«Полудержавного властелина».

Хоть он и был сыном конюха.

…Но этот Дедовской — любопытный тип.

Вне всякого сомнения, все, что было сказано этим гипотетическим графом Монте-Кристо тюремной чеканки, было совершенно искренне.

Владимир прекрасно умел улавливать в малейших физиогномических нюансах особенности человеческой души и перемены настроения. Он холодно и аналитично, как пушкинский Сальери, поверял алгеброй гармонию.

Владимир машинально улыбнулся Ане и вышел из офиса «Пенаты». Толстый охранник все еще разгадывал кроссворд, и когда Свиридов вторично заглянул через его плечо, то увидел, что заполнено уже два слова.

«Малая народность Сибири», четыре буквы.

Ответ: жыды. Через «ы».

Что ж, при товарище Сталине было и такое.

Например, чеченцы были малой народностью Казахстана.

Свиридову не составило большого труда найти человека, с которым виделся Чуриков в день его смерти.

Анна Кирилловна Самойлова, преподавательница Финансово-экономической академии.

Это была высокая седая дама с осанкой сильно постаревшей, но не утратившей грации и выучки придворной фрейлины. Свиридов отловил ее в академии, но подходить не стал, а лишь пронаблюдал издали за тем, как горделиво и неторопливо она выступает по коридору, держа в сухих белых руках толстую кожаную папку.

Владимир вспомнил, что в академии, по словам Ильи, ее звали не иначе как Сельдь. Зимой — соответственно Сельдь-под-шубой.

И следовало признать, что у едкой и острой на язык студенческой братии было немало оснований дать это не самое лестное прозвище.

Анна Кирилловна в самом деле напоминала рыбу. Чуть выпуклые выцветшие глаза под стеклами очков — подслеповатые и малоподвижные, лицо — узкое и надменное, такое белое, словно его посыпали мукой.

Строгая старомодная прическа, скованные, скупые движения, тем не менее расчетливые и пронизанные хорошо сознающей себя грацией.

Остроумный Илья, только на днях дважды проваливший микрозачет по ее предмету, заявил, что на самом деле Анна Кирилловна не человек, а мумия, которую на время извлекли из склепа, где та с достоинством и многовековой фараонской спесью возлежала многие века.

…А вот самого Илью, да и его дружка Олега Осокина Владимир в академии не нашел.

Свиридов наскоро узнал адрес Самойловой и вечером того же дня нанес ей визит.

— Кто там?

— Анна Кирилловна?

— Да, это я, — все так же из-за двери ответил сухой сдержанный голос, потом дверь приоткрылась, придерживаемая накинутой цепочкой, и в образовавшемся проеме Владимир увидел уже знакомое белое лицо и бесцветные глаза. — Кто вы? Что вам угодно?

— Я из детективного агентства «Донар», — проговорил Владимир, разворачивая перед ней свое удостоверение, естественно, не произведшее на Анну Кирилловну никакого впечатления. — Простите, что побеспокоил вас, но я хотел бы задать вам несколько вопросов по поводу ваших бывших студентов… Антона Малахова и Валентина Чурикова. Если вам, конечно, несложно.

На лице дамы промелькнуло что-то вроде скомканного удивленного недоумения, потом Анна Кирилловна откинула цепочку и проговорила:

— Проходите, молодой человек.

— Благодарю, — в тон ей проговорил Свиридов и вошел в просторную прихожую.

— Не разувайтесь, проходите прямо на кухню. Я варю кофе. Не желаете ли?

— Нет, спасибо.

В ярко освещенной кухне — скромно, но со вкусом обставленной — Анна Кирилловна внимательно рассмотрела Владимира и произнесла, медленно выцеживая каждое слово:

— Вы не похожи на детектива. Обычно в частных агентствах работают бывшие работники органов. Органы… — она передернула худыми плечами, — и придумают же такое название… анатомическое.

— А на кого я похож? — улыбнулся Свиридов.

— Вы знаете… на представителя среднего класса, вращавшегося в артистической среде.

Я вижу, как вы себя держите. Только вы еще молоды. Вот когда вам будет столько лет, сколько мне, а именно шестьдесят, то вы будете походить на старого актера.

Анна Кирилловна решительно не желала походить на всех остальных женщин: она назвала цифру своего возраста — шестьдесят! — так же неколебимо и спокойно, как, вероятно, давала новую тему на семинарах в Финансово-экономической академии.

— Простите, как вас зовут, молодой человек? — спросила она.

— Владимир.

— Я слушаю вас, Владимир. Какие вопросы вы хотели мне задать?

— Дело в том, что вы, по всей видимости, были последним человеком, которого видел Валентин Чуриков, прежде чем он упал с восьмого этажа. Олег Осокин сказал мне, что вы звонили ему домой.

— Да, звонила, — сказала она. — Осокин совершенно прав. Чуриков должен был сдавать мне экзамен, который задолжал еще с летней сессии.

Я принимала у себя дома. Я довольно часто принимаю задолженности у себя дома.

— Вы принимали у него в этот день или он не пришел?

— Нет, отчего же. Он пришел. Только не сдал.

— Вы не заметили в его поведении ничего необычного? Подавленности, нервозности? Ведь вы, судя по всему, очень неплохо разбираетесь в душевном состоянии людей, — с тонкой улыбкой предположил Владимир.

— Не нужно большого умения, чтобы разобраться в тот день в настроении Чурикова, — сказала Анна Кирилловна и внимательно посмотрела на Свиридова поверх очков. — Он был откровенно напуган. Никак не мог сосредоточиться. Путался в ответах на самые элементарные вопросы. Выпил пять чашек кофе, но это ему не помогло, только еще больше взбудоражило. Я предложила прийти ему в другой день. Если мне не изменяет память, завтра.

— А как вы вообще могли охарактеризовать его?

— Чурикова? Ну… в принципе средних способностей и интеллекта молодой человек. Несколько заторможенный. Судя по всему, с массой комплексов, которые он, впрочем, достаточно умело скрывает под маской коммуникабельности. Впрочем, нет… какие маски. Он на самом деле общительный молодой человек.

— Был общительный молодой человек, — с ударением на слове «был» поправил Свиридов. — Валентин… никогда не говорил с вами о чем-то помимо учебных проблем? Ведь порой малознакомому человеку можно сказать то, о чем умолчишь в беседе и с лучшим другом.

— Нет. Он вообще скрытный.

— А Антон Малахов? Видите ли, Анна Кирилловна: оба они, и Антон, и Валентин, покончили жизнь самоубийством после того, как сдавали вам зачет. Вечерами тех же дней. Трагическое совпадение, не правда ли?

— Если это вообще совпадение и самоубийства, — веско произнесла Анна Кирилловна.

— Вот именно. У вас есть какие-то предположения по этому поводу?

Преподавательница покачала седой головой.

— Что касается Малахова, — не совсем уверенно заговорила она, — то он в день своей смерти звонил от меня кому-то. Он был в откровенно взвинченном состоянии, дрожал всем телом… как видите, даже не дошел до своего дома, а звонил прямо от меня. А потом тут же ушел.

— Кому? Вы не слышали ничего?

— Признаться, я не имею обыкновения слушать чужие телефонные разговоры. Но тут я все-таки кое-что случайно услышала. Он назвал своего собеседника… таким странным прозвищем.

— Не Якорь? — быстро спросил Свиридов.

— Нет, не Якорь, — тотчас следовал четкий ответ. — Одну минуту… не помню…

— Подумайте хорошенько, Анна Кирилловна, ведь после этого звонка Антон пришел к себе домой и сиганул с пятого этажа головой об асфальт. Подумайте!

— Хорошо… сейчас… вертится, но вот никак не могу поймать… что-то такое бильярдное… Кий?.. Или Дуплет? М-м-м… Круазе?

— Карамболь? — продолжил ряд бильярдных терминов Свиридов.

Анна Кирилловна внимательно посмотрела на него, а потом медленно произнесла:

— А вы знаете, да. Карамболь. Да, Карамболь — так он назвал этого человека. И, кажется, Антон… просил его помочь.

— Карамболь, — задумчиво проговорил Владимир. — Вы уверены, Анна Кирилловна?

— Совершенно. К счастью, бог сохранил мне твердую память, невзирая на возраст.