— Я не хочу, чтобы ты вышел из себя, но любопытство сильнее страха. Я хочу знать, чего ты ждешь и что собираешься делать дальше. Пока не узнаю, не уберусь, хоть убей меня!
— Ты так говоришь, потому что знаешь, что я тебя не трону.
— Поверь, что даже в случае смертельной опасности я бы остался здесь, чтобы понять, что ты здесь делаешь, чего ждешь. А если не узнаю, то пусть лучше я умру… Потому что я такой, и все знают это, потому что…
— Хорошо, хорошо… Я жду папу и маму. Мне надо рассказать им все о Лисенке. Надо спасти его!
— А зачем его спасать?
— Потому что я его люблю!.. Сколько раз повторять? Убирайся с моих глаз долой!
— Теперь я могу и уйти. — сказал успокоенный Па па па. — Я все узнал… Сейчас я расскажу об услышанном другим рыбам.
Бычок поплыл к Плям-плям. Мони облегченно вздохнул.
Через три минуты весть о том, что Синяя акула схватила Лисенка, несколько раз облетела залив и направилась в открытое море. До дельфинов она дошла в следующем виде:
Вчера Синяя акула проглотила какого-то лисенка и откусила хвост Мони, которому удалось спастись, но который на всю жизнь остался без хвоста и теперь будет из-за этого прихрамывать при плавании.
Представьте себе состояние Вожака и его супруги после такой новости. Не издав ни звука, Вожак стремительно поплыл к заливу Юноши с бледным лицом. А мать бедного Мони заплакала, но так тихо, чтобы никто не услышал ее. Она была гордой матерью и настоящей подругой мудрого Вожака.
Подплыв в сыну, Вожак сделал несколько кругов, придирчиво осмотрел его и спросил:
— Мони, у тебя есть хвост?
— Конечно. А в чем дело? — удивился Мони.
— Просто спрашиваю, есть или нет?
— Вот он, — ответил Мони, показав свой хвост.
— Странное дело! Есть… Хвост у него на месте, — сказал Вожак подплывшей супруге.
— Вот как?.. А чего у него нет?
— Сейчас спрошу.
Родители вдвоем сделали круг вокруг сына.
— Мони, у тебя все на месте? — спросил отец.
— Да.
— А нам сказали, что у тебя чего-то нет, — объяснила мать. — Хвоста нет.
— У меня больше нет друга, — грустно произнес Мони и рассказал обо всем, что с ним приключилось, не забыв и о дне рождении Синей акулы.
А в это время весть о том, что Синяя акула проглотила Мони и Лисенка, облетела все море. Рыбы леденели от страха и неизвестности. Лишь одни подданные Глагоабазубадузы были спокойны, как и их царица.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. ХА-ХА-ХА
Мне приходится следить одновременно за многими событиями, поэтому я забываю порой отдельные подробности — например, название скалы, на которой томился Лисенок. Ее прозвали Ныряющей скалой, потому что, как я уже говорил, ее острые камни выступали из воды и служили местом отдыха для чаек только в тихие дни.
Стоило морю разбушеваться, как волны захлестывали ее, и только пена свидетельствовала о ее существовании.
Кроме того, я забыл добавить, что никто не мог с уверенностью сказать, что придет в голову акуле. Она часто меняла свои намерения. Пока она была сыта, она держалась вполне прилично, но вот прошли сутки, и ее настроение изменилось. Она начала нервничать.
— Знаешь что? Я что-то плохо себя чувствую, — начала хищница.
— Уж не больны ли вы?
— Не знаю.
— Как не знаете?
— Что-то у меня такое… в животе.
— Наверно, гастрит, — решил Лисенок. — Вы слишком много едите.
— Нет, это не гастрит.
— А что же?
— Думаю, что от голода. Но не стоит обращать на это внимания.
Синяя акула сделала круг вокруг скалы и снова приблизилась к жертве. Она, как кнутом, была по воде хвостом.
— Хочу есть! — чистосердечно призналась она. — Я очень хочу есть и не знаю, что делать.
Лисенок ничего не ответил. Он давно заметил, что поведение акулы изменилось. И невольно стал со страхом смотреть ей в пасть, где желтели скучающие, готовые заработать зубы. В течении следующего часа хищница не могла упрекнуть себя в недобросовестности. Она непрерывно шмыгала под скалу и старалась хоть немного утолить голод мелкими рыбешками. Но они только разжигали ее аппетит. Теперь Синяя акула уже не походила на то склонное к сентиментальности существо, которое еще вчера было готово рассказывать о своей жизни. Тогда она была сыта.
— Не знаю, выдержу ли я. — заявила она наконец. — Да и ради чего я должна торчать здесь, где мне совершен но нечего есть?
— Прогуляйтесь! — предложил пленник.
— А ты тем временем сбежишь, да?
— Как же я сбегу?
— Тебя унесут дельфины.
— Тогда голодайте здесь.
— Мне не хочется голодать.
— В чем дело? Вы, кажется, на что-то намекаете? — спросил Лисенок.
— Нет смысла придерживаться традиций, — словно бы про себя произнесла акула. — Что из того, что я родилась 23 июля? Я вполне могла родиться и 21 июля. Тогда мой день рождения был бы сегодня и я могла бы тебя съесть.
— Это, конечно, так, но посколько вы не…
— Ну и что в том?
— Не стоит изменять традициям. Их не напрасно выдумали самые умные существа на свете — люди. Вы говорите — не двадцать третьего, а двадцать первого…
— Вот именно. Это не имеет никакого значения.
— Имеет. Вы родились двадцать третьего и должны праздновать эту дату двадцать третьего!.. Нельзя праздновать день рождения, когда вам вздумается. Каждый рождается только раз.
— И умирает только раз.
— Хватит говорить о смерти!
— Я так хочу есть!.. Съем-ка я тебя сегодня, а там будь что будет. Не стану я тебя стеречь целых три дня!
Синяя акула прищурила глаза. Лисенок поежился. СЕГОДНЯ ему не хотелось умирать.
Вчера — другое дело. Вчера ему нравилось быть героем, он просто не обдумал всего как следует. Но когда человек или животное оказывается на одиноком острове, невольно приходят часы раздумий, переоценки некоторых вещей, невольно принимаются новые решения. Не случайно мыслители ищут уединения. А большего уединения, чем на острове, не бывает. Ходишь по острову — никого, смотришь вперед — море, смотришь вверх — небо, куда не повернешься — кругом морская ширь.
И не раз к голову приходит мысль, не совершил ли глупости, погнавшись за журавлем в небе и выпустив синицу. Убедившись в ошибке, одинокий скиталец стремится вернуться домой.
Истина, к которой пришел Лисенок за эти двадцать четыре часа, была особенно горькой. Здесь, между небом и морем, он постиг еще одну важную истину: жить — это так хорошо!
Но одно — желание жить, а другое — когда кто-то не хочет, чтобы ты жил. Лисенок смотрел в кровожадные глаза акулы, которые горели от нетерпения.
— Двадцать третьего числа погода будет прекрасной, и вы на славу отпразднуете свой день рождения, — сказал Лисенок.
— Я не выдержу до тех пор. У меня свело живот от голода.
— Закаляйте волю! Представьте себе, что меня нет.
— Это невозможно, — простонала акула. — Я представляю себе, что ем тебя. Что бы ты ни говорил, я думаю только об этом.
— У вас нет воображения. Почему вы не представите себе что-нибудь прекрасное?
Например, восход солнца.
— Для меня нет ничего прекраснее еды!.. Тихо!.. Не шевелись!.. Я заметила крупную скумбрию.
— Скумбрия! — закричал во всю мочь Лисенок. — Беги!
Синяя акула исчезла. Вскоре она вернулась. Теперь она стала еще злее.
— Ты не имеешь права разгонять моих жертв, понял?
— Мне не хотелось, чтобы вы ее проглотили.
— Глупец, если бы я ее съела, ты жил бы дольше.
— Знаю.
— Почему же тогда поступаешь столь опрометчиво?
— Я был обязан спасти ее.
— Этого я понять не могу. И зачем вы стремитесь помогать друг другу?.. Неужели это доставляет вам удовольствие?
— Это не удовольствие, а долг… Но вам этого не понять.
— Мне и незачем понимать. А тебя уже ничто не спасет.
Синяя акула ударила по воде хвостом. В ее жесте сквозило нетерпение. Лисенок понял его значение и завопил от ужаса.
— Ха-ха-ха! — засмеялась Синяя акула, которая на самом деле была серо-синей, а сейчас черной от злости.