Девушка, будущая жена, сняла его руку и положила на его собственное колено. Он поднял эту свою руку, ненужную ему, и с удивлением поднес к глазам.

— Не надо, — шепнула девушка. — А то я пожалею, что взяла вам билет.

После шестой или седьмой попытки завладеть ее пальцами она жалобно сказала: «Ах, ну как не надоест!» — и оставила его руку в покое. До конца фильма он погрузился в состояние блаженного идиотизма и не понял ничего из происходящего на экране. Ему и было-то тогда лет чуть за двадцать, а Кире восемнадцать.

Защита наконец началась. Все шло гладко, как и предполагалось. Башлыков держался скромно и уважительно. Оппонентами были толковые, доброжелательные мужики. Зал поддерживал ораторов одобрительным гудением. Плавное течение процедуры было нарушено только один раз, когда седенький, никому не ведомый старичок, сидящий в первом ряду, вдруг с умильной миной задал довольно каверзный вопросец, выскочил на ходу, как гвоздь в подошве. Впрочем, без такого вводного номера не обходится почти ни одна защита. И Башлыков проявил себя во всем блеске. Научная полемика — это была его стихия. Он в споре не горячился, наоборот, как опытный игрок в покер, становился предельно сдержанным, и только голос его наливался несвойственными ему вкрадчивыми нотками. На вопрос любопытного старичка он ответил молниеносной, остроумной лекцией, где ухитрился кстати и по делу упомянуть некоторых из сидящих в зале, в том числе и председателя комиссии. Хотел того или нет спрашивающий, но получилось так, что его реплика придала защите корректный оттенок объективности. В зале даже захлопали в ладоши, что было, конечно, неуместно.

— Ну Кирька, черт, молодец! — искренне восхитился Новохатов.

— Его с толку не собьешь, — очарованно добавила Шурочка. — Придет время, мы все будем гордиться, что с ним вместе учились.

Вот тут Гриша, может быть, первый раз почувствовал укол зависти. Но он ничего не сказал, только кивнул, соглашаясь. Шевельнувшаяся в нем досада на Кирьяна, победительно торжествующего, на себя, пассивно созерцающего, на девицу, неумеренно ликующую, оставила нехороший привкус. Но он успокоил себя. «Э-э, — подумал Новохатов, — я не Кирьяну завидую, я завидую, как на него смотрит красавица Шурочка». Его бывшая однокурсница действительно необыкновенно похорошела со студенческих времен. Она в меру и соразмерно пополнела, роскошные волосы, своевольно падающие на плечи, придавали ее внешности что-то экзотическое. Мужчины на нее косились из соседних рядов.

— А ты почему один, где же твоя жена? — спросила Шурочка как бы между прочим.

— Она Анютке поехала помогать, — ответил Гриша неожиданно для себя с таким выражением, что, мол, если бы Кира поехала не к Анютке, жене Башлыкова, а на Северный полюс, это для него ровно ничего не значит. — Да, ты знаешь, у Кирьяна уже двое детишек. И третьего ждут.

— Вот это да! А у тебя сколько?

— А-а, — отмахнулся Гриша, тоже как от вопроса несущественного. — Я еще сам ребенок.

Шурочка с пониманием улыбнулась, но по лицу ее прошла странная тень. Гриша углубил тему.

— Чтобы рожать детей, надо самому твердо на ноги стать. Вот хотя бы как Кирьян. А нам, которые без степени, лишь бы до вечера протянуть. Какие уж тут дети. Ты согласна?

— Послушай, послушай!.. — Шурочка сделала вид, что увлечена заключительным словом председателя. Но Гриша не успокоился. Его внезапное раздражение требовало выхода.

— Что мы — китайцы, что ли? Наплодить детей — эка хитрость. А ты их прокорми, одень и дай им образование. Тогда ты родитель. Верно? Я тоже хотел было сгоряча заиметь ребенка, но посоветовался с социологом знакомым и сделал кое-какие выводы. Ты знаешь, во сколько обходится нынче один ребенок? Не-ет, нам о детях думать рано!

— Гриша, ты так шутишь?

— И опять же ты возьми в ум, какая у Кирьяна жена. Она же клуша. Ей, кроме дома, ничего не нужно. А моя! Разве ее домашнее хозяйство удовлетворит? Нипочем. Ей подавай общественное положение. Ей социальный статус нужен. Вот где корень зла... И что особенно забавно. Ведь современная женщина понимает общественную деятельность только как способ развлечения. Никак не иначе. Она и на службу ходит, точно на танцверанду.

— Ты что же, успел стать женоненавистником?

— Нет, милая Шурочка, я смотрю на вещи реально. Спала с глаз пелена!

Председатель кончил свое выступление и поздравил Башлыкова. И все бросились его поздравлять. Наступила святая минута единодушия, когда каждый хорош, потому что любезен, и когда мелкая зависть, если она в ком прячется, вдруг на короткий миг сознает свою никчемность. Кирьян выбрался из дружеских объятий слегка помятый, счастливо утомленный. Он хотел поговорить с ним наедине. Новохатов знал, о чем. Башлыков был в затруднении. Он не предвидел, что на защиту нагрянет половина курса. Он заказал банкет в небольшом ресторанчике на двадцать пять персон. А теперь набиралось не меньше сорока по самым приблизительным подсчетам.

— Ты себе голову всякой ерундой не забивай, — сказал ему Новохатов, когда удался момент. — Уважаемые гости сядут за столом, а все остальные в коридоре разместятся. Или на улице.

— Гриша, выручай!

У Кирьяна от волнения губы прыгали. Гриша его пожалел.

— Да будет тебе, Кирка! Свои же все ребята.

— С ума сойти!

— Денег у тебя хватит?

— Должно хватить. Конечно, в долгах по уши.

— А не надо из себя купчика строить. — Он намерился было еще порассуждать на эту тему, но Кирьян выглядел чересчур расстроенным. Но он верил во всемогущество Новохатова. Так всегда было.

В кафе все устроилось как нельзя лучше. Администратор, худая женщина цыганского вида, слегка повозмущалась для острастки, но потом распорядилась сдвинуть еще три стола. Она сказала туманно:

— За аврал надо будет как-то возместить людям!

Башлыков с таким усердием ударил себя в грудь, что было понятно: он не только возместит, но и душу заложит дьяволу, лишь бы никого не обидеть. Его жена Анюта и Кира Новохатова выступали в роли хозяек. Обе в ослепительных вечерних платьях, улыбающиеся, приветливые. Откуда что и бралось. Анюта, полноватая блондинка, с мужем почему-то обращалась подчеркнуто небрежно. Она на это имела право. Защитить диссертацию сейчас только ленивый не сумеет, а вот принять гостей, развлечь их и обнадежить, каждому сказать приятное — на это талант нужен. У Анюты этот талант был. Кира Новохатова, ее помощница, держалась в тени, хотя на мужа, подражая подруге, тоже вроде поглядывала пренебрежительно. Ей, может быть, не понравилось, что Гриша не отходит от своей бывшей сокурсницы. Кира помнила Шурочку Зенькову. Они вместе не учились, но она ее знала — встречались в компаниях. Женщины хорошо помнят нюансы в отличие от мужчин, которые склонны к запоминанию фактов. Шурочка Зенькова была для них с Гришей некоторое время поводом для любовных выяснений. Кира назидательно поучала жениха в том смысле, что женитьба на генеральской дочке сулит ему немалые преимущества, а Гриша радовался, что она его ревнует.

Кира его никогда не ревновала. Но иногда, видя, что ему это нравится, умело имитировала.

— Ах ты, моя ревнушка дорогая, — говорил Гриша покровительственно, та́я от ощущения своей власти над ней. Но это была все же не та власть, которая снисходит как дар божий. Это была вымученная, умозрительная власть. Так весело было думать, что она любит его, раз ревнует. Других доказательств у него не было. Он и после, когда Шурочка исчерпала свое присутствие в их жизни, нередко как бы невзначай рассказывал о знаках внимания, которые ему оказывали женщины, и Кира, поддаваясь на уловку, изображала гнев и обиду.

Сейчас Кира с первого взгляда определила, что Шурочка изменилась к лучшему, накопила женских чар с избытком. И дело было даже не во внешности, а в бесшабашности и легкости, с которыми она держалась. Пепельнокудрая Шурочка была подобна солнечному блику. Когда такая появляется в компании, мужчины начинают громко и вызывающе разговаривать, а женщины замирают в предчувствии опасности. Шурочка за столом села рядом с Новохатовым, Кира — с другой стороны. Кира обратилась к ней первая: