За короткий срок я подал в управление цирками одиннадцать творческих заявок на создание новых аттракционов. Но мне отвечали, что среди Запашных никто не занимался дрессурой, что у нас с братьями отличный номер, что мы выдающиеся акробаты, принесшие советскому цирку сразу четыре золотые медали на Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве. Чего же я еще хочу? Зачем собираюсь оставить семейный номер? Не скрою, меня эти мысли мучили тоже. Что будут делать без меня братья? Как перенесут мой уход? Ведь мы задумали грандиозную акробатическую работу на лошадях с переходом в воздух. Более того, и лошадей уже купили…

Противоречивые мысли просто раздирали меня на части. И все же я понимал, что мне нужен совсем другой размах. Да и братьям тоже. В конце концов, пусть у каждого из нас будет собственный аттракцион! К тому же, если вернуться к прозе жизни, надо признаться, что акробатом можно быть, только когда ты молод. Тридцать лет — это немало, это по-цирковому уже пенсионный возраст, так что через год-другой, много через пять лет, младшие Слава и Игорь все равно будут работать одни. Братья соглашались и не соглашались со мной. Их тоже терзали сомнения. Но пока что московское начальство не видело меня дрессировщиком, и мы продолжали работать, как работали.

В одно прекрасное лето гастрольная стезя привела нас в Сочинский цирк. Здесь со своими львами работала знаменитая на всю страну Ирина Николаевна Харьковская.

…Стояла почти тропическая жара. После выступления я забрался в душ, с наслаждением подставив тело под струйки прохладной воды. Отфыркиваясь и мотая мокрой головой, я на ощупь искал полотенце, вполголоса декламируя:

Люблю Тютчева! Его стихи всегда действуют на меня успокаивающе… Все-таки хорошо, что мы попали в одну программу с Харьковской. Если уж учиться, то именно у нее. Тем более сейчас, когда львы «гуляют».

Недели две назад, когда мы только приехали в Сочинский цирк, нам сообщили, что у львов «гулка». Я уже знал, что так на языке дрессировщиков называется тяжелый период в жизни животных, когда им пора обзаводиться семьей и они повсюду ищут пару. Львы и в самом деле готовы были выйти из повиновения каждую минуту. А вскоре нам, четверым братьям, случилось защитить Ирину Николаевну от когтей вырвавшегося на свободу «загулявшего» хищника. Конечно, нас было четверо, а разъяренный лев один, и мы без труда загнали его в клетку. Но все же лев был по-настоящему опасен, и в тот момент я почувствовал, что могу, что справлюсь, что не дрогну, даже если окажусь с обезумевшим хищником один на один.

Что там, на манеже? Уже фанфары? Стало быть, начинается второе отделение. Надо спешить. Второе отделение целиком отведено аттракциону Харьковской. Ее львы все еще «гуляют». Значит, будет особенно интересно.

Наспех обтершись махровым полотенцем, я выскочил из тесной душевой кабинки. Жаль, что не успел переодеться. Значит, придется тайно подглядывать из-за кулис — не соваться же в зал в том костюме, в котором меня только что видели на манеже. А пропустить такое зрелище — «гуляющих» хищников — я тоже не могу. Бушующие звери — это явление, самое опасное для укротителя и самое интересное для зрителя.

По узкому длинному коридору я почти бегом бросился к арене. Впереди нарастал непонятный шум. Слышались выкрики, хлопанье кресел, лязг и грохот металла, топот бегущих ног. Я прибавил ходу и в несколько секунд оказался возле занавеса, за которым скрывался невидимый отсюда манеж.

Занавес резко распахнулся, и за кулисы, навстречу мне, размашистым шагом, в белом измазанном костюме, с растрепанной прической и красным от гнева лицом вышла укротительница. Еле поспевая, за ней подобострастно семенил инспектор манежа. Харьковская что-то говорила — возбужденно, громко и невнятно.

Снова распахнулся занавес, и несколько униформистов под предводительством статного армянина, мужа дрессировщицы, с трудом выкатили переполненную львами пересадную клетку. Звери неистово грызлись, заглушая чудовищным рычанием окрики армянина, скрип колес и визги зрительного зала.

В квадрате залитого солнцем широченного дверного проема я увидел своих братьев. Славка, недолюбливавший Ирину Николаевну, ехидно улыбался. Сергей, закуривая папиросу, бесстрастно прокомментировал:

— Представление для местной публики началось!

Возле скамейки под большим щитом «Курить только здесь» толпилась добрая половина труппы. Я пробрался туда же и приготовился наблюдать.

— Боже! — кричала укротительница, театрально вскинув вверх руки в длинных лайковых перчатках. — Сколько же раз я говорила! Да, говорила! Говорила! Меня не слушали — и вот!.. Вы все видели, — сделала она царственный жест в сторону аудитории, — львы чуть не разорвали меня! С ними же давно нельзя работать! Только эти некомпетентные ослы в нашем главке не понимают, что мне давно пора менять группу! Но они предпочитают экономить деньги и рисковать моей жизнью, а мне давно нужны молодые животные! А эти… Это же перезрелые старики! Если есть идиот, который способен с ними справиться, пусть приходит и забирает! Не жалко!

Закончив этот сбивчивый монолог, укротительница резко повернулась к мужу и голосом, не терпящим возражений, скомандовала:

— Отправить! Всех отправить!

— Куда отправить, Иринушка? — испуганно попятился седоволосый красавец.

— Куда угодно — в зоопарк, в зооцирк. К черту, к дьяволу! Я не желаю рисковать!

— Но без твоего указания никто… — виновато лепетал армянин.

— Молчать! — Харьковская надменно отвернулась, собираясь уйти.

Прядь черных липких волос упала ей на глаза. Мотнув головой, дрессировщица попыталась отбросить их назад. Потерпев неудачу, поправила прическу рукой и в ярости хлопнула себя стеком по голенищу лакового сапога. От звонкого щелчка стоявший рядом со мной артист вздрогнул.

Меня же эта сценка, признаюсь, развеселила. И, чтобы скрыть улыбку, я опустил голову. Не удержавшись, кто-то в толпе отчетливо фыркнул.

Армянин уничтожающе посмотрел на нас.

— Ириночка, успокойся, — примирительно обратился он к жене. — Тебя же никто не заставляет работать.

От этих слов Харьковская вскинулась, как боевая лошадь, и начала повторять свой монолог, тем более что на горизонте показался новый благодарный слушатель — в толпу врезался тучный директор цирка. Молча выслушав тираду артистки, директор дождался паузы и робко произнес:

— На кого же вам жаловаться, Ирина Николаевна? Вас никто не неволит; вы сами работаете.

В ответ прозвучало уже знакомое:

— Я только и делаю, что прошу заменить животных, а главк только кормит меня обещаниями. Сколько можно терпеть?! Я им не девочка, чтобы так со мной обращаться!

Слушая артистку, директор одобрительно кивал, медленно высыпая на свою пухлую ладонь таблетки нитроглицерина, которым явно злоупотреблял. Наконец, проглотив сразу несколько таблеток, директор категорически заявил:

— Правильно!

Артисты, знающие руководителя Сочинского цирка как отменного хитреца, замерли в предвкушении любопытного спектакля. Все понимали: директора интересует лишь один вопрос — будут сорваны гастроли или нет. Если Харьковская действительно откажется работать, срочно придется искать ей замену, посылать телеграммы, вызывать в Сочи другую программу. Понимала это и укротительница.

Теперь взгляд толпы вновь устремился на Харьковскую. Чеканя каждое слово, артистка патетически произнесла:

— Семен Александрович, я понимаю всю сложность ситуации и попробую еще раз. Но только из уважения к вам.