— Ну всё, порядок. — сказал Бегемот напоследок, захлопнув багажник и будто бы вытирая лапой пот. — Теперь валим из этого чёртова городка!

Но, едва он выкатил за угол, как мотор заглох.

— Ну, чёрт! Ну, сволочь! — ругался Бегемот, напрасно ворочая ключом зажигания. — Ну давай же!

Всё напрасно — машина заглохла, как по заказу. Наконец, мэр оставил свои безнадёжные попытки завести мотор, он вздохнул и потянулся к дверце, чтобы открыть её. Придётся самому тащить тяжёлые кейсы. Блин, а так ведь хорошо всё получалось!

Он случайно бросил взгляд в зеркало заднего вида и ошеломлённо замер. Не в силах повернуться, он заворожено смотрел, как сзади на машину катят тяжёлые массы, поверх которых уже бегали зловещие голубые язычки.

— Да что же я сижу?! — вскричал мэр и начал судорожно дёргать ручку двери, то и дело оглядываясь на поток. Дверь не открывалась.

— Надо открыть окно! — догадался беглый чиновник и принялся давить на кнопочку открытия окна. Но мотор не работал, и кнопочка бездействовала. Подлый мэр оказался запертым в своём роскошном автомобиле, купленном, несомненно, на преступные средства. Теперь краденая техника подвела своего владельца излишней наворочанностью.

— Субстанция какая-то, а не машина! — взревел Бегемот и попытался вышибить стекло. Лапы у него были мягкие, и слабый стук в небьющиеся стёкла не привёл ни к чему. Он оказался заперт, как в мышеловке.

— Должен быть какой-то выход! — вопил кот, в панике прыгая с переднего сидения на заднее и обратно. — Как вылезти из этой чёртовой консервной банки?!

Он остановился и в страхе посмотрел в заднее окно.

Субстанция поднималась могучей волной, готовясь обрушиться на беззащитную машину. Она всё приближалась, освечиваясь зловещими голубыми молниями. И вот первый удар потряс машину, второй подхватил её с места и поволок, колотя бамперами о стены домов и столбы уличного освещения.

— Вот он, паразит! — злорадно проговорила в микрофон Сиракуза Коктебель, в безопасности сидя со своей тарелкой дальней прослушки на крыше мэрии. — Послушаем, что он скажет в своё оправдание.

Из заваленного гнусными массами Понтиака слышались приглушённые вопли и проклятия.

— Сынок, ты у нас крепкий сукин сын! — одобрительно заявила негритянская бабушка в кресле. — Из тебя ещё выйдет толк, или я не Роза Склероза!

— Шеф, ну ты и молоток! — уважительно говорил Майлз. — Я бы ни в жисть не придумал такой шикарной теории.

— Братцы! — воодушевлённо вскричал толстый негр в полосатой майке. — Был я вором и антисоциальным элементом! Теперь я понял, что такое быть героем! Пойду учиться на ассенизатора!

Ему зааплодировали.

Подошла перемазанная всем на свете девочка лет семи и уставилась на Мауса своими большими голубыми глазами.

— Это твоя дочь! — торжественно известила его героиня. Она хотела продолжать, чтобы объяснить сей факт.

— Ладно, милая. — утешающее отозвался совершенно вошедший в роль Маус.

— Переживём как-нибудь. — мужественно добавил он.

Джейн заткнулась, соображая, что бы всё это значило. Но тут с криками набежала масса репортёров. Маус приготовился дать последний эпизод.

Микрофоны сунулись к его лицу так стремительно, что один довольно ощутимо долбанул героя в нос. Чтобы остановить струйку крови, Грандиевский поспешно выхватил из пачки сигарету и воткнул её в ноздрю. Так, с сигаретой, он и начал говорить к народу. Сказал хорошие слова о мире во всём мире, о национальной совести и патриотическом долге, о великой стране, гражданином которой он является, и многое другое. Он не знал, чем бы ещё удивить народ, но тут в толпу репортёров врезалась Сиракуза Коктебель, вламывая наглым конкурентам своей тарелкой и колотя им по головам одетым в мамонтовую шкуру микрофоном.

— Вы видите национального героя, нашего соотечественника, который спас весь мир! — взахлёб вещала Сиракуза, отрывая сосульки от носа. — И я горжусь тем, что являюсь гражданкой этой великой страны!

Он спас планету. Он заслужил награду. Настало время торжества.

Едва войдя в комнатку мотеля, Джейн игриво толкнула Грандиевского на широкую кровать и принялась под музыку снимать с себя одежду. Под замызганным комбинезоном оказалась вполне приличная шёлковая комбинашка, она нисколько не измялась. У Джейн и локоны не распустились, и тушь не расплылась.

Танцуя, героиня приблизилась к кровати и, не снимая с себя исподнего, уселась на Мауса верхом — почему-то на живот. Маус, конечно, сразу догадался, что сейчас начнётся секс, но опоздал к началу и не успел расстегнуть штаны. Впрочем, героиню это нисколько не обескуражило — она вдохновенно принялась исполнять на его кишечнике свой коронный номер. Было ужасно неудобно, в животе урчало, кишки трещали, распирали газы, но дура Джейн ничего не замечала — она думала, что занимается сексом. Ну, Маусу деваться было некуда — не ругаться же с ней! — и он терпеливо выносил последнюю причуду учёной барышни.

И вдруг Грандиевский с ужасом увидел, что комната стала быстро наполняться публикой. На заключительную сцену вожделенно глазели все ассенизаторы, рокеры на мотоциклах, громила в полосатой майке. Припёрлась негритянская бабушка Роза Склероза в своём старом кресле. Дюжины две полицейских, Сиракуза с оператором, целая группа младших школьниц, почему-то с чебурашками на ранцах.

— Вот он, наш молоток! — с гордостью заявили Гоп и Стоп.

"Законы жанра." — обречённо подумал Грандиевский и принялся послушно исполнять экстаз.

Уже закатывая глаза и дрыгая лапками в дырявых носках, он заметил отвлечённо, что героиня как-то очень странно утратила свой голливудский лоск. И кожа у неё оказалась вовсе не атласной, а просто какое-то телесного цвета трико от горла и до пяток. И личико вовсе не такое молодое, к тому же прыщи на подбородке. И волосы — накладка. Потом вывалились сами собой отовсюду силиконы. И зубы оказались не идеальны. И — что самое противное! — подмышкой у неё была зажата измусоленная тетрадка со стихами про любовь — чём можно было догадаться, глядя на нарисованные фломастером сердечки, старательно обведённые каёмкой.

Грандиевский скорбно разглядывал старательно гарцующую на его штанах особу и не понимал, как могли его так бессовестно накрячить. Он утомлённо закрыл глаза, изображая из последних сил неземное наслаждение.

— Ну вот и хорошо. — сказал маленький мальчик, вставая с унитаза. Он захлопнул книжку комиксов, аккуратно вытер попу, подтянул штанишки и нажал металлическую кнопку компакта.

— Не надо-ооо!!! — завопил весь только что спасённый мир.

Напрасно. С рёвом урагана сорвало бачки унитазов, рыгнули в небо миллиарды толчков — планета, содрогаясь, утонула в космических потоках экскрементов.

Маус открыл глаза и обнаружил себя сидящим в кресле. Зал был тёмен, лишь на экранах догорали титры. Весь народ деловито устремлялся к выходу, только в соседнем кресле изнемогала от эмоций какая-то несимпатичная особа в очках и шляпе. Она держала в потных ладонях тетрадку со стихами. Судя по её крайне экстатическому виду, это была типичная куртуазная маньеристка. Грандиевский всё понял. Он поспешно начал пробираться по опустевшему ряду прочь.

Выйдя на улицу через боковой выход, он сощурился от яркого света. Сколько же времени прошло? Может, уже наступил следующий день? И где Бегемот?

Грандиевский решил подождать партнёра у главного входа. Там он засмотрелся на широкую афишу. Лакированная картинка на растяжке изображала его самого. Это, несомненно, был именно Грандиевский — но какой! Его не слишком впечатляющую физиономию так отлакировали и так подали, что Маус невольно залюбовался сам на себя. Красавец-герой с мужественным взглядом, тяжёлой челюстью и загорелой кожей. Только сигарета в ноздре немного портила его.

Грандиевский потрогал ноздрю и убедился, что она всё ещё кровит. Тогда он достал носовой платок и, прикрыв им нос, пошёл скорее в сторонку от главного входа, чтобы кто-нибудь не вздумал узнать в нём экранного красавца.