Его кровать находилась в комнате, предназначенной длянее, – такой дурной судьбы он не заслужил.

А еще опасно, что только от одной мысли о ней, о воспоминании, как его взгляд блуждал по ее нагому телу, тщательно исследуя каждую открытую тайну, помогите ему святые праведники, его тело пробуждалось к жизни, а мозги превращались в творог.

Он уже достаточно вынес, когда кровать, разобранная и забытая, хранилась в сырой комнате одной из зловонных квартир Эдинбурга, сдаваемых в наем. Боже, он потерял счет векам, проведенным в этой дыре.

Только одно воспоминание об этом времени вызывало дрожь.

Каким облегчением было совсем недавно очнуться и обнаружить себя в просторном, полном воздуха помещении. Даже если магазин Димблеби находился на английской земле.

Там, по крайней мере, время от времени сквозь грязное окно просачивались лучи солнечного света. И редкие посетители, которые охали и ахали над его кроватью, доставляли больше приятных минут, чем сырость и чертовы крысы, с которыми он проводил время в Эдинбурге.

Но это – он сжал в горсть край одной из настенных шелковых драпировок и тряхнул ее – попасть сюда было достаточным оскорблением, от которого и святой возмутился бы.

Подлое деяние взывало к немедленному возмездию, и он точно знал, на кого падет его гнев. Сжав ткань, он чуть было не поддался порыву искромсать острием лезвия тонкие нити.

Пальцы просто зудели от мучительного соблазна!

Ему было известно, что эта ведьма жаждет заполучить его кровать, но он не ожидал, что она посмеется над ним, вернув на место предательства.

 Тем не менее, она сделала это, и его уши горели, а рука тянулась к кинжалу при мысли о таком вероломстве.

Однако, коротко хмыкнув, он заткнул клинок обратно за пояс. Здравомыслие всегда выручало его в опасных ситуациях, и каждый рыцарь, дороживший своими шпорами, знал – вспыльчивость есть не что иное, как самый быстрый путь к сожалению. Так что, подавив раздражение, он продолжил расхаживать по комнате. Медленная улыбка изогнула губы.

Злая улыбка, смягченная чувством удовлетворения.

В конце концов, в долгом ожидании прибытия ведьмы он сможет изобрести множество восхитительных способов испортить ей удовольствие от купленной кровати.

Скоро она окажется там.

Он уже чувствовал ее запах.

От нее пахло языческой шлюхой. Этот порочный опьяняющий мускус заставлял мужчину думать, что он чувствует жар ее тела, даже находясь в другом конце комнаты.

Не то, чтобы это имело значение. Она может даже выкупаться в этом пленительном аромате – он докажет, что ее способность очаровывать на него не действует.

Он останется равнодушным, потому что сейчас ощущал себя более сильным, чем когда пребывал в Лондоне. В сознание больше не залезут фантазии о пышных и теплых выпуклостях и впадинах, о жарком дыхании, опаляющем обнаженную кожу.

Вытянув руки над головой, Алекс стиснул зубы и хрустнул суставами, готовясь действовать.

Да, ее прибытие неизбежно.

И в тот момент, когда наступит ночь, и она спокойно устроится в его кровати, он примет ее с соответствующим «добро пожаловать».

CEUD MILE FAILTE!

«Сто тысяч раз добро пожаловать!» – провозглашал большой баннер, растянутый над въездными воротами Рэйвенскрэйга. От неожиданного появления сердечного гаэльского приветствия, закрепленного над поднятой решеткой так, чтобы все видели, у Мары перехватило дыхание, а сердце бешено заколотилось.

Она уставилась на вывеску, удивленная и восхищенная. Головокружительная смесь эмоций быстро сменилась наплывом жара от смущения, когда Малколм нахально подмигнул ей, и машина поползла со скоростью улитки.

Не то, чтобы она могла не заметить этот колышущийся лозунг.

Действительно, яркие синие буквы и каждое слово величиной с фут явственно бросались в глаза. Но чем ближе они подъезжали к группе огромных букв, смотревших прямо на нее, тем труднее ей становилось дышать.

Смысл приветствия не вызывал сомнения.

– В общем, они суетились несколько дней, готовясь к вашему прибытию, – признался Малколм, избавляя ее от тревоги. Они проехали под баннером и дальше через похожую на туннель внутреннюю часть ворот. – Они все будут ждать вас перед замком. Это также верно, как и то, что я дышу.

Мара сглотнула от этого образа, волнение в желудке лишь усилилось.

– Но как…

– Как они узнают, что мы уже подъезжаем? А, ну я мог бы сказать, что они ждут с самого рассвета, но правда в том, что о нашем продвижении им по телефону сообщали с каждой фермы, которую мы проехали. – Он скользнул по ней взглядом. – Вам известно, что это первый за двадцать лет визит хозяйки замка в Рэйвенскрэйг?

У Мары от удивления открылся рот.

– Леди Уорфилд не приезжала?

Малколм отрицательно покачал головой.

– За исключением раза или двух, она не возвращалась сюда после замужества. Лорд Уорфилд не очень любил Шотландию. Люди говорят, он жаловался на то, что никогда не мог согреться, и что его раздражал туман.

 Мара не особо прислушивалась, поскольку густой лес остался позади, и среди деревьев показался замок Рэйвенскрэйг.

Высокий, обнесенный парапетом и намного внушительнее других, виденных ею когда-либо, унаследованный дом стоял на дальнем конце широкой изумрудно-зеленой лужайки, и его внешний вид включал в себя все, что она узнала из романов о средневековой Шотландии.

Замок все еще выглядел потрясающе и, казалось, был построен на границе мира. Сразу за ним лужайка резко обрывалась, и дальше не было ничего кроме огромного простора бескрайнего синего неба.

– Ну и ну! – задохнулась Мара, широко раскрыв глаза.

Малколм тихо засмеялся:

– Тот еще вид, правда?

Она едва замечала молодого человека, потому что по ребрам поползло абсурдное ощущение нереальности, сжимая их так туго, что Мара удивилась, как сердцу хватает места биться. У нее просто не было слов.

Кивок – это лучшее на что она оказалась способна.

Ее отец был бы красноречивее, его глаза наверняка округлились бы, как блюдца, и только представив, как он хлопает ими, она почувствовала прилив горьковато-сладкого тепла, в груди все сжалось.

Никакие самые дикие мечты не смогли подготовить ее к подобному зрелищу.

И вряд ли вообще что-то могло сделать это.

Хотя она была на грани нервного истощения, сухость во рту и зачастивший пульс убеждали, что сейчас перед ней не фантазия.

Рэйвенскрэйг виднелся так же ясно, как и день перед нею, вместе с двумя своими круглыми башнями по бокам массивной, обитой железом двери, над которой она смогла разобрать вырезанный в камне герб Макдугаллов.

Это была совсем не мрачная и нахмуренная груда, неприступная и загадочная, а чудо с удивительными башенками из розового песчаника, перед которым, как и предсказывал Малколм, стояли в ожидании, тесно сбившись в кучку, люди.

Когда она вышла из машины, один из них, кривоногий старик в килте, важно шагнул вперед. У него были темные волосы с седыми прядями, лицо, изрезанное морщинами, и выцветшие голубые глаза, однако взгляд лучился жизнью и дружелюбием.

– А! Леди собственной персоной! Наконец-то! – приветствовал он ее громким голосом, смягченным теми же музыкальными переливами, что и у Малколма. – Добро пожаловать в Рэйвенскрэйг. Я – Мердок Макъюэн, домоправитель.

Мара мигнула, едва не вытаращив глаза от изумления. Но все в нем – от стильного спорана

[11]

до седых кустистых бровей – выглядело так, будто он только что явился с приема времен королевы Виктории.

Или намеревался сопроводить ее туда!

По спине прокатилась дрожь неверия, она открыла рот и снова закрыла его, потеряв дар речи.

– Спасибо, мистер Макъюэн, – ей наконец-то удалось справиться с собой и протянуть для приветствия руку. – Мне так приятно…

– О, хорошо, Мердок все сделает как надо, – после краткого рукопожатия он схватил ее чемоданы. – Я немедленно отнесу их в вашу комнату, а вы тем временем познакомьтесь с остальными, – добавил он, согнувшись от веса ее багажа.