— И, должно признаться, ты спустился на мягком месте, — пошутил Мак Грегор.

— Уж чересчур на мягком, — засмеялся сэр Джордж.

— Да это не беда, если вы только думаете, что не весь Марс такой.

— Не думаю, а знаю наверно, что он не весь такой, — сказал Бернет так утвердительно, что все разом повеселели.

— Спасибо тебе, Бернет, — шепнул ему Мак Грегор. — Я рад, что ты приободрил их хоть немножко.

Между тем ветер не унимался; настала ночь, а он все дул с прежней силой. Бернет прижал электрическую пуговку, и шар озарился ярким светом, зато в окнах так потемнело, как будто их выкрасили черной краской.

— Мы все еще плывем к югу? — спросил Мак Грегор.

— Да, и очень быстро; мы пролетаем миль по сорока в час. Я нахожу даже подобную быстроту немного опасною.

— Шутишь! — удивился Мак Грегор. — Что значит для нас подобная скорость, когда мы путешествовали недавно с быстротою пятидесяти тысяч миль в минуту?

— Теперешняя наша быстрота при настоящих условиях гораздо опаснее.

— Как так?

— Тогда нам не представлялось на пути серьезных препятствий, а теперь, если мы наткнемся на горный хребет, нам придется хоть не так плохо, как опасался м-р Блэк, когда думал, что мы не в состоянии будем замедлить ход, а пожалуй вроде того. Столкновение будет не так сильно, но для нас достаточно, — прибавил он, взглянув на Блэка с той чуть заметной, но лукавой улыбкой, которая порой мелькала на его губах, когда ему хотелось подразнить кого-нибудь. Заметим кстати, что при всей своей глубокомысленной учености он не был свободен от этой страсти.

— Господи помилуй! — взмолился Блэк, — долго ли нам еще придется опасаться всяких случайностей? Скажите, м-р Бернет, разве ваше… как его там? Ну, притяжение, тяготение, что ли, не может дать вам способа подняться повыше, чтоб не натолкнуться на гору? Ведь вы говорите, что оно всесильно, неужели же оно не может оказать вам такой пустой услуги?

— Могло бы, если б я знал, когда именно подняться.

— А разве… разве сама ваша машина не поднимется автоматически в виду препятствия?

— Каким это образом?

— Ну, я не умею объясняться научным языком. А на той высоте, на какой мы летим, могут попадаться горы?

— Отчего же, ведь бывают горы в пять тысяч футов вышины. Одной такой горы на нашем пути было бы довольно для нас.

— Значит, пиши пропало! — воскликнул Блэк, махнув рукой. — В таком случае я не понимаю, почему мы вместо полумили не поднимемся над Марсом миль на десять, на двенадцать.

— Это было бы неудобно по многим причинам.

— Например?

— Во-первых, на такой высоте не было бы ветра, который нам очень помогает. Во вторых, здесь мы дышим внешним воздухом, а там нет атмосферы: нам пришлось бы расходовать наш собственный запас кислорода, а мы должны его приберегать. Наконец, — прибавил он, опять слегка улыбнувшись, — я почти уверен, что по тому направлению, в каком мы летим, мы не встретим гор.

— Давно бы вы сказали! — воскликнул Блэк с живостью и замолчал, словно прикусил язык: ему было досадно — зачем он слишком откровенно выдал чувство, которое испытывал. Его трое товарищей внимательно следили за только что приведенным разговором; по правде сказать, и они испытывали то же или почти то же, что Блэк, только лучше его умели скрывать свои ощущения. При последних словах Бернета и они повеселели.

— Удивляюсь, как вы не уймете этого болтуна, м-р Бернет, — шутливо заметил Дюран, хлопнув по плечу Блэка. — Он только отвлекает вас от ваших соображений.

— Нисколько, — ответил Бернет, снова принимая свой обычный спокойно-серьезный вид. — Напротив, я всегда рад случаю объяснить вам — почему я делаю что-нибудь именно так, а не иначе: не будь этого, моя ответственность была бы слишком тяжела для меня.

— Об этом тебе нечего беспокоиться, Бернет, — вмешался Мак Грегор. — Мы знаем, что мы в хороших руках. Не твоя будет вина, если случится какое-нибудь несчастие. А теперь знаешь что? Уменьши-ка свет, и пусть наши товарищи уснут немножко. Нам с тобой спать пока не полагается, а им нужен покой.

— Именно, именно! — с живостью согласился Блэк. — И как еще нужен-то: от долгой бессонницы нервы всегда так расстраиваются!

Никто не стал спорить; все живо разместились по кушеткам, любезно простившись между собою и хозяевами. Гордон, как истый путешественник, уснул, едва успел прилечь. Блэк также скоро уснул, придумывая речь к своим будущим избирателям: он уже мечтал, что непременно попадет в марсовский парламент. Дюран и Гревз, в свою очередь, не замедлили предаться сну; один сэр Джордж по обыкновению почитал на сон грядущий свой «Финансовый руководитель», заменявший ему часослов или молитвенник. Но вскоре и он заснул. Свет в шаре, уменьшенный до минимума, освещал помещение слабым мерцанием; не слышно было другого звука, кроме ровного дыхания спящих. Каждый грезил, смотря по тому, что его занимало: кто специальной корреспонденцией, предназначенной к тому, чтобы произвести переворот в газетном мире, кто небывалого интереса романом, кто чудной картиной, кто неслыханной красоты речью, кто чудовищными барышами.

Только Бернет и Мак Грегор не спали: им было не до сна. Бледные, измученные долгою бессонницею и всем испытанным и пережитым, они сидели на платформе, оберегая покой остальных и следя за правильностью движения корабля. Вдруг с юга послышался тот же самый звук, который поразил их во время стоянки. Он раздался не так громко, как тогда, но так же жалобно, так же отчаянно и замер к северу, потрясая душу своим отдаленным глухим рыданием. Друзья переглянулись в ужасе и невольно схватились за руки.

— Слышишь? — проговорил Бернет глухо.

— Что бы это могло быть? Как ты думаешь, Бернет? — спросил Мак Грегор дрожащим голосом.

— Не знаю и представить себе не могу, — отвечал ученый взволнованно. — Но это ужасно… ужасно!

Стой, Бернет, я вижу город! Эти слова и звучный голос Мак Грегора разбудили всех спавших; они вскочили с места, схватили зрительные трубы и бросились к окнам.

Как непохоже было то, что представилось их глазам, на то, что они видели накануне!

Песчаные облака, крутившиеся и извивавшиеся, подобно огненным змеям, исчезли, зловещего зарева на небе как не бывало. Солнце сияло безоблачно в яркой небесной лазури. К югу виднелись зеленеющие горы Лагранжского полуострова, расстилаясь волнистыми линиями, образовавшими симметрические изгибы. Ближе серебристые волны озера Маральди тихо плескали в берега, покрытые желтым песком, сверкавшим, как золото, в лучах утреннего солнца. К востоку тянулись другие озера, другие горы, обширные равнины, покрытые роскошною растительностью, холмы, пестреющие полевыми цветами, террасы, обвитые зеленью, роскошные цветники, красивые деревья с нежными перистыми листьями, между которыми порхали бесчисленные стаи певчих птичек. Утренний ветерок доносил откуда-то звуки чудной музыки, которая сливалась с гармоническим плеском волн, а на берегу бухты Пратта, примыкавшей к озеру Маральди, расстилался на протяжении многих миль город, весь построенный из белого мрамора.

Несколько времени все безмолвно любовались чудною картиною. Бернет спустил шар настолько, что с планеты, над которою он носился, стали слышны в открытые окна (Мак Грегор прижал пуговку и все окна разом открылись) самые нежные звуки: щебетание птичек, журчание ручейков, жужжание пчел, тихое блеяние стад, состоявших из каких-то невиданных животных. Все это вливалось в окна вместе с чудным ароматом цветов, лаская чувства путников и повергая их в целый мир наслаждения, живого, упоительного, но безусловно чистого. Итак, наши искатели приключений не ошиблись в расчете. Неимоверные опасности, которым они подвергались, были вознаграждены вполне, и каждый из них воскликнул с благоговением:

— Мы достигли рая!

При этих словах голова Бернета тихо опустилась на грудь; он проговорил со спокойной улыбкой, выражавшей безмерную радость: — наша взяла, Мак Грегор, — и лишился чувств.