Голованов, подойдя к нему, увидал на столе кучку марок. Башметов пошевелил кучку пальцами:
— Коллекционирую. С первого класса, как в школу попал. Была у нас такая мода. Приготовишки перышками занимались, мы — марками. Вчера купил их на тридцать рублей, да так в пиджаке и оставил. Сейчас хватился — что такое в кармане? Полез — гляжу, вчерашняя покупка.
Он стал раскладывать марки на столе:
— У меня интересные экземпляры есть. А коллекция… сто альбомов. Но только дома. А здесь, посмотрите…
В голосе Башметова Голованов уловил оттенок какой-то иронической жалости:
— Вижу, незнакома вам, Иван Васильевич, эта отрасль науки и искусства, называемая «филателия», — любовь к знакам почтовой оплаты, то есть маркам, штемпелям, бандерольным наклейкам. А какие встречаются художественные рисунки, сколько изобретательности и вкуса бывает у этих неизвестных художников, создателей почтовых марок! Какая масса курьезов!
Башметов необычайно оживился и даже стал размахивать руками.
— В Клондайке, например, — вдохновенно повествовал он, — ах, в Клондайке, Ванечка, двести лет назад вместо штемпеля к посылке приклеивали рысье: ухо с кисточкой. А почтовые марки… О, марки; марочки, милые марочушечки! Когда я их разбираю, то чувствую себя малышом первого класса. Счастливая, невозвратная пора детства…
— Это что за марка? — перебил Голованов.
На марке плыл зеленый лебедь по голубой воде, в орнаменте из тонких перистых пальм.
— Красива штучка? — подмигнул Башметов. — Марка с острова Тасмании. Выпуск прошлого года. Вчера купил два экземпляра. А вот в таком же стиле, тоже с лебедем, но вокруг не пальмы, а бананы и слоновьи клыки. Это — с Золотого берега, в Африке. Таких у меня четыре экземпляра. Вот мы их и отложим…
Башметов аккуратно взял две «Тасмании» и четыре «Гвинеи» и завернул их в кусочек бумаги, так что получился крошечный конвертик, и даже заклеил его гуммиарабиком. Спрятал отдельно в бумажник.
— А это — чепуха… — заметил Башметов, сваливая остальные марки в просторный конверт и запихивая его во внутренний карман пиджака. — Ну, давайте трудиться, Ваня, — заботливо добавил он. — Дело не ждет, посоревнуемся на мировую. Кто скорее закончит задание, тот получает порцию пломбира. Ну?
— Идет! — дружески согласился Голованов.
«Малютки»
Месье Эсс, он же Хессельбард, устроившийся клерком-переводчиком одной крупной фирмы на континенте Нового Света, несмотря на широкую сеть официальной и неофициальной агентуры, все-таки прозевал исчезновение Урландо. Но в ответ на его донесения вместо дополнительных ассигнований к нему на помощь из Европы приехал сам генерал Хох. Конечно, если судить по документам, это был всего лишь коммерции советник Хох, интересующийся только закупкой бананов и разведением кокосовых пальм… Но на самом деле…
Работы профессора Мерца наконец-то стали давать ощутительные плоды. Под невинными заголовками «Общество по изготовлению органических эссенций» или «Заводы минеральных масел» широко разворачивалось изготовление различных отравляющих нитроарсинов. Кухня подготовки войны работала во-всю.
Газеты народного фронта трех континентов мужественно и настойчиво разоблачали эти махинации.
— Мне не нравится здешняя пресса, дорогой Хесс. — Хох задумчиво посмотрел на кончик дымящейся сигары. — У вас такой милый и опытный помощник, как Эдвар, а вы занимаетесь только разведкой. Пфуй, пора несколько пошевелиться! Я думаю, вам не улыбнется, если его превосходительство захочет поговорить с вами лично, в своем кабинете?
Хессельбард поморщился. Он подошел к окну в номере отеля и, не отвечая Хоху, долго смотрел на огни города. Прямо перед ним светилось восьмиэтажное здание издательства «Сфинкс».
— Любуетесь «Сфинксом», Хесс? — иронически спросил Хох. — Не сто́ит. Этот сфинкс ясен и понятен. Он ведет определенную кампанию. С каждым номером газеты кампания делается все шире и все популярнее. «Сфинкс» организует широкое движение против нас. Боюсь, что скоро вы дождетесь запроса в парламенте и высылки…
Хессельбард повернул безбровое лицо и наморщил лоб:
— Я знаю это не хуже вас. Но для решительных действий мне нужна парочка хорошеньких «бэби» и приличный чек в золотой валюте. Тогда через неделю этот городок, носящий приятное название Сан-Диос, чихнет от сенсации.
Хох вынул перо и чековую книжку:
— По инструкциям, полученным мною, дело номер сорок первый может рассчитывать на почти неограниченный кредит. «Бэби» вы предпочитаете с фейерверком?
— Меня бы более устроил сахарный сироп. Эдвар отлично умеет играть на этом бесструнном банджо.
— Вы получите малюток в чемодане. Они любят лежать на спинке и тогда никого не трогают, — улыбнулся Хох. Ему нравился такой невинный разговор.
Хессельбард взял подписанный чек и, пряча его в бумажник, тоже улыбнулся:
— Надеюсь, что малютки заплачут не ранее пяти минут после того, как с них снимут чепчики?
Хох утвердительно кивнул головой:
— Ровно через четыреста секунд по хронометру… Почему вы не курите, Хесс? Возьмите вот эту сигару.
Газета «Сфинкс» только что выпустила утренний тираж. Над Сан-Диосом взошло неяркое августовское солнце. На чердаке восьмиэтажного дома, где помещался «Сфинкс», раздался неопределенный шум. Дежурный лифтер, пятнадцатилетний негр Бобс, клялся, что он ничего не видал, но только слышал, как над кабинкой лифта вверху что-то фыркнуло, «будто верблюд». Но через минуту после шумного фырканья неизвестного верблюда крыша здания загорелась в десятке мест сразу. Еще минуту спустя загорелся верхний этаж, потом седьмой и шестой. Струи какого-то расплавленного вещества, словно адский дождь, лились сверху, прожигали бетонные перекрытия, расплавляли толстые, метровые балки. Мебель истлевала от невыносимой жары раньше, чем вспыхивала и сгорала. Сотрудники редакции, рабочие типографии, машинистки, стенографистки, посетители в панике давили друг друга на лестницах горящего здания.
Прибыли пожарные. Столб раскаленного бушевавшим огнем железо-бетонного здания излучал такую жару, что приблизиться к «Сфинксу» не было никакой возможности. Вода закипала в водопроводных трубах соседних домов. Трубы лопались, ошпаривая всех, кто попадался. Пожарные отступили на километр. Стены соседних домов накаливались. Оставаться в них значило испечься, вроде яблока в духовке. Население девяти кварталов в окружности горевшего «Сфинкса» бежало из города в окрестности.
Через час на месте здания «Сфинкса», где помещались редакция, типография, контора, экспедиция и квартиры, торчали развалины, — к удивлению зрителей, весьма небольшие развалины, похожие на обгоревшие пни.
Самый шустрый из репортеров Сан-Диоса, знаменитый мастер сенсаций мистер Кик, известный в просторечье под именем «Рыжий Кик», сфотографировал чадящие развалины и охарактеризовал место пожарища фразой:
— Гладко все, как абрикос.
События развертывались необычайно быстро. Фотоаппарат у Кика был украден тут же, когда он продирался через толпу к своему авто. Рядом клялся и рассказывал о «фыркавшем верблюде» уцелевший Бобс. В это время появились какие-то нахальные молодчики. Они кричали, что, может быть, Бобс сам поджег свою кабину. Бобс пустился было в подробности, но молодчики затеяли драку. Кто-то в суматохе незаметно пристрелил Бобса. Толпа расступилась. Явились отсутствовавшие до сих пор полицейские.
В ответ на провокацию забастовали рабочие всех типографий Сан-Диоса. На митинге солидарности с пострадавшими рабочими один оратор коснулся причин пожара:
— Фашисты и их пособники стремятся к новой мировой войне. Агрессоры свои силы сначала пробуют на слабых, а трусы им потворствуют. Пожар «Сфинкса» — лишь звено в цепи работы истребителей, которые сейчас убивают наших братьев в Европе, Африке и Азии.
Митинг кричал:
— Истреблять истребителей!
Это звучало как призыв и как лозунг.
Бороться до конца и победить!
Урландо, казалось, забыл о существовании своих пленников. Впрочем, Лебедева это мало тревожило. По утрам он делал физкультурную зарядку, чтобы держать мускулы в полном порядке и готовности. Жадно читал книги из библиотеки Урландо. Ежедневно целый час, оторвавшись от чтения, Лебедев тренировал свою память, мысленно заучивая наизусть все, что замечал. Это он вел «умственный дневник», — так называл Лебедев свою тренировку.
