Хауэлл кивнул.

— Да, это какая-то крупная операция, о чем бы ни шла речь. И провернуть ее Бо собирается довольно скоро. До десятого сентября осталось восемь дней.

— Да, а на телетайпной ленте мне удалось разглядеть одно-единственное слово «СНФРМД». Бог знает, что это за сокращение, но ясно, что операция вот-вот должна начаться.

Скотти вышла на причал, Хауэлл шел следом за ней.

— Знаешь, — сказала Скотти, — у меня такое ощущение, будто Бо заметает следы. Последние несколько дней он был очень занят — словно хотел привести все в порядок. Это в его стиле: Бо во всем любит аккуратность.

— Если подумать, — откликнулся Хауэлл, — миллион баксов — это такая сумма, на которой вполне можно остановиться. Ведь о миллионе все мечтают, не правда ли? Может, это всегда было для Бо заветной мечтой. Если вложить эти деньги с умом, то в год можно получать… ну, скажем, сто пятьдесят тысяч.

— Не облагаемых налогом? С ума сойти…

— Да, Скотти, очень может быть, что птичка вот-вот выпорхнет из клетки. Вероятно, это твой последний шанс.

Скотти кивнула. Хауэлл прав. И дело не только в том, что Бо вдруг принялся наводить порядок в своих бумагах. Его отношение резко переменилось. Не только к ней. Его, правда, по-прежнему смущал тот небольшой пикантный эпизод, но Скотти замечала и нечто новое. В последнее время Бо был печален; казалось, он пережил какую-то очень большую утрату.

— Ладно, теперь мы должны лишь выяснить, что такое «ПАОС». И тогда поймаем его с поличным.

— Не мы, а ты. Я не жажду ловить Бо, меня не особенно интересует, сколько денег он положил в швейцарский банк. Я хочу выяснить, что произошло с О’Койненами, а Бо явно что-то известно. Мне до сих пор кажется, что он прикрывает Сазерленда.

— А ты посмотри на это с другой стороны, дружок, — сказала Скотти, толкая его в бок. — Если он сорвет последний куш и ускользнет, то какой тебе от этого прок? А вот если мы — я подчеркиваю, «Мы»! — застукаем его на месте преступления, то он, может быть, с большей охотой расскажет о том, что лежит на дне озера.

Скотти вернулась в дом, достала свою сумочку и села около телефона.

Хауэлл развалился рядом с ней в кресле.

— Пожалуй, ты права, — с сожалением протянул он. — Удрав в Швейцарию, Бо вряд ли мне чем-нибудь поможет.

Скотти вынула из сумочки маленький черный предмет, набрала номер телефона, подождала, потом поднесла черную штучку к трубке и нажала кнопку. Сперва телефон молчал, и слышно было только потрескивание, а потом издалека донесся голос самой Скотти. Она кричала:

— О Господи, Майк, прекрати это! Ты меня напугал до смерти! Да будь же ты наконец взрослым!

Потом послышался голос Майка:

— Ничего, Скотти, тебе иной раз не мешает и наподдать.

Раздался щелчок, и телефон отключился.

Скотти повесила трубку. Ее словно чем-то тяжелым в грудь ударили.

— Скотти! Скотти! Что случилось? — Хауэлл обеспокоенно заглянул ей в лицо. — В чем дело?

— О черт, — выдохнула Скотти. — Бо знает.

Бо не спеша покинул город и двинулся сначала на север, а затем поехал на запад вдоль побережья. Все окна были открыты, и в машине слабо пахло сосновой хвоей. Скалли помнил, что в свою бытность в Корее, когда ему приходилось особенно тяжко и он хотел представить себе образ дома, он старался воскресить в памяти именно этот запах, связывавшийся в его представлении с прохладой и вечно зелеными деревьями.

В долине, до образования озера, тоже витал этот запах: только когда косили траву, ее аромат и аромат хвои смешивались и возникало такое благоухание, какого Скалли больше не встречал нигде и никогда. Он до сих пор любил сосну. А запах свежего сена вызывал у него клаустрофобию, и Скалли буквально заболевал.

Он медленно ехал мимо сверкавшего на солнце озера, любовался деревьями, которые уже начинали одеваться в осенний наряд, смотрел на солнечные блики, прыгавшие и плясавшие на поверхности воды.

«Швейцария, конечно, тоже красивая страна», — подумал Бо, но при мысли об этом ему не стало легче.

Все было улажено. Корпорация давно образована и названа «Безопасность Центральной Европы», юридический адрес ее был в Цюрихе, они наняли секретаря. Главным менеджером корпорации считался швейцарский юрист, который занимал ту же должность еще в бог знает скольких компаниях, существовавших только на бумаге. В специальном журнале опубликовали объявление о том, что компании требуются работники. Две дюжины претендентов получили письма, в которых говорилось, что все места уже заняты. Просьба Бо о приеме на работу, разумеется, была удовлетворена. Бо запасся стопкой бланков, чтобы когда наступит пора, написать на них условия нового контракта. Пора, похоже, уже наступала…

Он миновал Тейлорс Фиш Кемп и, свернув на восток, поехал вдоль южного берега озера. Бакалейная лавка, где Джон Хауэлл когда-то спас ему жизнь, осталась слева. На выезде из городка Бо затормозил и вышел из машины. Свежевыкрашенная чугунная ограда отделяла его от кладбища. Он нашел ворота и вошел внутрь. Бо не был на кладбище вот уже много лет.

Когда-то Эрик Сазерленд проявил весьма своеобразное сострадание к местным жителям. После многолетних сражений из-за земли, в конечном итоге завершившихся победой Сазерленда, он совершенно неожиданно выкопал тела покойников, похороненных на церковном дворе и на собственные деньги похоронил их здесь. Вообще, похоже, кладбищем этим никто не занимался, кроме самого Сазерленда.

Бо медленно шел мимо надгробных плит. На них были выбиты имена людей, среди которых он вырос: все фамилии были ирландские. Почти все могилы заросли травой, никто за ними не ухаживал. Очень много семей уехало, продав землю, а тем, кто до сих пор жили в Сазерленде, видимо, не было дела до покойников. Бо сам тут ни разу не был после того, как трупы перезахоронили, а кладбище освятили. Он прошел мимо могилы Патрика Келли. Здесь еще оставалось место для Лорны и ее детей. Келли до сих пор считали себя не горожанами, а жителями долины.

Справа, на небольшом пригорке, расположенном в середине кладбища, под большим дубом покоились родные Бо. Он в изумлении остановился. Трава была густой и свежеподрезанной, а могила матери утопала в цветах. Бо не понимал, кому может быть дело до этих могил, если сам он за ними не ухаживает.

Родные давно стали для Бо чужими и далекими. Взгляд Бо упал на маленький камень на могиле его старшего брата; он был умственно отсталым и умер в десятилетнем возрасте от полиомиелита, в тот год многие дети погибли от этой болезни или остались на всю жизнь инвалидами. Затем Бо посмотрел на надгробья своей матери Дейрдре и ее брата Мартина. При мысли об их гибели Бо до сих пор впадал в состояние шока. Когда он был в Корее, Мартин выстрелил Дейрдре в голову, а затем застрелился. Люди говорили, что Мартин уже много лет постепенно сходил с ума и наконец совсем помешался. Бо же помнил только о том, как они любили друг друга и его. Он вспомнил об их смерти, и боль нахлынула вновь… Поэтому-то он никогда и не ходил на их могилы. Бо повернулся и торопливо зашагал к машине.

Он опустился на сиденье и потер глаза. Попробовал подумать о Швейцарии, но тут же его охватила тоска по родным местам. А вдруг так же будет в Швейцарии, где его ждет приличный годовой доход от фиктивной фирмы, где он будет жить по высшему классу?.. Бо не хотелось уезжать.

Может, не все еще пропало? Скотти и Джон Хауэлл не могут ничего знать. Да и откуда бы они узнали? Он был слишком осторожен. Но если даже им и удалось кое-что разнюхать, то почему они должны его выжить? С какой стати им это позволять? Бо все сильнее хотелось остаться здесь и остаться в живых. Бог — свидетель, если он что и умеет по-настоящему, так это цепляться за жизнь! И потом… Эрик Сазерленд в любой момент может сыграть в ящик. Маколиф намекнул, что Сазерленд составил новое завещание. Интересно, что в нем? Да, после Сазерленда должна остаться куча денег. Сумма, положенная в швейцарский банк, ничтожна по сравнению с тем, что оставит Сазерленд.