Едва она показалась на платформе, как служанки и горничные, уже изнывавшие от беспокойства, бросились к ней и помогли подняться в вагон. Прозвучал свисток, из трубы вырвался клуб густого дыма, и поезд медленно двинулся. Провожающие замахали руками, шапками, платочками. Под шумные возгласы «счастливого пути!» поезд, стремительно набирая скорость, покинул Санкт-Петербург.

Через три дня они добрались до Берлина. Цзинь Вэньцин выполнил все необходимые формальности, и супруги выехали в Марсель. Здесь стоял тот же самый корабль «Саксония», который привез их из Китая и на который им опять заказали места. Шестнадцатого августа он отплывал в Шанхай.

Накануне вечером, после ужина, все поднялись на борт корабля. Цзинь Вэньцин и Цайюнь снова оказались в первом классе. Когда они разместились, в каюту с улыбкой вошел старый капитан Якоб.

— Поистине нас связывает судьба! — воскликнул он, обращаясь к бывшему посланнику и его наложнице. — Вы снова на моем корабле!

Цзинь не знал иностранных языков, поэтому предоставил Цайюнь принимать гостя. Вскоре после ухода капитана корабль отчалил. Якоб был очень внимателен к своим высоким пассажирам. Часто он сам заходил к ним, иногда же Цайюнь, совершая прогулку по верхней палубе, заглядывала в его каюту. Дело в том, что с тех пор, как наложница покинула русскую столицу, ее все время мучила мысль, что она не простилась с Вальдерзее. В волнении молодая женщина часто вынимала письмо и прижимала его к груди. Только луна видела ее страдания да ветер осушал ее слезы. Цайюнь умела говорить по-немецки, но писать не научилась и не могла самостоятельно послать ответ. Это повергало ее в сильную тоску. Якоб видел, что женщина ходит опечаленная, и хотя не понимал причины, всячески старался ее развеселить. Не стоит и говорить, как Цайюнь была ему за это благодарна.

Между тем Афу начал подозревать госпожу с того самого дня, как впервые увидел у нее Вальдерзее. Будучи слугой, он не решался открыто проявлять свое недовольство и ограничивался лишь намеками и осторожными вопросами.

Однажды вечером «Саксония» плыла по Средиземному морю, освещенному высоко стоявшей в небе луной. Только что пробили первую склянку, но пассажиры давно разошлись. Корабль затих, слышалось лишь мерное посапывание спящих.

Афу одиноко лежал в своей каюте. Он долго ворочался, мучимый какой-то странной тревогой, потом встал и, накинув на плечи халат, вышел в коридор. По лестнице он поднялся на верхнюю палубу. Здесь было пустынно и тихо. Луна сияла серебристым светом, дул прохладный ветерок, на всех предметах лежала ночная роса, и волнение юноши постепенно улеглось. Он прислонился к мачте, любуясь ночным морем. Вдруг возле пароходной трубы мелькнул силуэт. Афу насторожился, на цыпочках отошел от мачты и увидел вдалеке, примерно на расстоянии полета стрелы, человека, который быстро шел к носу корабля. У него было гибкое тело, напоминающее женское, и Афу не мог различить только, китаянка это или иностранка. Он хотел присмотреться повнимательнее, но в этот момент у каюты капитана раздался стук захлопываемой двери, и фигура исчезла.

«А у капитана ведь есть жена! — подумал Афу. — Все равно мне делать нечего, погляжу, чем они там занимаются!»

Он подкрался к каюте и встал возле большого иллюминатора с поднятыми красными шторами. В комнате было темно, и лишь благодаря слабому лунному свету Афу различил, что женщина сидит спиной к окну на кресле, а Якоб стоит перед ней. Капитан уже протянул руку к выключателю, как вдруг женщина сделала предостерегающий жест и сказала несколько слов на иностранном языке. Якоб осклабился, похлопал себя руками по карманам и вынул какой-то конверт. Держа его на почтительном расстоянии, он продолжал говорить, словно дразня женщину. Та искоса взглянула на него и попыталась схватить конверт, но Якоб, не страдавший недостатком силы, взял женщину за руку и, наклонившись, что-то тихо прошептал ей на ухо. Женщина повернулась, выглянула за дверь и по пути опустила штору. Афу прильнул к щелочке, стараясь разглядеть лицо женщины, и вдруг ахнул.

Воистину:

Если хотите знать, почему ахнул Афу, прочтите следующую главу.

Заглянув в щелочку между шторой и иллюминатором, Афу с трудом различил хорошо знакомый ему силуэт и от неожиданности ахнул. Снедаемый ревностью, он уже хотел ворваться в каюту, но тут же его мысли приняли другое направление: капитан Якоб очень сильный и жестокий человек, а поэтому на рожон лезть не стоит. К сожалению, стена каюты была сделана из плотно пригнанных друг к другу дубовых досок, и наружу не просачивалось ни звука. Не видя другого выхода, Афу хотел приоткрыть дверь, но вдруг на палубе послышался какой-то шум. Юноша отскочил от двери и увидел огромного пуделя с горящими глазами и всклокоченной шерстью, который, виляя хвостом, мчался на нос корабля за гладкой, холеной болонкой.

Афу раздраженно сплюнул.

— Ну вот, даже собаки и те против меня!

Раздосадованный, строя различные планы, юноша побрел к лестнице. Вдруг перед его глазами промелькнул какой-то силуэт. Человек быстро пробежал вдоль левого борта и буквально в нескольких шагах от Афу спустился на нижнюю палубу. Молодой слуга остолбенел: «Неужели там уже все кончилось?» — подумал он, но, так и не найдя ответа на этот вопрос, вернулся к себе в каюту.

Всю ночь он ворочался с боку на бок и уснул только на рассвете. Внезапно он услышал сквозь сон шум голосов и очнулся: на палубе второго класса кто-то кричал. Афу прислушался и узнал голос слуги Куан Чаофэна:

— Тьфу! Подумаешь, иностранец, капитан! Гроша ты медного не стоишь! Ты что, о трех головах и семи руках, что ли? Нечего придираться ко мне, лучше скажи, что ты делал этой ночью?! Я битый час стоял у твоей каюты — все слышал! За какую-то поганую стекляшку из столовой ты заставляешь меня платить. А за жену посла, которую ты использовал, кто будет ответ держать?!

В ответ послышалось невнятное бормотание иностранца, затем яростный вопль Куан Чаофэна:

— Мерзавец! Господин Цзинь идет, а ты тут всякую чепуху городишь! Убирайся!

Слуга удалился, ворча:

— Не мешало бы господину Цзиню последить за женой!

Афу удивился: этой ночью он вроде бы не встречал слугу на палубе. Приход хозяина не предвещал ничего, кроме скандала, поэтому Афу поспешно оделся и вышел из каюты. На палубе второго класса он увидел Куан Чаофэна, который жестами извинялся перед капитаном Якобом. Цзинь Вэньцин с каменным лицом молча стоял у входа. Цайюнь, не смея показаться, лишь выглянула из-за двери и, заметив Афу, поманила его к себе.

Юноша подошел.

— Что случилось?

— Кто бы мог подумать! — возмущенно воскликнула Цайюнь. — Этот негодяй разбил чей-то стакан, а теперь, когда его заставляют платить, обливает грязью ни в чем не повинных людей.

— На чистое яичко муха не сядет! — ехидно усмехнулся Афу. — Хозяину теперь обо всем известно. Да, жаль мне вас!

Цайюнь хотела было ответить, но в этот момент к ней, весь пылая от гнева, подошел Цзинь Вэньцин. Афу поспешно отскочил в сторону.

— Ты зачем вышла?! — уставился господин на наложницу.

Услышав эти слова, молодая женщина опрометью бросилась бежать, Цзинь последовал за ней. Вбежав в каюту, Цайюнь упала на постель и, закрыв лицо руками, громко зарыдала.

— Гм! Ты еще плачешь?! — произнес Цзинь Вэньцин.

— Как же мне не плакать? — запричитала Цайюнь. — Нет у меня, несчастной, мужа, все меня обижают!

Цзинь удивился:

— Что за ерунда?

— Разве вы настоящий муж? Другие мужья защищают своих жен; даже если жена совершила ошибку, прощают ее во имя прежней любви и не позволяют рыться в своем грязном белье! А вы разрешаете низким рабам плевать в меня, слушаете подлые сплетни, стоите среди зубоскалов и слова не вымолвите. Я знаю, вы все понимаете и не верите им. Но что они подумают, глядя на ваше поведение? Они будут считать, что вы поверили! Кто смоет с меня это незаслуженное оскорбление?!