— Вы сердитесь? — спросил он, нахмурившись.

— Нет! — воскликнула она чересчур громко.

— О чем вы думаете, дорогая? Мне показалось, вы хотите что-то сказать.

Да, она хочет сказать. Только вот язык вдруг стал величиной с арбуз.

— Что с вами, Лорен? — спокойно спросил Магнус.

В голове у нее теперь не только стучало, но и звенело. Она робко посмотрела на Магнуса. Как можно чуть ли не накануне венчания сказать ему, что она не станет его женой? Но не сказать тоже нельзя. Да поможет ей Бог, но она не в силах быть рядом с ним изо дня в день и томиться по Алексу. Она слишком уважает и ценит его, чтобы притворяться, будто питает к нему какие-то чувства. Как жаль, что она не пришла к такому выводу раньше! И она медленно опустилась в кресло.

— Если вам трудно говорить, позвольте мне, — начал он по-немецки. — Два дня вы сидите в этом кресле и смотрите в окно. С того самого момента, как герцог вернулся в Лондон. Два дня почти с точностью до часа. — Лорен напряглась и тихо вздохнула. — Я не врач, но знаю, что вас беспокоит. Вы тоскуете по этому… по тому, кого любите.

Она затаила дыхание.

— Магнус… — только и смогла она вымолвить.

— Отвечайте же, Лорен, — попросил он. И она заговорила, запинаясь на каждом слове. Магнус не шевелился, терпеливо ждал, зная наперед, что она скажет.

— С… с большим… сожалением… я должна сказать вам, что я… я… — Нет, не может она это сказать! Не может причинить ему такую боль! Глаза ее наполнились слезами, и она судорожно вцепилась в подлокотник кресла, пытаясь найти нужные слова, чтобы не ранить его.

— Что же вы должны мне сказать? — спросил он неожиданно мягким тоном.

— Я… я должна вам сказать… я очень сожалею, что обидела Лидию! — выпалила она. — Видит Бог, я этого не хотела, но девочка до того глупа… то есть я скорее бы умерла, чем причинила ей боль, но я не могла… ей солгать, будто все будет хорошо! — закончила она, сознавая, как смешно выглядит, и презирая себя за малодушие.

Он стиснул челюсти и долго сидел, не произнося ни слова. Когда же наконец заговорил, голос его заполнил всю комнату:

— Лидия, кажется, любит Рэмси Бейнса?

Лорен быстро-быстро закивала:

— Да, да, она любит его no-настоящему, и хотя он относится к ней с нежностью и отдает должное ее достоинствам, он никак не может… ее полюбить. Но он пытался! Он правда пытался! Но дело в том… просто дело в том…

— Что он любит другую? — пришел он ей на помощь.

Лорен нерешительно кивнула, наблюдая за его реакцией из-под полуопущенных ресниц, в то время как он с печальной улыбкой смотрел на свои руки.

И тут из глаз ее хлынули слезы.

— О Боже! — воскликнула она, устремив глаза в потолок. Притворяться бесполезно, и невозможно больше оттягивать неизбежное. — Я совершила ужасную ошибку, приняв ваше предложение, Магнус, но я искренне полагала… — Она перевела дух. — Вы стали бы презирать меня, понимаете?

— Да, вы правы, — ответил он и взял ее руку. Это был такой добрый жест, слишком добрый в сложившейся ситуации. Она остановила взгляд на его руке.

— Мы… заключили соглашение, но… но я считаю, это неразумное соглашение.

— Неразумное, — согласился он.

— Вы… вы действительно так считаете? Я думала… думала, вы на меня рассердитесь. Но я не вынесла бы, если бы вы каждый день задавались вопросом, не… не…

Магнус слегка улыбнулся.

— Я бы все прочитал в ваших глазах, уверяю вас, — мягко произнес он. Лорен, охваченная стыдом и смятением, опустила голову. Магнус вздохнул и провел по ее руке большим пальцем. — Я надеялся, что вы когда-нибудь ответите на мое чувство, но больше в это не верю. Вы слишком сильно любите его. — Она подняла глаза, и они встретились с его ясными синими глазами. — Мне казалось, что я знаю, чего хочу, — жену, которая подарила бы мне наследника, и ничего больше. Но теперь понял — я хочу, чтобы та, на ком я женюсь, отвечала на мое чувство. Я хочу видеть нежность в ее глазах, когда она смотрит на меня. Я не хочу, чтобы мои прикосновения вызывали у нее отвращение.

— Ах, Магнус, — прошептала она, и на манжету его упала крупная слеза. — Мне так жаль! Я не должна была… я не собиралась…

— Лорен, — сказал он. — если бы у вас был выбор… Но мы не планируем важные события нашей жизни, они происходят сами по себе. Наверное, вы не можете изменить свое сердце, так же как и я. Но… — он судорожно сглотнул, — не стану отрицать, я разочарован. Однако не могу винить вас в том, что вы следуете велениям сердца. — Он медленно поднес ее руку к губам, задержал их на ладони и отпустил. — Я поговорю с вашим дядей, — сказал он, вставая. Он помолчал, его синие глаза в последний раз скользнули по ее лицу, а пальцы легко погладили по щеке. — Берегите себя, дорогая. Если будете в Баварии, обещайте навестить меня. Картофельный Человек скучает по вас.

Лорен улыбнулась дрожащими губами.

— Обещаю, — прошептала она.

Говорить больше было не о чем; он повернулся и вышел. А Лорен наконец-то дала волю чувствам, и потоки слез облегчения, смешанного с раскаянием, изливались до тех пор, пока силы окончательно ее не покинули.

Несколько дней Лорен была словно в оцепенении. Раскаяние, сожаление и все обостряющееся чувство потери ни на минуту не оставляли ее. Дети смотрели на нее широко открытыми глазами и говорили при ней только шепотом. Миссис Питерман попробовала вызвать у Лорен улыбку какой-то неуместной шуткой, но тут же оставила ее в покое, сокрушенно покачав головой. Мистер Голдуэйт, пронюхав о случившемся, не замедлил явиться с целой охапкой увядших маргариток. Но очень скоро ретировался.

Даже Итан, считающий каждый пенс, ни разу не упрекнул Лорен за потерю годового дохода, обусловленного в брачном договоре. Он, судя по всему, утешился солидной суммой, подаренной Магнусом Роузвуду.

Пол внимательно наблюдал за сестрой, видимо, опасаясь, как бы она не сорвалась из-за какого-нибудь пустяка, и имел на это все основания. Только Руперт иногда разговаривал с ней, потому что понятия не имел о случившемся и не замечал, какое мрачное у нее лицо. Прошло несколько дней, и Лорен поняла, что должна отвлечься от своих дум и чем-то заняться. И занялась вареньем.

Она варила и варила его, каждое утро посылая детей собирать плоды, до тех пор, пока они не обобрали подчистую все яблони, виноградные лозы и плодовые кусты. Дважды Руперта отправляли в Пемберхит за банками, и в карманах его звенели монеты, выданные Полом.

Как-то утром, когда Лорен помешивала клубничное варенье, в кухню вошел Итан и тяжело опустился на деревянную скамью, отчего банки, аккуратно расставленные рядком на столе, звякнули, стукнувшись одна о другую. Устроившись поудобнее, он сложил руки на своем огромном животе. Лорен ждала, когда он заговорит, но, не дождавшись, снова стала помешивать деревянной ложкой варенье.

— Пол уезжает в Лондон, — неожиданно выпалил Итан. Лорен, слегка удивившись, взглянула на него через плечо. — Лорд Доулинг сообщил, что до Рождества не вернется из Америки, именно до этого времени он и взял плату за наем дома.

— Зачем же Полу ехать в Лондон? — безразлично спросила Лорен, ставя на подоконник очередные банки. Итан нетерпеливо махнул рукой.

— Говорит, инвестиции. А я думаю, его тянет в игорные дома. Вообразил себя прожигателем жизни.

Лорен кивнула и наклонилась над большим тазом, в котором стерилизовала банки.

— Через две недели парламент прерывает работу, — продолжал Итан, — и, насколько я понимаю, это твой последний шанс.

Лорен нахмурилась, досуха вытирая банку льняным полотенцем.

— Магнус вложил в Роузвуд весьма солидную сумму. Надеюсь, вы удовлетворены, — равнодушно проговорила она. Губы дядюшки изогнулись в легкой улыбке.

— Я не собираюсь искать тебе жениха.

— Вот и прекрасно. Если вам это неизвестно, могу сообщить, что я теперь в Лондоне persona non grata[1] , — сказала она с некоторым раздражением.