При звуках знакомого голоса Джон Хауэлл пошевелился. Он сразу узнал Элишу Кука младшего. Не открывая глаз, Хауэлл прислушался к другому голосу. Сидней Гринстрит… Хауэлл вспомнил сцену, даже не дожидаясь, пока в разговор вступил Богарт. «Мальтийский сокол»… Богарта только что накачали наркотиками. Хауэлл сел, прикрыв рукой глаза, которые слепило утреннее солнце, и с неудовольствием посмотрел на телевизор. «Мальтийский сокол» — фильм полуночный, а не для раннего утра. Он предпочел бы проснуться под повтор «Я люблю Люси», а не «Мальтийского сокола». Куда катится этот мир? Никто уже не чувствует, что когда уместно.

Хауэлл оглядел забитую вещами каморку над гаражом. В ней, как всегда, был кавардак. Страницы рукописи разбросаны по столу и по полу, в ожидании застыла пишущая машинка с запыленными от бездействия клавишами. Это зрелище наполнило Хауэлла безотчетным страхом, с которого в последнее время у него начиналось почти каждое утро. Во рту ощущалась такая же пакость, как и в башке, язык распух и воспалился. Вон бутылка из-под виски «Джек Дэниелс»… А на столе, рядом с машинкой, вторая, на треть початая, молча демонстрирует причину его теперешнего отвратительного состояния… Вернее, не причину, а скорее, симптом. Причину объяснить было труднее, это требовало большей концентрации мыслей, превышающей нынешние возможности Хауэлла.

Он мог думать только о единственной вещи, ради которой был в состоянии слезть со старого кожаного дивана и поплестись в дом — о зубной щетке. Ради зубной щетки Хауэлл решился бы сейчас даже на убийство.

Он скосил глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на наручных часах. Четверть двенадцатого. Черт, у него же встреча в полдень! Хауэлл с трудом встал, сунул ноги в тапочки и направился в дом, прихватив с собой пустую бутылку, положил ее в мусорный ящик у входа. Хауэллу не хотелось, чтобы прислуга пересчитывала порожнюю посуду.

— Добрый день, мистер Хауэлл, — сухо поздоровалась служанка, когда он проходил через кухню.

«Вот сука! Нужно мне твое приветствие!»

Хауэлл взбежал по лестнице в спальню. Элизабет оставила все в идеальном порядке, служанке не пришлось и пальцем пошевелить. Хауэлл достал костюм из своей гардеробной и бросил его на кровать. Две минуты яростно чистил зубы. Затем влез под горячий душ.

Через сорок пять минут, на удивление вовремя, Хауэлл уже сидел, бездумно листая «Еженедельник птицевода» и думая, какого черта он тут оказался. Приемная была обставлена вполне нормально, даже со вкусом: ковры, кожаные кресла, довольно приличные картины… Не к месту казался только двухметровый пластиковый цыпленок.

Зажужжал телефон на столе, молодая секретарша сняла трубку и повернулась к Хауэллу.

— Мистер Питс сейчас примет вас.

Она встала и открыла дверь кабинета.

Лартон Питс двинулся навстречу Хауэллу, выйдя из-за огромного стола. Он напоминал бейсбольного тренера, наступающего на судью, который дал сомнительный свисток. Лишь подойдя к Хауэллу почти вплотную, Питс улыбнулся.

— Джон… можно я буду называть вас Джоном? Я чертовски рад вас видеть. Я восхищаюсь вашими произведениями, чертовски давно восхищаюсь. С тех пор, как вам дали Пулитцеровскую премию за статьи об убийцах, я не пропускаю ваши материалы. И книгу читал. Хорошо написано.

— Благодарю, мистер Питс.

— Зови меня Лартоном, сынок, как все зовут. Может, выпьем чаю со льдом или еще чего-нибудь?

Хауэлл счел, что человек, повесивший в кабинете фотографию, на которой он снят вместе с преподобным Джерри Фалвеллом, написавшим вдобавок на снимке несколько теплых слов, вряд ли держит в том же кабинете бар.

— Нет, спасибо. Все в порядке… э-э… Лартон…

— Хорошо, хорошо, — ответил Питс, подвел Хауэлла к креслу и, обойдя стол, сел сам. — Я благодарен Денхему Уайту за то, что он устроил нашу встречу. Я понимаю, как дорого твое время, и сразу перейду к делу. Что ты обо мне знаешь, Джон?

— Ну, полагаю, только то, что читал в газетах. — Хауэлл знал, что перед ним владелец более тысячи «Маленьких цыплят», разбросанных по всей стране кафе, где подавали жареных цыплят. Этот человек всего добился сам, он занимался благотворительностью и давал деньги политикам любой масти — от крайне левых до крайне правых… Однозначно определить Лартона Питса было затруднительно.

— Я прожил замечательную жизнь, — откинувшись на высокую спинку кресла, сообщил Питс и загляделся на открывавшийся из окна вид. — Мой старик, пока я не уговорил его заняться цыплячьим бизнесом, был фермером. У него имелся только один-единственный мул — вот и все богатство! А додумался я до этой отличной идеи в четырнадцать лет. К двадцати годам я стал крупнейшим поставщиком цыплят в штате. В этом же году открыл первое кафе. Дело росло и крепло, я обзаводился связями. Короче, я напал на золотую жилу.

— Угу, — пробурчал Хауэлл. Лучшего он не смог придумать. И какого черта он здесь делает?..

— Но мои интересы всегда были шире, чем просто откорм цыплят, — продолжал Питс. — Я интересовался международными отношениями. Держу пари, ты этого не знал!

— Точно, — ответил Хауэлл, стараясь удержаться от смеха.

Питс подался вперед и пронзил Хауэлла пристальным взглядом.

— Джон, могу я тебе довериться?

— Конечно. — Джон решил, что это одна из странных шуток Денхема Уайта. Потом они соберутся за столом, человек шесть, будут потягивать мартини и посмеются вдоволь… Хауэлл попытался сообразить, как бы потактичнее откланяться, но не смог придумать.

— Это, конечно, не для печати.

— Не беспокойтесь, Лартон. Я уже не газетчик.

— Сегодня первое августа 1976 года от Рождества Господа Нашего, — произнес Питс. — В ноябре Джералд Форд надеется стать Президентом Соединенных Штатов.

— Может быть, — согласился Хауэлл.

— Но американский народ не выберет арахисового фермера в президенты, — произнес Питс тоном, не терпящим возражений.

Хауэлл был с ним согласен, но промолчал.

— В ноябре через четыре года меня изберут следующим Президентом Соединенных Штатов Америки, — доверительно сообщил Питс.

Хауэлл задержал дыхание, чтобы не расхохотаться, и старательно изобразил заинтересованность.

— Ты, наверное, так потрясен, что потерял дар речи, — продолжал Питс после паузы.

— Да, вы правы, — согласился Хауэлл и подумал, что Питс даже не шут, а просто сумасшедший, если американцы не будут голосовать за арахисового фермера, то с чего им выступать за цыплячьего?..

— Позволь мне объясниться. Я не собираюсь, очертя голову, кидаться в эту гонку. Лучшие умы нашей страны думают сейчас, как мне помочь.

— Я знаю кого-нибудь?

Питс поднял руку.

— Сейчас говорить об этом слишком рано. Сейчас я хотел бы поговорить о тебе.

— Обо мне?

«Ну, начинается, — подумал Джон. — Интересно, сколько времени Денхем Уайт вынашивал этот замысел?»

— Я хотел бы, чтобы ты написал мою автобиографию.

Хауэлл был настолько ошарашен, что даже ничего не ответил.

— Ну, как? — спросил Питс.

— О… вы слишком добры, что предлагаете мне такое… важное для вас дело, мистер Питс…

— Лартон.

— Лартон. Но я так завяз в своей работе…

Это была ложь чистой воды. Полдюжины издателей отвергли первый роман Хауэлла, а никаких других идей у него не имелось.

— Да. Денхем Уайт сказал мне, что ты пишешь что-то для себя. Ты, конечно, понимаешь, что я собираюсь нормально заплатить за эту книгу. Извини, Джон, за такой вопрос, но сколько денег тебе дали, присудив Пулитцеровскую премию?

— Тысячу долларов.

— А сколько ты заработал, когда вышла книга?

— Примерно тысяч шестьдесят.

— И я предлагаю заплатить тебе шестьдесят тысяч за мою книгу.

Хауэлл снова онемел, но на сей раз не из-за боязни рассмеяться. Он пытался понять, как названная сумма повлияла на его организм.

Питс подошел к секретеру, достал дешевую пластиковую папку и положил ее перед Хауэллом.

— Здесь двенадцать катушек с магнитофонной лентой. Я наговорил на них все, что смог вспомнить про свою жизнь. Унеси их домой и послушай некоторые записи. Затем позвони и скажи, сможешь ли ты сделать из этого книгу.