День выдался напряженным и очень длинным, хочется спать, но я все же ухожу на берег, на который то и дело налетают страшные волны. Сильнее, чем спать, хочется поговорить с журналисткой Таней Семкив, прилетевшей вместе с нами после последнего конкурса. Таня — человек невероятно солнечный, всегда излучающий оптимизм и хорошее настроение. Никогда не забуду своей радости, когда на третий день пребывания на острове впервые увидел ее в нашем лагере. Весь промокший, уставший от неизвестности и раздраженный бытовыми неурядицами, я выползал из нашей хлипкой постройки. Как только увидел Таню, засиял от радости. Мы знакомы еще с Ногинска, где проходил один из этапов отбора участников проекта. Согласно контракту, каждый из нас может общаться на острове только с журналистами. Надо ли объяснять, как я был счастлив, что в их числе оказалась Таня. Естественно, мы стали друзьями.
Мы смотрим на ночное море, Таня рассказывает о жизни на соседних островах. Однажды, когда очень устал, я спросил у нее: «Что сделать, чтобы отдохнуть от соплеменников, отвлечься от происходящего в лагере, расслабиться?» Подумав, Таня произнесла очень простые, но важные для меня слова: «Попробуй погулять по острову, попробуй вспомнить, что это Карибское море… Наслаждайся прекрасной природой, тем, что окружает тебя». Ее совет выручал меня не раз.
Волны пытаются достать нас. Самым проворным это иногда удается, но мы все равно не поднимаемся с места. Вдруг наш разговор прерывается. Мы и сами не поняли почему. Просто что-то не так. У меня почему-то возникла мысль, что надо поправить стул, на котором сижу. Вторая мысль заставила вскочить, будто меня ужалили: «Какой стул? Я на стуле не сидел уже почти полтора месяца! Значит, качается земля?!» Танька тоже не может вымолвить ни слова, хотя, как и я, уже на ногах.
— Что это?! — выпаливает она наконец.
— Землетрясение! — стремительно всплывает у меня страшное слово, засевшее в голове со времен, когда жили в Таджикистане. Там такие серьезные толчки не редкость.
— Что же делать?!
— Бежим! — я хватаю ее за локоть, и мы мчимся берегом в сторону лагеря. Секундой позже в голову приходит, что есть вещи похуже землетрясения. Ведь мы на берегу моря, а вдруг это цунами?!
— Это подводное землетрясение! — ору я изо всех сил, смутно представляя себе, что это такое. Мы разворачиваемся и бежим теперь не к лагерю, а прочь от волн, которые могут в любой момент смыть нас в море.
В кустах, куда мы рванули, как олени от охотника, неожиданно натыкаемся на Одинцова. Вот это встреча! К этому времени Танька уже включила фонарик, которым мы освещаем такое же перепуганное лицо Сереги. Но в его глазах не страх перед землетрясением, а оторопь от того, что мы врезались в него.
— Чего стоишь?! Бежим! — кричу я.
— А чего? — неуверенно бормочет Одинцов.
— Землетрясение!!! — я толкаю его в спину, чтобы он быстрее прорубал путь в зарослях.
Вскоре паника утихла, мы переглядываемся с Танькой, когда этого не видит Одинцов. Понятно, что он делал ночью в кустах вдали от лагеря — пытался подслушать наш разговор.
В лагере тоже неспокойно. Землетрясение! Землетрясение! Акулы громко оповещают друг друга о новости, которая уже перестала быть таковой. Анька перед началом движения земной коры собиралась спать. Когда плот закачался, решила, что это Одинцов вернулся. Но, оглянувшись, поняла, что домик качается сам по себе. Она тут же выскочила к Инне, которая сидела в это время у костра. Забавно, что Инна испытала то же, что и я: хотелось поправить стул. Потом решила, что кто-то подкрался сзади и толкнул сундук, на котором она сидит. И только обнаружив, что сзади никого нет, поняла, что происходит, и вскочила.
Таня достает мобильник, чтобы сообщить «богам», что у нас все в порядке, но ей никто не отвечает. Что, если эпицентр оказался именно там, где наши друзья? Спать теперь не хочется совсем.
По своему неприятному опыту знаю, что землетрясение, как правило, одним толчком не ограничивается. С опаской прислушиваюсь к морю. Кажется, оно шумит так же, как и до землетрясения. Эффект от него был, кстати, существенно усилен шумом падающих кокосов. Первое время мы достаточно долго испытывали некоторый шок, когда в ночной тишине вдруг раздавался впечатляющий глухой звук падения неизвестно чего. Потом, конечно, разобрались, что это орехи, но легче не стало. Каждое падение, особенно если оно происходит в метре от тебя, заставляет лишний раз помолиться, отходя ко сну. Сейчас орехов вокруг значительно прибавилось. Наверное, процесс их падения напоминал по звуку топот табуна злобных гиппопотамов. Бедные девушки!
Но самые смешные воспоминания о случившемся — у Сереги. Он, видимо, так увлеченно и самозабвенно подкрадывался к нам, что даже не почувствовал ничего. Теперь сокрушается: «Был такой шанс испытать землетрясение, а я его упустил! Вот так всегда: или жилет без свистка достанется, или акула глухая!» Это одно из его любимых выражений, и сравнение действительно часто соответствует действительности. Ему больше всех везет на нелепые ситуации. Вопрос, что он забыл в кустах далеко от лагеря, мы так и не задали, не стали заострять внимание.
Через минуту Таня сообщает, что цивилизация не пострадала: остров на месте, никого не смыло. Уже после ее ухода долго сидим за столом. Вновь в лагере атмосфера дачных посиделок. Больше всего, разумеется, вспоминаем о свадебной церемонии. Два свидетеля, жена и друг семьи собрались за столом обсудить уход мужа. Как на картинке. Из слов и поведения Ани легко понять, что она хотела бы поскорее воссоединиться с супругом. Сейчас трудно вычеркивать кого бы то ни было, все свои. Поэтому добровольное намерение Ани уйти оценивается всеми как высшее проявление дружбы и благородства. Она словно признает — каждый из остающихся достоин стать Последним героем.
Ночью очень холодно. Анька настаивает, чтобы я перебрался на плот. Так будет теплее и мне, и ей. Продолжая шутить, что Анька в день свадьбы осталась без мужа и ложится спать с посторонними людьми, мы засыпаем. Вместе действительно гораздо теплее.
Глава 30
Прощание старых Черепах. ТАК выживать нам бы не хотелось! Объяснение в сарае. «Свет мой, зеркальце, скажи…» Мы остаемся вдвоем с Одинцовым.
Анька просит меня собрать ее вещи и передать с режиссером на цивилизованный остров, где временно прописались выбывшие ранее из игры.
С радостью выполняю волю уходящего. А ведь уже сегодня вслед за Анькой могу уйти и я. Нам по-прежнему предстоит нагонять упущенное, а значит, сегодня состоятся совет, конкурс и еще один совет! Поэтому и встали пораньше, чтобы успеть приготовить завтрак и спокойно поесть. Если верить нашему туземному опыту, сейчас около 5.30. Рассвет едва пробивается сквозь плотную гряду облаков и туч. Лодка, которая обычно приплывает в шесть, еще не пришла.
Прибывший за нами режиссер Миша Баркан с загадочным выражением лица предлагает Акулам пройтись по пляжу. Каша еще варится, можно и пройтись. Недалеко от флага «Джей севен» замечаем какие-то камни, что нас страшно удивляет. Камни на острове кораллового происхождения большая редкость. Через секунду понимаем: «камни» — это мешки с рисом, который был обещан нам по контракту. В самом начале образования племени Акул многие ворчали, что «боги» прекратили выдавать рис. Жаловаться было неловко: стыдно просить еду, коли приехали выживать. И вот тебе на! Истерический смех сменяется вопросом: «Куда нам столько?» Здравый смысл подсказывает, что столько нам действительно ни к чему, но в итоге забираем все равно гораздо больше, чем нам нужно. Зачем — никто из нас не знает, а психотерапевта рядом нет.
Душа торжествует, когда прямо из мешка — без мерки! — высыпаем в котел трехдневную норму на восемь человек. Это будет наш завтрак, самый богатый завтрак за многие дни. Одинцов невероятно возбужден: «Сегодня буду есть кашу, пока не отвалюсь от котелка с огромным пузом!» К сожалению, времени у нас немного, поэтому полусырой рис вскоре ставим на стол. В четыре ложки черпаем кашу, которая сегодня без тропических добавок: без кокоса, без банана, без цветков и водорослей, без солененьких брюшек раков-отшельников или хитина маленьких крабов. Что-то ломается внутри от этого праздника живота. Выживать ТАК нам бы не хотелось. Жаль, что сегодня предпоследний день самой большой авантюры в жизни каждого из нас. При мысли об этом на душе становится тягостно.