— Когда настолько опаздываешь, следует предупредить по телефону, — заявил ночной портье.

— Я не могла позвонить. Мне пришлось нестись сломя голову, чтобы успеть на последний автобус из аэропорта, — отрезала девушка, склонившаяся над толстенным, богато украшенным журналом регистрации, хотя она готова была разрыдаться. И без того первый день чертова Конгресса пропущен, а тут еще этот проклятый портье грубит.

— Вы могли бы позвонить из самолета.

— В самолетах запрещено пользоваться мобильными. Кстати, трубки у меня все равно нет.

Ночной портье, уже немного очухавшийся ото сна, прочел имя девушки и окинул ее с ног до головы оценивающим, ничего не упускающим взглядом; так-так, стройненькая, без особых примет, Сьюзен Фаринг, особа без достатка и влияния, догонявшая последний автобус вместо того, чтобы взять такси, и не имеющая даже мобильного телефона. Затем его утомленный и несколько затуманенный алкоголем мозг отметил, что она хорошенькая, и портье заговорил чуть приветливее:

— В любом случае, вы получите хорошую комнату с прекрасным видом прямо на парк Дома Конгрессов. Ворота сразу напротив. Завтра утром не опоздаете.

— Спасибо, — буркнула не смягчившаяся Сьюзен.

Портье пожал плечами и протянул ей ключ. Он не предложил помочь с багажом. Не настолько уж она хороша, и на чай от нее вряд ли дождешься. Да и нынешние чемоданы всегда с колесиками. И ее тоже — вон, одно заедает. Портье, выходец из страны, в которой у большинства чемоданов колесики как раз отсутствовали, наблюдал из-под полуприкрытых век, как Сьюзен сражается с толстым ковром, волоча свой багаж мимо подстриженных в форме шаров растений в кадках и однообразноскучных модернистских кресел к лифтам.

В своей комнате Сьюзен раздвинула занавески и распахнула окно в теплую летнюю ночь. Да, парк виден был насквозь, как и сказал портье, до самого сияющего купола. Это, должно быть, крыша Дома Конгрессов, подумала Сьюзен, вспомнив фотографию в брошюре. Свод не просто светился; в нем угадывалось движение и буйство красок. Какая-то вечеринка в пентхаусе? Любопытно. Девушка прихватила с собой бинокль, рассчитывая понаблюдать за птицами Нойзидлерзее,[46] когда Конгресс закончится. Она быстро распаковала его и навела линзы на яркий купол, возвышающийся над темными деревьями.

Да, там шла вечеринка — люди танцевали. Явно бал, и очень торжественный, возможно, даже костюмированный. Женщины в длинных платьях, мужчины в костюмах, таких же пестрых, как платья: багряно-красных, изумруд прях, льдисто-голубых. Но, как Сьюзен ни крутила колесико настройки, как ни ловила фокус, она никак не могла разглядеть их отчетливо. Гости, казалось, беспрестанно кружились, подлетая к стеклянным стенам и мгновенно уносясь прочь. Вот мелькнул подол широкой юбки, светлая прядь, разворот плеча, вскинулись хлопающие руки — всего лишь вспышки образов, мимолетные проблески. Она продолжала вглядываться, все еще пытаясь добиться от бинокля четкости, когда ее ушей достигла тонкая, едва слышная мелодия. Вальс — возможно, вальс Штрауса? Обрывок слишком короток, слишком слаб, чтобы определить наверняка. Ясно одно: это очень быстрый вальс, поистине бурный вальс — танцоры двигаются с головокружительной, почти невероятной скоростью. Конечно, Австрия славится подобными вальсами… Да, этот бал, в честь чего бы он ни давался, действительно фантастический. Она просто обязана посмотреть поближе.

Забыв об усталости, Сьюзен наспех припудрила носик, пробежала расческой по волосам и кинулась вниз по лестнице. Бал наверняка не имеет никакого отношения к открытию ее скучного Конгресса — скорее уж к закрытию предыдущего; но раз уж идет такая вечеринка, то бар, вероятно, еще открыт. Она чуть-чуть выпьет, послушает музыку и, может, даже проскользнет в купол.

— Там бал, — весело бросила она ночному портье. — Я хочу пойти посмотреть.

Портье безразлично кивнул. Сьюзен торопливо пересекла улицу и оказалась возле ворот. К ее удивлению, они были закрыты на цепь и висячий замок. В будке у входа застыл сторож. Увидев Сьюзен, он покачал головой и сделал ей знак отойти.

— Zugesperrt, — сердито буркнул он. — Заперто.

— Но там вечеринка. Там бал! — воскликнула Сьюзен на своем безупречном немецком.

Часовой снова тряхнул головой:

— Zugesperrt.

Обескураженная, Сьюзен побрела назад по пустынной улице. Ночной портье дремал. Девушка взглянула на часы над его головой и изумилась, увидев, что сейчас даже позже, чем она думала. Огорченная задержкой самолета, она забыла перевести часы. Уже два ночи. Вечеринка, должно быть, закончилась.

Поднявшись к себе, она убедилась, что купол темен и безмолвен. Но почему же ворота были заперты? А, гости, наверное, вышли с другой стороны, решила девушка. Возможно, безопасность требует, чтобы ночью использовались только одни ворота. И все же странно, что все здание словно погасло разом, что все окончилось так внезапно, без обычных звуков, сопровождающих разъезд гостей… Но она слишком вымоталась за сегодня, чтобы ломать голову над этой загадкой. Сьюзен перевела стрелки своих часов и поставила на утро будильник. Через несколько минут она уже спала, крепко, без сновидений.

Следующим утром Сьюзен шагала по длинной песчаной подъездной аллее, обсаженной безжалостно обкромсанными деревцами. Здание, к которому она приближалась, являло собой предел неуклюжести смешения стилей. Тут вступали в мезальянс псевдо-Ренессанс, псевдоклассика и палаццо (кажется, это так называется) конца XIX века, рождая массивный куб с дорическими колоннами и мраморными ступенями повсюду, с нелепыми цветочными фризами и венчающим все это безобразие стеклянным куполом. Вместе со стеклянными и бетонными флигелями, умножающими общую абсурдность строения, здание это — средоточие «изысканных достоинств», как описывалось оно в рекламном буклете, — было достаточно большим, чтобы вмещать две-три маленькие конференции или одну крупную.

В настоящее время тут проводились два конгресса. Сосредоточившись на поиске нужной ей конторки, Сьюзен обшаривала взглядом только первый этаж. И лишь когда ей закончили надписывать и пришпиливать бэйдж, она подняла голову — и взор девушки уперся прямо в купол из гладкого стекла.

— Но как!.. — негромко воскликнула Сьюзен. Почувствовав внезапное головокружение, она ухватилась за стоящий перед ней стол.

— Я говорю… Что-то не так? Вам плохо?

— Нет, все нормально. Просто на секунду закружилась голова. Вчера было такое длинное путешествие. И мой самолет опоздал.

Коренастая женщина, обратившаяся к ней, уставилась на карточку Сьюзен.

— Вижу, ты тоже из «Эллифонта». Привет-привет. Я Мюриэль Стэйнс. — Она помахала лацканом с приколотым к нему бэйджем. — Из вестонского отделения, — добавила она, заметив, что Сьюзен пропустила представление мимо ушей. — Большинство остальных тут — ксенотрансплантологи. Здешняя политика направлена на смешение различных групп — устраиваются научные собрания и все такое прочее, что многие ученые считают витанием в облаках. Все говорят, мол, нужны мосты между наукой и культурой. А я думаю — это чушь. Куда полезнее сочетать родственные дисциплины, вроде урологии и бактериологии: у них есть чем обмениваться. Но на этот раз они попали в самое яблочко. Последнее слияние… — Она остановилась, увидев, что Сьюзен с пустым лицом по-прежнему опирается на стол. — Дорогая, с тобой правда все в порядке?

— Да. Наверное, дело в разнице во времени. Перелет, нарушение биоритмов… Еще минута, и я приду в себя.

— Разница во времени? Это при перелете из Лондона? Как-то не верится. Не принести ли тебе чего-нибудь?

— Нет, спасибо. — Сьюзен сделала шаг в сторону, оторвавшись наконец от стола. Она не могла заставить себя опять поднять взгляд. — Прошлой ночью тут проводилась вечеринка?

— Вечеринка? Что-то не слышала. Разве что ксено сняли ресторан после закрытия.

— Ресторан наверху?

— О нет. Там всего лишь небольшие комнаты для семинаров. Ты же видела, как тут все построено. Пустая трата пространства. Безобразие или безрассудство, или как вы там это произносите. — Мюриэль бросила короткий взгляд наверх. — Только подумай, какой Конгресс-Центр мог бы занять все эти ярусы. Впрочем, полагаю, люди находят этот огромный высоченный зал до самой крыши впечатляющим.