— Вот как хорошие истории делаются лучше, — шепнул один из слушателей другому.

— Или банальные — хуже, — ответил тот.

Но Готфрид услышал:

— Нет, правда. Я только пересказываю то, что говорят местные. Конечно, это всего лишь легенда. Когда происходит что-то кошмарное, вроде этого случая, люди всегда начинают видеть призраков. И хотя все это, естественно, ерунда, местные твердо убеждены, что в этом здании никогда не должно проводиться ни танцев, ни больших вечеринок. Зал можно снять, например, для свадьбы, но никто пока этого не делал.

— Какое нелепое суеверие, — заявил кто-то из аудитории Готфрида. — Разве вы не теряете деньги, не устраивая танцев в таком великолепном помещении?

— О нет. В конце концов, мы принимаем в основном конгрессы, а конгрессмены со времен знаменитого Венского Конгресса не особо танцуют. А место это по ночам немного мрачновато. Лекции еще куда ни шло, но для музыки акустика там ужасная. Однажды мы попробовали — и Моцарт зазвучал совсем как Штокхаузен. К тому же в городе масса других прекрасных помещений. Тем, кто проводит целый день в Центре, нравится перемена обстановки. Сегодня вы посетили особняк мэра, — кстати, вы заметили там инкрустированные серванты времен Ренессанса? А теперь еще одна занимательная история…

— …и ходят слухи, что это произойдет в случае следующего слияния. Но не думаю, что нам следует беспокоиться. Во всяком случае — пока. Сьюзен? — Ее сосед придвинулся ближе. — Сьюзен, ты же не слышала ни слова из того, что я сказал.

— Ох, извини. У этого типа такой зычный голосище. Так что там про это слияние?.. — Сьюзен умолкла.

— Я не собираюсь все повторять сначала, — раздраженно фыркнул ее сосед. — Мда. Тут шумновато. И жарко. Кажется, с меня довольно. Кто-нибудь собирается топать обратно в гостиницу?

Сьюзен была решительно настроена держаться подальше от окна. «Не отдергивай занавески. Не смотри». Она попыталась погрузиться в детектив. «Викарий опоздал, — подумала Мэри Бирн, входя с охапкой цветов и колосьев, чтобы украсить помещение к празднику урожая. На пороге она уронила букет и закричала. Полоса крови и битого стекла тянулась к алтарю, у которого…»

Сьюзен отложила книгу и взяла справочник орнитолога. Она намеревалась отметить всех птиц, которых можно встретить у Нойзидлерзее. Затем ей показалось, что она слышит слабую музыку, и девушка плюхнулась на кровать, зажав уши руками. Теперь она слышала только яростный стук собственного сердца.

«Это чушь. Нелепое суеверие. Я даже не верю в привидения, не верю в экстрасенсов, не верю в весь этот вздор. Но я видела танцующих. Должно быть какое-то разумное объяснение. Это обычная байка, я могла читать подобное раньше, могла видеть такое в кино или еще где-нибудь, и вот, потому что я устала, и воздух в самолете был спертым…» Бесполезно. Одно и то же предложение крутилось в ее голове снова и снова: «Du, oder jemand der dir nahe liegt wird sterben». Ты или кто-то из твоих близких скоро умрет.

Так кто же? «Только не я, — вопил рассудок Сьюзен. — Пусть кто-то другой, только не я». Она была единственным ребенком в семье, и родители ее уже умерли. Год назад она разошлась со своим последним парнем — расстались они без особого сожаления. У нее есть друзья, но не близкие. И уж тем более не очень близкие. Если кто-то и обречен, то только она. Что ж, это, возможно, и лучше, чем кто-то из дорогих и родных, но перспектива все равно мрачнее некуда; и не важно, сколько раз она повторяла себе, что все это абсурд, — сердце девушки неистово колотилось, а руки, по-прежнему зажимающие уши, были мокры от пота.

Заснула она только перед самым рассветом и проспала — как ей показалось — всего несколько минут, когда ее разбудил возбужденный гам. Такое впечатление, что все обитатели гостиницы высыпали в коридор; должно быть, она проспала. Сьюзен спрыгнула с кровати — и увидела будильник. Всего шесть. Ее охватил очередной приступ страха. Неужели пожар? Или та самая катастрофа? Девушка набросила халат и торопливо распахнула дверь.

Мюриэль Стэйнс, напыщенная делегатка от «Эллифонта», тоже оказалась в коридоре, помятая и взъерошенная, в мешковатой желтой пижаме и пушистых тапочках. «Очевидно, не ожидала ночных визитов коллег». Эта мысль, пришедшая в голову Сьюзен, вытеснила страхи.

— Бедный старый Оскар, — запричитала Мюриэль. — Оскар Херд из отдела кадров. Он жил по соседству от вас. Сердечный приступ. Они там пытаются снова завести его сердце, только, думаю, уже слишком поздно.

— Ох. Это ужасно, — заметила девушка и, поскольку Мюриэль продолжала сверлить взглядом дверь рядом с дверью Сьюзен, добавила: — Наверное, теперь нам следует разойтись по комнатам? Не торчать же в коридоре, как призраки.

Мюриэль бросила на нее ошеломленный взгляд:

— Я не торчу. Я подумала, может, им понадобится помощь. Позвонить семье или что-то еще. А ты, милочка, раздражена.

— Простите. Да, я раздражена. Не обращайте внимания, просто провела скверную ночь. Увидимся за завтраком.

Они обе отправились в свои комнаты. Сьюзен наспех оделась и отрепетировала отговорку — предлог снова появиться в коридоре. Не смогла уснуть и решила прогуляться. Прихватила бинокль, чтобы понаблюдать за ранними пташками. За дверь она шагнула как раз вовремя, чтобы увидеть, как выносят из комнаты Оскара Херда — на носилках, с прикрытым простыней лицом.

— Что ж, скверная ночь, видимо, миновала, Сьюзен, — сказала Мюриэль за завтраком. — С тех пор как ты приехала, я не видела, чтобы ты так улыбалась.

— Неужели? Должно быть, я просто рада, что видела сегодня на прогулке хохлатого жаворонка. Это очень редкий вид.

— Полагаю, ты их всех записываешь, а потом посылаешь списки в какое-нибудь общество защиты птиц.

— Точно, — ответила Сьюзен.

Она ничего не записывала. И жаворонка не видела. Ей нужно было чем-то оправдать возбуждение, которое она не могла скрыть. Это, конечно, чудовищно — радоваться чьей-то смерти, и ужасно обнаружить себя, разумную, предположительно, личность, поддавшейся глупым суевериям. В одном из документов, которые она переводила, доступно излагалось, что по законам статистики такое совпадение, как смерть твоего соседа в гостинице, вполне возможно. А то, что она видела, все равно поддается какому-то логическому объяснению. В конце концов, не исключено и экстрасенсорное восприятие, еще не исследованное электромагнитное излучение мозга — почему подобные передачи должны быть непонятнее мобильного телефона?

— Она не слушает, — фыркнула Мюриэль. — Снова витает со своими птичками. Знаешь ли, Сьюзен, здесь не конгресс птицелюбов. Мы тут ради «Эллифонта».

— Передайте молоко, пожалуйста.

Сьюзен проигнорировала резкость Мюриэль. Большая Сестра, Большой Брат — она из таких. «Эллифонт» просто набит ими. Верность корпорации стала для них почти религией, так же как шпильки, которые служащие вроде Мюриэль могли воткнуть в любого, кто оскорблял их или угрожал их работе. Когда Сьюзен начала работать на «Эллифонт», она раз или два выдала напрашивающийся каламбур насчет «Слоноподобной компании» и быстро поняла по встретившему ее слова молчанию, что над «Эллифонтом» не стоит шутить. Ее радовала возможность работать дома, а также то, что она не продает и не исследует, а всего лишь переводит: дело индивидуальное и нейтральное. В любом случае, она нуждалась в этой работе.

— Ты будешь присутствовать на дополнительном собрании сегодня вечером, не так ли, Сьюзен? Ты ведь не отправишься полюбоваться на сов? Появилось новое программное обеспечение, напрямую относящееся к твоей сфере деятельности.

— Да, конечно, я буду.

Черт бы побрал эту стерву. «Как будто ее делегировали испытывать меня, следить за мной». Вот и новое беспокойство. Почему вообще ее, неприметную Сьюзен Фаринг, послали на Конгресс, где почти ничего не связано с ее работой? И почему Мюриэль так настойчиво изображает Большую Сестру? Сьюзен не удивилась бы, если бы это оказалось какой-то особой проверкой. Кое-что из того, что она переводила недавно, носило гриф «Секретно». Возможно, они встревожились, что она выдаст какие-нибудь тайны компании. Сунет бумаги в дупло, из которого их заберет ее приятель-птицелюб? Сьюзен снова улыбнулась.