На третьи сутки ему стало хуже. Наступил кризис, Султан бился в судорогах и задыхался.
Ионис бросился на поиски ветеринара, но не смог его найти: измученный врач, видимо, где-то уснул.
Лев погибал, и мы ничем не могли помочь ему. Я был в отчаянии. Не находил себе места, колотил кулаками по голове, рвал на себе волосы.
Внезапно Султан дернулся и стих.
— Ионис, адреналин! — не своим голосом заорал я.
Шприц с длинной иглой давно был подготовлен доктором, предвидевшим подобную ситуацию. Трясущимися руками я сделал укол в сердце львенка и замер в ожидании чуда.
И оно свершилось. Адреналин подействовал: сердце Султана снова забилось!
Я плакал, словно мать над умирающим ребенком, и без конца целовал морду льва. Эти нос, уши и глаза стали для меня такими дорогими…
Лев задышал ровнее. Тут подоспел врач, который действительно уснул… на станции «Скорой помощи», куда забежал за лекарствами. Там присевшего на минутку к столу и немедленно забывшегося тяжелым сном человека не стали будить, и он чуть не проспал жизнь замечательного зверя, о котором все дрессировщики мира в скором времени скажут: «Этот лев достоин памятника».
Но об этом позже. А сейчас Султан смотрел на меня с надеждой и благодарностью. С усилием раскрывая его пасть, я по ложечке вливал туда молоко, смешанное с яйцами, алоэ и кагором. После нескольких глотков снадобья львенку становилось лучше, он даже пытался облизнуться, но пока что не мог от бессилия. Мне приходилось «выносить за ним горшки» и ухаживать за шерстью. Разглаживая жесткие усы львенка, я повторял: «Жить, только жить!» Наконец он стал поднимать голову. Смерть отступила. Султану становилось все легче, и свое выздоровление он связывал с моим присутствием. Теперь его любовь превратилась в настоящее обожание. Задремав, я порой просыпался от его рыка: это Султан охранял меня от служащих. Бедному Ионису приходилось теперь палкой придвигать еду, которую он приносил мне и львенку.
Султан выздоровел, но не изменил отношения ко мне. Он постоянно облизывал меня, терся головой о колени. Если я хоть немного передвигал лежащие под его головой ноги, он удерживал меня, обхватывая лапами, и успокаивался, только когда я переставал шевелиться. Если же я вставал, намереваясь выйти из комнаты, львенок обнимал меня лапами, небольно прикусывал и норовил перетащить поближе к себе. Его привязанность была очень трогательной, хотя и создавала мне определенные проблемы.
Время летело удивительно быстро, и вскоре Султан превратился в мощного льва с царской осанкой и довольно внушительной гривой. Теперь на мои попытки покинуть комнату он отвечал угрожающим рычанием. Развалившись всей своей тушей под дверью, лев ловил меня за одежду, не давая выйти. Я был вынужден прибегать к обману: бросал в угол кусок мяса и быстро выскальзывал за дверь.
Его любовь становилась мучительной. Ходить с ним по цирку стало невозможно: Султан никого не подпускал ко мне. Спать он ложился только рядом с моей кроватью, а иногда плюхался прямо на меня. Когда же я шел готовить себе пищу, он неизменно следовал за мной. Ласкаясь, терся об меня головой, отчего суп, если я нес в руках тарелку, неизменно оказывался на полу. Боясь ошпарить льва, я старался прикрыть его собой и зачастую сам страдал от ожогов.
О том, чтобы мне выйти за пределы цирка, не могло быть и речи — ведь при этом льва необходимо было запереть в клетку. А он, понимая это, наотрез отказывался даже приближаться к ней. Ложился на пол, морщил нос, терпел все мои толчки и пинки, но в клетку не шел. Приходилось обманывать его, прятаться за фанеру. В поисках меня Султан терял бдительность и забегал в клетку, а Ионис молниеносно захлопывал за ним дверь. Но с каждым разом обмануть льва становилось труднее и труднее. Вскоре умное животное сообразило ставить в клетку только передние лапы и, убедившись, что меня внутри нет, немедленно выскакивать обратно. Слыша мое дыхание и понимая, что я прячусь где-то рядом (а слух у льва значительно лучше, чем обоняние), Султан порой и вовсе не подходил к клетке. С выражением «Дураков здесь нет!» он спокойно укладывался на пол, поместив голову на передние лапы, и терпеливо ждал, когда у меня не выдержат нервы и я подам признаки жизни.
Но больше всего мне мешала ревность Султана. Он не подпускал ко мне ни одно животное, отгонял других членов группы, срывал репетиции, устраивал потасовки. Приходилось буквально силой сажать его в клетку и не занимать в репетициях.
Оставшись один, лев принимался стонать и жалобно выть, он до изнеможения метался по клетке, в кровь разбивая морду о прутья решетки. Я нервничал, а Ионис просто отказывался заходить к несчастному страдальцу, да еще заявлял при этом: «У тебя нет сердца! Посмотри, как он мается!»
Успокаивался Султан, только когда я приходил и освобождал его. Выражая самые теплые и искренние чувства, лев щедро вылизывал меня своим шершавым, словно терка, языком, что причиняло мне немалую боль. Чтобы освободиться хоть на минуту, я бросал ему свою рубаху или пиджак. Лев жадно хватал эти вещи, подминал их под себя и начинал ретиво охранять. Добыть же обратно лохмотья, в которые после этого превращалась одежда, было почти невозможно.
Одним словом, Султан изводил меня своей любовью.
Но понемногу я научился использовать в работе индивидуальные особенности своих подопечных. В том числе и Султана. Надо сказать, что со временем лев стал, что называется, контролировать себя. Играя со мной, старался избегать грубых движений, понимая, должно быть, что я намного слабей его. Но в остальном я оставался для него постоянной загадкой: из маленького металлического предмета я умел извлекать громоподобный звук и ослепительный блеск, ловко пользовался палками, неизменно извлекал откуда-то вкусные кусочки мяса. Как бы то ни было, в конце концов я сумел ввести Султана в группу и занял его в репетициях.
Однажды во время репетиции я сидел на тумбе и, наблюдая за животными, незаметно для себя задремал. Большей глупости и неосторожности нельзя было даже выдумать: вокруг меня лениво развалились четыре тигра, чуть поодаль возилась пара леопардов.
Очнулся я от резкого толчка: это внезапно напрягся Султан, лежавший у моих ног Сонно моргнув, я увидел, что Багира украдкой соскользнула со своей тумбы и, припав к земле, движется в мою сторону. Остальные хищники оставались на своих местах, однако пристально наблюдали за нами.
Сон как рукой сняло! Я весь сжался, но, боясь спровоцировать прыжок, не пошевелился. Тигрица неслышно кралась ко мне, зигзагом перебегая с места на место. Я сжал в руке длинный прут и изготовился для удара. Багира чуть присела перед прыжком. Доля секунды — и мы схватились бы не на жизнь, а на смерть.
Но тут вмешался Султан.
Громоподобно рыкнув, он бросился на тигрицу и яростно рванул ее за загривок. Багира выкрутилась и мгновенно оказалась на шее льва. Мой прут со свистом разрезал воздух и ожег спину тигрицы, одновременно охладив пыл остальных собравшихся разделить с ней трапезу. Остервеневший лев стряхнул тигрицу, подмял ее под себя и принялся полоскать в опилках. Над манежем повисло облако пыли. Рев разъяренных зверей разнесся по всему цирку, пугая всех, кто находился в здании. Глухие удары лап, усиленные эхом пустого зала, казались раскатами отдаленного грома.
Выхватив револьвер, я хотел было выстрелить, чтобы утихомирить расходившегося Султана, но Ионис крикнул:
— Оставь! Пусть врежет ей как следует! Этой подлюке давно пора надавать банок!
Решив, что Ионис прав и Багиру следует проучить, я не стал разнимать дерущихся.
Султан мял тигрицу, швырял ее из стороны в сторону, яростно трепал. Защищаясь от льва, Багира падала на спину, отбивалась лапами, пыталась спастись бегством. Но лев догонял ее и вновь принимался истязать. Наконец я понял, что кровавую сцену все-таки пора прекращать. Но ни окрики, ни выстрелы уже не действовали на Султана. Приблизиться же к дерущимся я по понятным причинам не решался. К счастью для Багиры, расправа закончилась так же внезапно, как и началась. Спасаясь от льва, тигрица забилась под ножки составленных в два ряда тумб. Наткнувшись на металлические опоры, Султан остановился и неожиданно опомнился. Тяжело дыша, он рысцой вернулся к моим ногам. Еще долго лев, победоносно сверкая глазами, озирал манеж и гордо зализывал кровоточащие раны.
