На Гурова Бутягин смотрел с ужасом. Если б не спешка, профессор лучше согласился бы итти пешком, чем лететь во чреве этого «ВО-29», который то и дело проваливался в воздушные ямы, как пробка в водопад. А этому Гурову все нипочем: даже холодную котлетку ест!

Аппарат как раз в этот момент ухнул вниз. Бутягин скорчил страдальческую гримасу:

— Ну зачем Антон делает такие пируэты?

— Явление атмосферы, товарищ профессор, — пояснил Гуров, доедая котлету. — От пилота не зависит.

— На дирижабле лететь лучше… Все как-то устойчивее… Постели, ресторан… А тут… Ух! Груздев… вы целы?

— Вполне. Когда я нахожусь в воздухе, мне хочется петь о возвышенном и прекрасном. Последние дни я думал о новой конструкции трехплечного рычага. Сейчас, на высоте двух тысяч метров, я чувствую: вот еще одно напряжение фантазии, и я дам точное решение.

Бутягин заворчал:

— Странный вы человек! Изобретательские мысли записываете где попало — на манжетах, на обрывках газет, на книжных переплетах. Вы просто какой-то вредитель библиотечных книг. Исчеркали формулами все книги, какие я вам дал из академии. Я два дня оттирал их резинкой.

Груздев подскочил так, что ударился головой о потолок:

— Стерли?

Он грузно упал в кресло.

— Я там записал расчеты энергоприемника…

Бутягин улыбнулся:

— Извольте радоваться! Записал — и забыл, куда записал.

Груздев примирительно сказал:

— Ничего, постараюсь вспомнить.

— Не раздражайте меня, — заскрежетал зубами Бутягин. — С вами это постоянно. Подумать только, что вы идею газового тормоза ухитрились записать на обоях в своей спальне, да еще где — под самым карнизом!

Даже флегматичный Гуров фыркнул от смеха.

— Это когда жена меня заставила вешать гардины, — сконфуженно заморгал Груздев.

В слуховой трубе, соединявшей пилота с кабиной, послышался лебедевский баритон:

— Василий Павлович! Как наши пассажиры?

— Прекрасно, товарищ начальник.

Гуров вытер руки бумажной салфеточкой и посмотрел на часы:

— Через восемнадцать минут — на посадку!

Бутягин страдальчески вымолвил:

— Неужели еще восемнадцать?

У Василия Павловича Гурова глаза выразили полное сочувствие профессору. Он авторитетно насупил брови и сказал тоном, не допускающим ни малейшего возражения:

— Николай Петрович, да вы же прирождённый авиатор. Смотрите бодро вперед. Смелее!

Он привычной рукой взял ключ Морзе и начал выстукивать позывные районной радиостанции.

Бутягин огляделся и будто увидал все по-новому. Гуров в наушниках, склонившийся над аппаратурой, чуть призакрывший глаза, сосредоточенно слушающий сигналы в эфире. Улыбающееся круглое лицо Груздева. Уютная кабина с зеркальными стеклами.

Почему бы в самом деле и Бутягину не смотреть бодро? Надо только сделать крохотное усилие воли. Ведь вот за этой стенкой впереди кабины сидит Антоша Лебедев, да, да, тот самый, друг детства, и смело ведет воздушный корабль. Бутягин вспомнил события последних месяцев, встречу на аэродроме с Антоном, нападение Штопаного Носа. Ничего… Надо быть смелее…

— В порядке! — громко выговорил Бутягин.

Груздев удивленно посмотрел на него и качнул головой:

— Да, уже снижаемся. Взгляните, как интересно.

Мотор заревел неудержимо. Потом с глухим урчанием затих. Бутягин увидал, как Груздев усиленно показывал указательным пальцем вниз. Выглянул в окно. Самолет стремительно снижался. Снизу набегали и ширились какие-то зеленые квадратики. Бутягину вспомнилось, как, еще мальчиком, он нырял в речке с открытыми глазами и как тогда необычно ширились причудливые очертания подводных трав и разноцветных камней. Так и сейчас… Но нет, это не камешки, а домики… Вот большой корпус… Поля… Вот луг… Неужели аэродром? И уже остановка?

Бутягину даже стало жаль, что путешествие кончилось. Он не ощущал прежнего неприятного чувства высоты. Подумал: «А вдруг штурман прав? Наши летчики, честное слово, народ ой-ой какой проницательный. Ничего от них не скроется».

Гуров предупредительно открыл дверцу кабины:

— Прошу вас, профессор.

За оградой районного аэродрома виднелись жилые постройки, невдалеке возвышалось стройное здание элеватора. Лебедев дружески здоровался с начальником аэродрома:

— Прошлым летом мы с Гуровым к вам инспектировать прилетали, а теперь в гости.

— Площадку расширили, Антон Григорьевич. Подсобные помещения выстроили. С весны аэровокзал мечтаем соорудить. Посмотрели бы, Антон Григорьевич, — попросил начальник. — А о машине не беспокойтесь. Заправим, будьте покойны.

В это время Бутягин знакомил Груздева с директором опытного отделения.

— Мой друг — инженер-конструктор Владимир Федорович Груздев, соавтор проекта, так сказать.

— Очень приятно, — здоровался директор, пожимая руки прибывшим. — Давно мы вас ждали. Подготовительные работы проделаны полностью.

Тонколицый человек быстро шагнул к Бутягину:

— Профессор…

— Здравствуйте, Башметов. Как дела с «альбиной»?

Тот в восторге развел руками:

— Масса изумительного!

К самолету сбегался народ. Толпа густела. Ребята, которые посмелее, уже дотрагивались до хвоста самолета. Высокая кудрявая девочка подбежала к Груздеву:

— Папа!..

— Лика!

Груздев поцеловал дочь:

— Как ты загорела… И выросла… Ну, как твое здоровье и успехи?.. Вот тебе письмо от мамы.

Шли все гурьбой к ожидавшим гостей автомобилям. Лика рассказывала:

— Знаешь, папа, а наш опыт со стимулированием удался…

В этот момент директор окликнул Груздева:

— Владимир Федорович! Я хочу вас познакомить с одним нашим новым сотрудником… Он работал здесь вместе с Башметовым.

Перед инженером остановился плотный, сухощавый и крепкий молодой человек в скромной куртке и кепке, назвал себя:

— Голованов.

Инженер приостановился:

— Позвольте, это не вашу статью я читал относительно посадочных машин?

— Мою.

— Тогда давайте знакомиться. Груздев.

Инженер махнул рукой Бутягину:

— Вы поезжайте… Полтора километра? Мы с товарищем Головановым пешком дойдем. У нас разговор…

Лика шла рядом и слушала, как ее отец разговаривал с молодым человеком:

— Чертеж вашей модели я помню, как будто вижу перед собой во всех деталях… Ваше имя-отчество?..

Голованов потупил глаза:

— Иван Васильевич… Но это неважно.

— Все важно на этом свете, мой друг. Скажите, пожалуйста, у вас в статье, насколько я помню, проектировалось предварительное разрыхление почвы…

— Не обязательно.

Лицо инженера сделалось сосредоточенным:

— При каждом поступательном движении колес посадочные резцы должны опускаться в почву. Трехплечный рычаг у вас имел целью удобнее передвигать ростки. А если бы сделать передачу несколько иначе, — скажем, транспортерной лентой?

— Понадобится бесконечный винт, — заметил Голованов просто.

Но в его лице Груздев увидал выражение решительности и уверенности. Это инженеру понравилось.

В летном клубе по случаю прилета гостей из центра состоялся митинг. Бутягин остался доволен проверкой работы. Заметил инженеру:

— Можем смело начинать строить нашу модель.

Инженер поделился впечатлением о Голованове:

— Парень действительно головастый. Сидит в нем этакая изобретательская изюминка. Хорошо бы мне такого на завод… А?

Бутягин пожал плечами:

— Он только что весной окончил институт. Совсем зеленый юноша. Но, говорят, давно и серьезно интересуется машинизацией.

На митинге Бутягин произнес краткую речь о достижениях агрохимии:

— Химия — сама жизнь. Мы со всех сторон окружены химией. Зажег я спичку — начался химический процесс горения. Удобрения свезли в поле — тоже химия… Теперь у нас на очереди задача проникнуть в тайны прорастающего зерна, овладеть и ускорить процесс созревания растений.

А Гуров в это время наклонился к уху молодой девушки, слушавшей профессора, и нашептывал ей что-то смешное. У девушки были мягкие глаза и темнокаштановые волосы. Она покусывала яркие губы, чтобы не рассмеяться.