Только не спрашивайте, зачем я это сделал. Я не смогу этого объяснить, но точно знаю, что так было надо.

Не верится, но факт: сегодня наш последний день на Тибуронес. Пришел мой черед укладывать рюкзак. Вещей столько, что его трудно поднять. Хочется унести все: от кокосов, которые еще не скоро смогу есть, до самодельного гамака Игоря. Одних ракушек килограмм двадцать. Как же я полечу с таким грузом домой? Одинцов, чтобы путешествовать налегке, оставляет на острове всю одежду. Грязная и рваная — зачем она нужна. Уходит с острова в последней приличной майке, шортах и изодранных шлепках. «Грязный индейский мальчик!» — шутит над собой Одинцов.

Все готово к прощанию. Серега волнуется — начал метать ножи в дерево. Он это делает с равным успехом и левой и правой рукой. Иногда по тому же маршруту отправляются и лопата с топором. Странно, как эта пальма еще стоит. Я присоединяюсь к нему, Одинцов дает уроки боевого мастерства в последний раз.

Ближе к полудню заглядывает дорогой гость Сергей Бодров. Он впервые зашел в лагерь, осмотрел изнутри хижину. Одинцов дарит ему одну из наших кокосовых мисок. Гость выглядит несколько смущенным. Он вообще с некоторой опаской относится к дуэту Одинцов — Любименко. Из-за наших постоянных шуточек ему трудно оставаться в образе сухого и холодного ведущего такого экстремального проекта, как «Последний герой». Честно говоря, я вообще не представляю, как можно быть беспристрастным, наблюдая за поведением непредсказуемых порой островитян.

«Ждать осталось недолго!» — неизменно мрачно произносил Бодров перед объявлением результатов каждого голосования. Мы оценили красоту фразы, и она прочно вошла в наш обиход. Например:

— Скоро там будет готова каша? — нервно спрашивает Наташа Тэн.

— Ждать осталось недолго, — заунывно отвечаем мы с Серегой.

Универсальная фраза, кстати.

Бодров сообщает, что пришло последнее письмо. За почтой идем вдвоем.

Послание гласит, что у нас пятнадцать минут на прощание с островом. Забрав почту, идем, насупившись, пока Бодров не призывает нас посмотреть в его сторону. Мы поглощены прощанием с островной жизнью, но понимаем, что оператору надо снять наши последние минуты на Тибуронес. Стоим спиной к беснующемуся морю, смотрим на Бодрова, потом поворачиваемся к лагерю и медленно топаем по берегу, омываемому здоровущими волнами. Момент романтичный и грустный, даже торжественный, но все портит огромная волна, нападающая на Одинцова! Споткнувшись по дороге о корягу, она мощно обдает его соленой водой с головы до ног. Захлебнувшийся от неожиданности Одинцов пытается в последний момент ухватиться за меня, чтобы не выпасть из кадра. Но меня-то в этом кадре уже нет. Долей секунды раньше я заметил накатывающую проблему и успел отпрыгнуть от Сереги метра на два.

Итак, волна схлынула, Серега судорожно пытается поскорее подняться. В руках у него шлепки, изо рта торчат водоросли, которые прибой охотно выбрасывает на берег в большом количестве. Пытаюсь сдержать смех, но тщетно. Какая там романтическая грусть при прощании? Серега шокирован вероломным нападением. Выплевывая водоросли, он хочет выразить свое возмущение, но его невнятная речь заставляет нас хохотать, как безумных. Опять Бодрову не удалось остаться в маске беспристрастного ведущего, к тому же его костюм тоже изрядно пострадал все от той же волны.

Лишь минутой позже, когда хохот стих, услышали мат Сереги. Как и я, он мечтал побыть сегодня сухим, но, видно, не судьба. Он проклинает море и свою нерасторопность. Хотели красиво попрощаться с островом, а море первым сказало «до свиданья».

Одинцов использует отпущенное на прощание время, чтобы сходить к болоту. Ему оно почему-то понравилось больше всего. Может, напоминает чем-то родные места? Я тоже там не раз бывал. Здесь своеобразная атмосфера, все мертво и молчаливо. Будто кто-то наблюдает за тобой. Нет ни птиц, ни зеленых деревьев, но по-своему очень красиво.

Я отправляюсь к кокосовой аллее, где провел в одиночестве больше всего времени. Сюда я приходил, когда было грустно, когда хотел остаться один и отдохнуть от племени, здесь пил подаренное мне в день рожденья пиво. По привычке взял с собой мачете. Я знаю место в глубине острова, где можно найти пророщенные кокосы. Из их мякоти мы добывали масло, чтобы жарить плоды хлебного дерева. Грустно. И не только мне. Судя по лицу оператора Леши Ганушкина, неотступно следующего за мной, он тоже прощается с островом.

В лагере догорает костер. Одинцова пока нет. Его прощание с болотом затянулось. Да-а, только Серега мог в последний день пойти на болото, чтобы на прощание перемазаться в грязи, а то и застрять в трясине. Наконец он появляется. При активной помощи дождя гасим костер, берем баулы с остатками нашего гардероба, бамбуком, кокосами, раковинами и, покачиваясь от тяжести, идем к лодке.

Плыть короткой дорогой к острову, где состоится последний совет, нельзя из-за шторма. Поэтому нас высаживают на одном из островов архипелага, являющегося туристическим центром. В плавучем баре прячемся от дождя и смотрим на прилизанных янки, вальяжно балующихся шоколадками и чипсами. Они и представить себе не могут, что мы испытываем, глядя на них. Ловлю себя на мысли, что безобидные туристы могут нас неправильно понять. Или уже поняли. Бедняги, не выдержав разбойничьего взгляда Акул, вышедших на охоту, как-то быстро засобирались в номера. Одинцов и я направляемся к бармену. Все это время за нами пристально наблюдает журналист Миша Кожухов. И, как вскоре выясняется, не зря. Одинцов отвлекает бармена своим курским вариантом испанского языка, а моя рука, действуя от разума практически автономно, тянется к фруктам. Зычный голос Мишы приводит нас в чувство. До чего докатились…

Серега доверительно заглядывает добрыми глазами в лицо каждому оператору и душераздирающим шепотом произносит: «Блин, дай закурить, а? Уже ж все… Щас совет, и все. Ну, дай покурить. Я знаю, у тебя есть». Каменные сердца у этих людей с камерами. Слезные просьбы Сереги они оставляют без внимания.

Аппаратуру несут темнокожие аборигены, нам предстоит пройти километров пять. Дождь зверствует. Проходим через индейскую деревеньку. Колорит неописуемый. Вместо коз пасутся обезьянки, привязанные за ноги веревкой. Повсюду валяются бананы, кокосы, орудия труда из разряда палка-копалка, бегают чьи-то дети…

Ближе к месту назначения Бодрову выделяют личный транспорт — какую-то захудалую лошаденку. Сергей усаживается на нее и возглавляет странный караван. Наше отношение к нему существенно изменилось за последнее время. Раньше мы, хоть и подшучивали над ним, воспринимали его прежде всего как представителя «богов». Он был для нас едва ли не единственным источником информации. Бодров ни разу не спросил у нас о какой-нибудь ерунде, что дало нам повод всегда искать подтекст в его словах. Со временем стало понятно также, что он прекрасно ориентируется во всех хитросплетениях, в островных интригах и наших непростых взаимоотношениях.

Вопросы, которые он задавал на советах, всегда были точно адресованы. Отвечать на них было трудно, но это помогало нам лучше понять себя и соплеменников. Честно говоря, мне трудно представить в этой роли другого зубра шоу-бизнеса. Наши поступки далеко не всегда соответствовали нормам поведения нормальных людей в нормальной ситуации. Порой мы находили силы посмеяться над собой, порой стыдились своих поступков. Ему, наверно, трудно было иногда удержаться от смеха или осуждения кого-либо из нас, но у него это получалось. Это ведь большая разница — смеешься над собой ты или кто-то другой.

Но сейчас мы чувствуем себя в общении с ним гораздо проще. Не забыть бы потом взять у него автограф для однокурсницы Ксюши.

По горам, по холмам (почти как в Киргизии), перебираясь через набирающие силу ручьи, двигаемся к месту проведения последнего совета. На совет заходим вдвоем. Странное ощущение угрозы витает в воздухе. Будто здесь опасно появляться вдвоем, тем более одному. Но чтобы не стоять рядом, как отбившиеся от отряда пионеры, расходимся по разным углам круглой арены, которая сегодня станет для нас рингом. Близок момент последней битвы.