С того дня, когда я был здесь в последний раз, забор перекрасили, точнее, начали перекрашивать. Ржавый почтовый ящик с надписью «Юджин Д. Эллис», которая почти стерлась от времени, взгромоздился, как гриф, на свежепобеленные ворота. Глазом не успеешь моргнуть, как на них начнет оседать пыль. Но работа осталась незаконченной — хозяину не хватило то ли времени, то ли краски, сказать трудно. Вторая половина ворот выглядела так, словно не видела кисти с тех пор, как дедушку Юджина качали в колыбели. Побеги кудзу подползли к забору, готовые перелезть через него во двор.

Дом изменился в таком же разномастном стиле. Казалось, будто план обновить все, что можно, рассчитанный надолго — наверняка к рождению маленького Эллиса, — забросили из-за внезапно случившейся катастрофы. Хорошо, что ветер этим летом забыл про Алабаму, иначе я бы недорого дал за это жалкое подобие крыши. Ночью сквозь прорехи на месте кусков черепицы наверняка пробивается лунный свет.

Юджин сидел на ступеньках крыльца, держа на коленях ружье. Он заметил, что я приближаюсь, и встал, ни на миг не отводя от меня глаз.

Я скользнул взглядом по бутылке, в открытую стоявшей рядом с ним, возле пустой будки собаки — Джестера. Бутыль на три четверти была заполнена какой-то смесью, рецепта которой мне и знать не хотелось. Мутная жидкость была того же непонятного цвета, что и пятно в форме Соединенных Штатов на штанах Юджина. Одежда его помята и, похоже, не особенно чиста — полное впечатление, что он давно не снимал ее. Щеки напоминали плохо ухоженный сад, который подстригают как попало, — зато впервые в жизни Юджин выглядел на свой возраст.

Он всегда казался слишком юным, чтобы быть отцом Джексона. Кора и Юджин еще не достигли двадцатилетия, когда у них родился сын, а теперь мальчику было десять. И все эти годы Юджин не был похож на человека, от рассвета до заката тяжело работающего под южным солнцем: наверное, дело тут в светлой коже и волосах, как у викинга.

Когда я подошел, Юджин впился в меня своим особым взглядом, который у него перенял и Джексон, — словно поверх воображаемых очков. Он крепче стиснул ружье, вцепившись в него грязными пальцами. Несомненно, он проводил долгие часы, начищая его, как какую-нибудь драгоценную серебряную безделушку, — оружие сверкало, словно вспышка холодной молнии. Я облизнул губы и изобразил — весьма неубедительно — подобие улыбки.

— Привет, Джин.

Кажется, до этого момента он меня не узнавал. У него было выражение лица человека, проснувшегося среди ночи в незнакомой спальне. На какой-то миг я подумал, не злоупотребляет ли он сомнительными напитками и другими веществами? Когда человек предоставлен самому себе, соблазны накидываются на него, будто стая голодных собак.

— Элмо? — спросил он наконец. — Зачем ты здесь?

— Я решил принести тебе еды. Немного. Люси испекла хлеб и приготовила рис с бобами. А для детей остался тыквенный пирог. Думаю, Кора пока не в состоянии готовить для вас, но, конечно, могу и ошибаться…

Я ожидал, что он уцепится за руку помощи, которой я размахивал у него перед носом, но Юджин и на дюйм не сдвинулся с места. Не знаю, понял ли он хоть слово из сказанного мной.

— Может, я отнесу это в кухню?

— Погоди! — Он ответил чересчур быстро, словно крик вырвался у него прямо из сердца. — Я сам отнесу. — А потом как будто извинился: — Не хочу будить Кору. Спасибо, Элмо.

Я отдал ему сверток, и Юджин положил его на крыльцо одной рукой, не выпуская из другой ружья, словно суеверно боялся отложить его. Только тут я почуял запах — или, скорее, отсутствие запаха. Каждому дому в нашей округе присущ свой отчетливый запах; чаще всего это аромат бекона с яйцами или мяса, пожаренного на гриле во время барбекю, которые затягиваются до позднего вечера. Аромат лета, завораживающий и устойчивый.

У дома Эллиса запахи были рассеянные и поблекшие: мертвые запахи сена и табака. Все остальные оставались взаперти за плотно закрытыми ставнями, не впускавшими в дом солнечные лучи. Даже из-за полуоткрытой двери виднелась недружелюбная сетка экрана против мух.

И тишина.

Я слышал только позвякиванье цепочек на качелях, висевших на дереве позади дома, — надо полагать, там Джексон. И больше ничего. Поэтому звуки при каждом жесте Юджина казались преувеличенными; любой шорох отдавался в этой тишине, как треск сухой ветки под каблуком. Я предполагал, что меня встретит торопливое бормотание радиоприемника Юджина. Обычно я слышал его с улицы, прежде чем переступал порог. Отдаленные голоса, приглушенные посторонними шумами, словно секретные сообщения, отправленные наугад и полученные по ошибке. Безымянные музыкальные отрывки, возникающие из ниоткуда, были звуковым фоном во время нашей игры в карты. Веселые мелодии, которым невольно подпевала Джунипер, будучи младенцем. Они сопровождали и ее первые шаги — однажды ей захотелось потанцевать под звуки скрипки, и она просто встала на ножки…

— Я всего лишь хотел узнать, что там с ребенком. Полагаю…

— Еще нет, — оборвал меня Юджин. — Он родится позже.

— Должно быть, Кора измучилась от долгого ожидания.

— Не больше, чем я. — Он произнес это совсем тихо, почти шепотом.

Я подумал: не похоже, чтобы Юджин был вне себя от радости, предвкушая отцовство. Много вы видели отцов, говорящих о близком рождении ребенка и одновременно сжимающих приклад ружья? Может быть, лето слишком сильно давит на него, подумал я, и на Кору тоже? Когда от жары кровь закипает в жилах, недолго и помутиться разумом.

— Если ты пришел узнать новости, Элмо, боюсь, что не могу сообщить тебе ничего важного.

— Если честно, я немного тревожусь о Коре. И тебя мы давно не видели в городе…

— …И ты, конечно, не понимаешь, почему я перестал отправлять сына в школу. Так, Элмо? Тебя прислали, чтобы ты тут вынюхивал?

Я видел, что Юджин колеблется, выбирая подходящее оправдание: «я посылаю детей в школу, когда считаю нужным» — весьма подозрительно; «на ферме возникла инфекция» — странная причина для того, чтобы отрезать себя от мира, особенно если у тебя беременная жена… Он остановился на самом нейтральном варианте:

— Джек нужен мне здесь, если уж ты так хочешь знать. Он отличный помощник.

— Красить дом?

— Помимо всего прочего.

Ему хватило наглости утверждать, что работы продолжаются, хотя только слепой не заметил бы, что к дому давно никто не прикасался.

Должно быть, услышав свое имя, Джексон примчался бегом. За спиной Юджина из-за угла дома выглянула его голова, увенчанная роскошными рыжими, как у отца, волосами. Только личико было бледноватым.

Для своих десяти лет Джексон был слишком маленьким и еще не избавился до конца от детской пухлости. Штаны из грубой ткани — подарок соседа, чей сын давно из них вырос, — протерлись на коленях и были на пару размеров велики. Даже с подвернутыми штанинами и сильно укороченными помочами они напоминали старые тряпки, в которые наряжают огородные пугала.

Увидев меня, Джексон сделал шажок назад и вцепился в ошейник Джестера, удерживая пса, хотя он всего лишь хотел облизать меня длинным языком. Я подмигнул мальчику, но не получил никакого ответа.

— Джексон Эллис, — произнес Юджин, не оборачиваясь, — будь любезен, пойди и поиграй, дай поговорить нам, мужчинам.

Голос его звучал почти спокойно, без намека на суровость. Обращаясь к сыну, Юджин оставил резкий тон, который приберегал для навязчивых незваных гостей, к которым, похоже, относился и я.

Джексон неохотно ушел, так и не отпустив ошейник Джестера, — однако напоследок бросил на меня любопытный взгляд. Пес казался рядом с ним таким огромным, что я не мог бы сказать, кто из них кого ведет.

— Думаю, Джексон помогает тебе и с птицами?

— Птицами? — переспросил Юджин.

— Я заметил, что ты держишь охотничье ружье — надо полагать, чтобы отпугивать с поля птиц и мелких зверей?

Один уголок его рта приподнялся так сильно, что показалось, будто Юджин подмигивает мне. Он никогда не умел улыбаться симметрично.