— Да и Афанасий сейчас бы в больничке не парился. Как он там, кстати? Водку пьет?

— Куда ж он без нее? Недавно скандал был…

Он, значится, с каким-то ходячим больным из хирургического — у того рука в гипсе — так нажрался, что тот с лестницы свалился, когда в свою палату возвращался, и вторую руку сломал, а еще два ребра.

Илюхино лицо порозовело, и на нем появилась слабая улыбка.

— А вчера он какую-то медсестру осчастливил, — продолжал Свиридов вдохновенно, видя, что от его рассказа на лице брата проступает радостное, почти счастливое выражение. — Та, значит, в палату ввалилась с каким-то уколом не вовремя, а он только что бутылочку откупорил, закуску разложил, собутыльничка подтянул. И эта мымра — так некстати! Афоня хвостом круть-верть — дескать, день рождения сегодня у меня, такой я разнесчастный, даже на собственный день рождения выпить не дают.

Ну, ты Афоню знаешь… Девочка расслабилась, выпила рюмочку за его здоровье, одну, вторую…

В общем, когда третья бутылка кончилась, он вызвался проводить ее в дежурку какую-то, да там прямо на столе с обоюдного согласия и отжучил.

Оживившийся Илюха хитро ухмыльнулся и сказал:

— Да мы тут тоже не лыком шиты. Недавно в соседнюю палату дамочка одна поступила из моей академии. Катя… Она говорит, что тебя знает.

— Катя? — воскликнул Владимир. — Это такая миленькая, беленькая, которая показывала мне, как найти Степанова?

— Ну да.

— Так она что… тоже «герой» вмазывается?

— Да какая там «гера»? Просто родители однажды ее поймали, а она первый раз вообще…

Ну, сразу сюда и дернули: дескать, пусть дочка полечится, ничего плохого ей не будет. И действительно — ей тут неплохо… Мы тут время от времени такую пилораму в моей палате устраиваем, когда все «нарки» отрубаются, — твой Фокин со своей пьяной грымзой отдыхает!

— А что же тогда скулишь… на жизнь жалуешься?

Илья пожал плечами.

— Тут, знаешь, иногда вступит, — задумчиво проговорил он. — Вчера Анна Кирилловна снилась. И Лена Кормильцева. Не знаю… не знаю пока, как мне от всего этого очиститься… Что она тебе говорила… про каких-то там журавлей?

— «Вы, журавли под небесами, я вас в свидетели зову. Да грянет, привлеченный вами, Зевесов гром на их главу!» — негромко продекламировал Свиридов.

Илья отвернулся к стене.

— Да, так все и вышло, — пробубнил он. — Я — сволочь и тварь, да? Я никогда не забуду, как ты тогда ударил меня по голове, спас жизнь Якорю. А он все равно… все равно разбился.

— Нет, не все равно, — покачал головой Свиридов. — А что касается сволочи и твари, так скажу тебе, Илюшка, что в моей жизни были дела и похуже. И я же еще жив, как видишь. Совесть — это вовсе не такой смертельный яд, как ты думаешь. Особенно в наше время.

— Ты все, конечно, врешь? — быстро спросил Илья.

— Нет, не вру. На самом деле было и похуже.

…Владимир врал. Ничего хуже, чем то, что сделали Илья и его друзья, он в своей жизни не совершал: он никогда не позволял себе надругаться над женщиной. Но что ему стоит сыграть исчадие ада еще раз?

Ему, актеру до мозга костей, воспринимающему жизнь по законам сцены.

Особенно если эта фальшивая и все-таки глубоко трагичная игра облегчит, а быть может, даже спасет жизнь родному брату.

Да будет так.