Еще когда ждали завершения конкурса, Сакин решительно потребовал от «богов» чего-нибудь горячего хотя бы для девушек. Подействовало. Нам приготовили горячий чай, но сахар зажали. Стоим под навесом, наслаждаемся каждым глотком ароматного напитка. За нами пристально наблюдают ошалевшие от нашей терпеливости и выносливости люди. Среди них много аргентинцев, которые следят за правильностью проведения игры и съемок. В их глазах читается неподдельное восхищение. Говорят, что, когда я в одиночку вытащил сундук из воды, выиграв у Лагартос, они прозвали меня ихтиандром. Большой тогда был переполох.

Но сегодня подвиг мне не удался. Настроение — под стать ситуации, но посыпать пеплом голову — желания нет. Испытание было уж больно необычным, сбивающим с толку. Но самое главное: страдания от голода и холода настолько сильны, что не дают разбушеваться переживаниям душевным.

Наши голодные глаза неустанно оглядывают все вокруг. Там, где есть цивилизация, должна быть и еда. Это умозаключение давнее и многократно подтвержденное практикой. Тактика прежняя: для добычи провианта требуется слаженно работающая пара. Мы с Одинцом начинаем прохаживаться вокруг оборудования для съемок. Здесь же валяются разные ящики. Из одного из них Бодров достает пачку печенья. Слух моментально подсказывает, что в этом ящике еще много шуршащих упаковочек. Дождавшись, пока Бодров отвернется, я вылавливаю пару пачек, и мы с Серегой бежим назад. Представляю, как некрасиво это выглядит со стороны. Но мы — Тибуронес. И нам невероятно хочется есть, а некоторым еще и курить. Одинцов опустошает чью-то пепельницу, а я прячу две банки, надеясь, что там кофе. На этом воровская удача от нас отворачивается. Владимир Легошин, заметив криминальные ухищрения, укоризненно произносит: «Э-э-э, отцы, что ж вы творите?»

Нам стыдно. Но не только оттого, что нас едва не схватили за руку. Стыдно еще и перед соплеменниками, что не в полной мере реализовали шанс добыть немного больше еды.

По приезде вскрываю банки. Разочарование беспредельно — внутри краска. Прячем окаянные железяки, пока операторы не появились.

На море шторм. Весь день, не переставая, идет дождь. Наша последняя надежда разжечь огонь — маленькая бутылочка с керосином на дне (подобрана в ходе факельного шествия) и зажигалка, дающая искру. Тщательно подготовившись, Одинцов — он теперь отвечает за огонь — выливает керосин и пытается извлечь искру. Как ни странно, у него получается! Мы быстро подтаскиваем дрова и разводим неплохой костер. Первым делом ставим на него котелок, чтобы нагреть воду. Параллельно Сакин пытается высушить одежду, размахивая ею над пламенем. В рубашках и майках то и дело прожигаются новые дыры, но нам не на парад идти. В воду бросаем рис, бананы, плоды хлебного дерева — все, что есть. Получается довольно страшного вида каша.

Надо бы сплавать и проверить ловушку. Я пообещал это сделать, когда при возвращении на остров делили обязанности. Сейчас жалею о сказанном, но что поделаешь. Сакин готовит, Одинцов отвечает за костер. Хватаю ласты, маску и под крики Ани — «Куда ты, дурак, собрался в такую темень?!» — убегаю из лагеря. По дороге встречаю невеселых операторов, им в такую погоду работа тоже не сахар. Они провожают меня удивленным взглядом, но сказать ничего не успевают. С берега пытаюсь определить местонахождение буя, под которым лежит стальная сетка. Темнота и волны под два метра не позволяют мне обнаружить на воде красный спасжилет. Куда плыть — непонятно. Радуясь в душе, что есть достойное оправдание, возвращаюсь в лагерь.

Племя забирается под навес, но очевидно, что импровизированной кашей никто не наелся. После дальнего похода в джунгли осталась еще связка бананов. Интересно, можно с ними что-то сделать? Вставать никому не хочется, но надо. Тем более, что ливень уже не так свирепствует. Но едва начинаю укладывать бананы плотным рядком на угли, вновь начинается ужасный ливень. Мы прячемся под навес и зажигаем свечи.

Через два часа непрерывного холодного душа, на протяжении которых все громче слышатся голодные стоны, решаюсь выбраться из гамака. Племя этого не замечает, все погружены в собственные страдания. В темноте нахожу то, что раньше было костром. Грязная жижа вперемешку с углями и бананами еще дымится. Достаю банан, пробую его вместе с кожурой. Вполне съедобно! Бананы дошли до полной кондиции. А мы думали, что все пропало. На огромный поднос, оставшийся после барбекю Одинцова и Снежаны, выкладываю обуглившиеся «сосиски». Их ровно девять, одну я съел. Где-то у нас была соль? Пошарив в сундуках, нахожу ее и высыпаю на поднос.

Со словами «Не, я не понял, вы чего спать завалились?!» вношу поднос в наш домик, едва освещенный свечой. Восторгу Акул нет предела. Уплетая бананы, они называют мой сюрприз тринадцатым подвигом Геракла. Ну-ну. Смотреть на соплеменников, обжигающих языки печеными бананами, смешно невероятно. Лица и руки перемазаны сажей, голодные глаза горят так, что можно без свечки обойтись.

Всю ночь бушует настоящий шторм. Дождь льет непрерывно, ветер злой и холодный, огромные, судя по звуку, волны безостановочно накатывают на берег.

В хижине слышен кашель заболевших. Здоровых осталось двое — Одинцов и я.

Утром остаемся лежать в мокрых постелях. Костер все равно не развести, пищу не приготовить. Погода ужасная. По территории лагеря скоро можно будет плавать на лодке. Съемочной группе, наверно, тоже приходится тяжко. Обычно в это время с цивилизации приходит катер, чтобы сменить журналиста и операторов, но по такой погоде ни один мачо не согласится выйти в море. Уже вчера были серьезные проблемы с транспортировкой, а сегодня — тем более. Море беснуется, пытаясь достать нас. О поездке на совет вряд ли может идти речь. Такое впечатление, что нас здесь бросили и забыли.

Лишь по прошествии часа появляется надежда, что игра (игра?!) будет продолжена, а о нас еще помнят. Журналист Саша Замыслов успевает опередить Сакина, намеревавшегося потребовать палатку для заболевших девушек. Он передает нам несколько сухих одеял и маек, а также термос, в котором слабенький кофе. Кофе без сахара, но ГОРЯЧИЙ! Мы узнаем также от Саши, что заседания совета сегодня не будет.

Ближе к обеду отсырели одеяла, бывшие сухими всего пару часов назад. Влагой пропитано буквально все. Любая ткань не может здесь долго оставаться сухой, даже если на нее не попадает дождь, который, кстати, льет, не переставая, уже почти двое суток. Переговариваемся редко. Инна тихонько играет на гитаре, она заметно сникла. Единственное преимущество такой погоды — отсутствие мошек. Эти твари настолько плотно вошли в нашу жизнь, что сейчас все сходятся на том, что нам чего-то не хватает, что-то не так.

Берег совсем размыло. В течение всего времени нашего пребывания здесь береговая полоса меняла свою форму. Сейчас волны иногда докатываются до лагеря, добавляя в лужи все новые порции воды. Флаг «Тибуронес» смыло, его прибило волной к зарослям. Оставаться в хижине больше нет смысла, тем более что дождь сбавил обороты. Первым делом поднимаем флаг. Пытаясь собрать выстиранную недавно одежду, разнесенную ветром по всему лагерю, понимаю, что многие вещи уже безвозвратно потеряны, а стирку можно начинать заново. Парашют еще выполняет отчасти функции крыши, но неохотно — явно настроен улететь куда подальше. Стропы настолько напряжены ветром, что некоторые из них уже оборвались со страшным свистом. Ну, ничего, авось еще денька три продержится. Нам больше и не надо. Все сильнее греет мысль, что спустя несколько дней все закончится. Да, позже, вероятно, нам будет многого не хватать из этой нынешней жизни, но сейчас мы настолько измотаны недоеданием и холодом…

Страшно подумать: мы прожили здесь уже тридцать шесть дней! Невероятный срок, хотя у всех ощущение, что дни пролетели сказочно быстро. Думаю, никто не мог предположить, что продержится на острове так долго, и у всех ощущение совершенного подвига.