Она видела это в усталых морщинках, залегших вокруг его глаз, в судорожно сжатых кулаках. Она уже однажды видела его в таком состоянии, давно, когда умерла Валери. И Клодия, несмотря на владевшие Джулианом злость и ярость, не могла сейчас не переживать за него, охваченная невыносимой, глубокой печалью.

Она подошла к нему и опустилась на корточки. Его глаза оставались закрытыми, но он слегка вздрогнул, когда ее рука легла на его руку. Клодия нежно прижалась губами к его ладони. Он снова вздрогнул, открыл глаза и молча посмотрел на нее, когда она прижала его ладонь к своей щеке. Одинокая слеза заскользила по ее щеке – и Джулиан отнял руку. Отвернувшись, он потянулся к своему бокалу.

– Твое сочувствие очень трогательно, Клодия, – хрипло произнес он. – Но к сожалению, ты опоздала.

Нет, сочувствовать никогда не поздно!

– Джулиан, – тихо прошептала она, с трудом подбирая слова. – Мне так жаль. Я так раскаиваюсь в том, что сделала. – Еще одна слеза заскользила по ее щеке. Ее слова казались такими пустыми, ничего не значащими, и она почувствовала себя слабой и беззащитной.

– Если хочешь помочь мне, Клодия, оставь меня в покое, – бесстрастно сказал он и встал. – У меня есть дела поважнее, чем выслушивать твои откровения насчет внезапно проснувшейся совести.

Эти слова ранили ее в самое сердце.

– Прошу тебя, Джулиан. Позволь мне помочь тебе, – упорствовала она.

Джулиан вышел из комнаты, даже не обернувшись.

В доме повисла гнетущая тишина, когда все собрались на следующий день в парадной гостиной. Такая же атмосфера царила в доме пять лет назад, когда умерла Валери. И от внимания Джулиана не ускользнула схожесть ситуаций. Он так же остро переживал нынешнюю катастрофу, такая же мучительная боль пульсировала в его голове. Потирая шею, он стоял у портрета отца, глядя в темные глаза, так похожие на его собственные. Джулиану даже показалось, что отец знает о том, что сын не выполнил данного ему обещания.

Именно за этими размышлениями и застала Джулиана Клодия. Он слышал как она вошла, но не повернул головы, чтобы не чувствовать унижения при виде жалости в ее глазах. К счастью, она не стала ни о чем умолять его, как накануне вечером. Джулиан вообще не знал, что она делает, потому что так и не обернулся до тех пор, пока не появились Луи и Юджиния. Когда он наконец взглянул в ее сторону, Клодия и Юджиния сидели на маленьком диванчике, что-то горячо обсуждая.

– Я был вчера с Боксуортом в клубе, – тихо сказал Луи. – К сожалению, скандал стремительно распространяется, мой друг. Ты должен отмежеваться, пока он не уничтожил твое доброе имя.

Джулиан медленно повернулся и посмотрел на Луи. Лягушатник не отвел взгляда, не дрогнул. Он был совершенно серьезен. И едва ли эти слова могли вызвать удивление: любой уважающий себя человек на месте Джулиана лишил бы Софи наследства, и, если быть до конца честным, эта мысль у него возникала. Но не потому, что так принято в обществе. Просто женщина, которая пренебрегла правилами приличий, заслуживает осуждения.

Только Джулиана нисколько не волновало мнение высшего света. Бывали моменты, когда ему хотелось, чтобы Софи лучше умерла, потому что он был совершенно уверен, что никогда не сможет взглянуть на нее, настолько был зол.

– Ты не я, Рено, – произнес он, пожав плечами.

– И благодарение Богу за эту малую милость, – пробормотал лягушатник.

Нахмурившись, Джулиан снова взглянул на портрет отца. Руки и ноги словно налились свинцом, его терзали гнев и отчаяние и, конечно, чувство унижения. Давно уже... а может, никогда, никто не обводил его вокруг пальца. Особенно такое ничтожество, как Стэнвуд.

Когда через некоторое время прибыли Виктор и Энн, Джулиан заметил, что у Энн красные глаза. Она явно плакала. Правда, она объяснила это своим положением. Но Джулиану все равно было больно видеть эти слезы, он презирал себя за то, что стал их причиной.

Они сидели и ждали.

Джулиан, не находя себе места, посмотрел на дверь, на окно, на портрет отца – лишь бы не встречаться взглядами с Энн и Юджинией. В этот момент он и себе не мог бы посмотреть в глаза. Что все они думают о нем? Он ненавидел их за то, что они смотрели на него так, словно он сейчас взорвется от раскаяния и бессилия.

Но больше всего он ненавидел сам себя за то, что близок к этому состоянию.

Часы пробили три, потом четверть четвертого. Он в нетерпении прошел к окну и выглянул на улицу, уверенный, что там стоит Стэнвуд, окруженный теми, кого непременно порадует этот скандал.

Неожиданное легкое прикосновение к его руке испугало его так, что сердце едва не остановилось. Он резко обернулся и бросил на Клодию уничтожающий взгляд. Она немедленно убрала руку и пробормотала:

– Тинли.

Он поднял голову. Старый дворецкий стоял рядом, склонившись в поклоне, словно старый цирковой клоун.

– Леди Софи приехала, милорд.

Господи, как ему хочется удушить кое-кого! Быстро взглянув на собравшихся, Джулиан коротко кивнул.

– Пусть войдут.

Джулиан опять почувствовал рядом с собой присутствие Клодии. Она была слишком близко, и это давило на него. Он внезапно шагнул на середину комнаты, широко расставив ноги и сжав за спиной руки.

Стэнвуд вошел первым, нарочито развязной походкой, словно любующийся собой петух. Широко улыбнувшись, он демонстративно раскланялся перед Энн и Юджинией.

– А, мои дорогие сестры, – радостно заворковал он. – Как замечательно вы выглядите!

Джулиан уже было открыл рот, но все слова исчезли, когда на пороге появилась Софи. Голова ее была опущена, плечи поникли. Он смотрел на свою младшую сестру, и дар речи вернулся к нему, слова готовы были сорваться с его языка. Но прежде чем он заговорил, она подняла голову и устремила на него такой несчастный взгляд, что он мгновенно забыл обо всем. Он не слышал голосов, не замечал собравшихся. Он видел только Софи, ее подбородок жалобно дрожал, а в глазах застыло отчаяние. Он даже не понял, что сдвинулся с места, лишь заметил, что находится уже на полпути к ней, широко раскрыв руки.

Слезы брызнули из ее глаз, словно из прорвавшейся плотины. Она кинулась к нему и, спрятав лицо на его груди, зарыдала. Джулиан прижал ее к себе, поглаживая по спине.

– Ш-ш-ш, – шептал он, – не плачь, малышка. Все будет хорошо.

– О, да ладно тебе, – фыркнул Стэнвуд и, схватив Софи за руку, дернул ее к себе. Обхватив ее рукой за плечи, он сильно сжал их. – Это вовсе ни к чему, любовь моя. Он еще подумает, что ты сожалеешь о сделанном.

– Нет, нет, конечно, – пробормотала она и дрожащей рукой вытерла слезы с раскрасневшихся щек.

– Ну вот, Кеттеринг, – с наглой усмешкой произнес Стэнвуд. – Теперь ты больше не сможешь игнорировать меня, да? Уж лучше представь мне членов своей семьи.

– Ты всех знаешь, – ответил Джулиан, борясь с желанием стереть наглую усмешку с лица Стэнвуда.

– Действительно. – Хмыкнув, Стэнвуд повернулся к собравшимся, и губы его тронула презрительная ухмылка. – Но они-то не знают меня, так? Возьмем, например, дражайшую мадам Рено и ее знаменитого мужа-француза. Я никогда не вращался в их кругах, как же они могут знать меня? Но теперь вы меня знаете, правда, Джени? – небрежно спросил он, шокируя Юджинию своей фамильярностью. – И конечно, Энн, – сказал он, переводя на нее свой насмешливый взгляд. – Мы однажды встречались, вы, должно быть, не помните. Вы выходили из собора Святого Георгия, и я поздоровался с вами. К сожалению, вы не удостоили меня приветствием.

Энн бросила нервный взгляд на Софи.

– Уильям, – тихо произнесла Софи, – позволь я представлю тебя должным образом...

– Господи, Софи! – со смехом сказал он и так сжал ее плечи, что она поморщилась от боли. – Ты говоришь так, словно я чужак. Но я теперь член семьи. – Он взглянул на Клодию: – Вы ведь понимаете, леди Кеттеринг? Вам ведь хорошо известно, что значит входить в семью в разгар скандала...

– Довольно! – взревел Джулиан.

Стэнвуд весело засмеялся, отпустил Софи и шагнул к нему, раскрыв объятия: