ее себе на голову…

Доставляли мне удовольствие и репетиции подачи Султаном «голоса». Мне хотелось добиться, чтобы на манеже прозвучал тот поразительный громоподобный рык, который издает лев во время охоты. Думаю, что льва называют царем зверей не столько за величественный вид, сколько за могучий голос, от которого содрогается все живое. Однажды услышав львиный рык, человек не в силах забыть его всю жизнь. Насколько мне известно, история дрессуры не знала примеров, когда укротителю удавалось по команде заставить льва издать этот изумительный звук, эффект от которого превзошел бы все достижения дрессуры, вместе взятые. Обычно львы начинали рыкать по окончании трапезы, перед тем как улечься спать. Все спокойно, тихо. И вдруг кто-то просто так, без причины подаст «голос». А затем один за другим подключаются к солисту остальные. И звучит такой «хор», что со стен осыпается штукатурка!

Я ставил Султана передними лапами на тумбу и начинал дразнить его палочкой. Он морщился, отбивался лапой и вдруг рявкал с такой силой, что остальные хищники вздрагивали и прижимали уши. И все же это был не тот звук, не тот эффект.

Надо сказать, что однажды мне посчастливилось своими глазами увидеть и услышать льва, рыкающего по команде. Принадлежало это уникальное животное передвижному зверинцу — зооцирку. Это был зверьисполин, когда-то преподнесенный Сталину Джавахарлалом Неру. Я мечтал заполучить его и уже представлял себе, как начало аттракциона будет объявлять не инспектор манежа, а это невероятных размеров животное. Но мне отказали, ссылаясь на то, что нерентабельно держать лишнего едока ради одного-единственного трюка, в то время как зооцирку он приносит немалый доход. Мне пришлось смириться с доводами чиновников и отступить.

А наша дружба с Султаном крепла. Его (а заодно и моя) слава становилась все прочнее, но лев тем временем матерел. И однажды случилось непредвиденное: во время «рукопожатия» он выпустил когти и чуть не насквозь пронзил мою ладонь.

В глубокие раны попал трупный яд, в изобилии скапливающийся на когтях хищных кошек. Инфицированная рана загноилась, началась гангрена. Руку буквально разнесло, а под мышкой вспухла и нестерпимо болела железа. Врачи сначала осторожно, а потом все настойчивее заговорили об ампутации.

Пришлось спешно вылетать в Москву к А. А. Вишневскому. Тот взялся за меня из чистого самолюбия: «Неужели даже я не смогу?!» В конце концов азарт экспериментатора настолько захватил знаменитого хирурга, что он провозился со мной два месяца, пропустив какой-то важный симпозиум. Но зато и руку спас.

Боясь, что подобный случай может повториться, я решился подстричь льву когти, хотя и отдавал себе отчет, что затея эта опасна и может иметь для зверя тяжелые последствия (ранее я уже упоминал об этом).

Загнать Султана в клетку-фиксатор оказалось еще сложнее, чем я предполагал. Пришлось морить льва голодом, пока он не зашел в тесную клетку за кроликом. С помощью винтов мы зажали Султана подвижной боковой стенкой и накинули на лапы прочные петли. При этом лев смотрел на меня так, что я почувствовал себя предателем.

Я аккуратно подрезал когти, тщательно обрабатывая их края.

Все вроде прошло благополучно, но Султан не подходил ко мне, грустил, отказывался от пищи и воды. Потом у него поднялась температура, и он перестал вставать. Боже мой, как же бранил меня врач! От этих слов я краснел, как мальчишка, и клялся про себя никогда не совершать таких опрометчивых поступков. Шутка ли, я чуть не лишился верного друга и уникального артиста!

В конце концов все обошлось. Когти отросли. Инъекции и притирания вылечили льва, но я еще долго не мог вернуть его утраченное доверие. И все же понемногу отношения наши наладились, дружба восстановилась. Разве что чувство блаженной безопасности, в котором я купался много лет, сменилось обычной настороженностью дрессировщика, имеющего дело пусть с добрым и послушным, но все же хищником. Все чаще в Султане начинали просыпаться темные звериные инстинкты. Однако достаточно было щелкнуть его по носу или просто прикрикнуть, чтобы лев успокоился и, как бы извиняясь, принялся тереться об меня. К тому же лев — не тигр, его настроение распознать гораздо легче. Намерения льва отражаются на морде, ясно проступают в позе, выражении глаз, внезапно напрягшихся мышцах.