В Тибете употребляется четыре вида погребения усопших: тела их или сжигают, или топят в реке, или относят в горы, или же, наконец, режут на куски и отдают на съедение этим ужасным собакам! И это самый высший почет, который тибетцы могут оказать умершему…
— Если здесь такое необыкновенное множество собак, то разве не может быть частых случаев бешенства? — сказал кто-то из путешественников.
— Да, действительно, бывают многочисленные случаи водобоязни! — ответил совершенно спокойно Матанга, не видя в этом ничего страшного.
Со всех сторон на всех стенах домов, дворцов и храмов, и над дверями, на широких развевающихся лентах, путешественники снова увидели знаменитую надпись, историю которой рассказывал им Матанга:
«Отmanipadmehoum».
— О! драгоценность в лотосе, аминь! — невольно воскликнули они.
Матанга повел их по какой-то улице, которая состояла из необыкновенно странных зданий; стены их, в противоположность стенам других домов, оштукатуренных в однообразный белый цвет, исключая желтые и красные рамы дверей и окон, имели какой-то причудливый, узорчатый вид. Вглядевшись внимательнее, европейцы поняли, что стены эти составлены не из кирпича или песчаника, а из бычьих и бараньих рогов! Строители воспользовались различием рогов: бычьи — белые и гладкие, а бараньи — черные и шероховатые и, скрепляя их цементом, образовали удивительные рисунки, разнообразные до бесконечности и очень красивые; Матанга утверждал, что эти дома, построенные из рогов, отличаются чрезвычайной прочностью. В ту же минуту они подошли к новому буддийскому храму. У входа помещалась громадная статуя Будды, сидящего в мистическом цветке лотоса; улыбаясь, он поднял вверх два пальца. Перед статуей стояли медные вазы, в которых помещались дары из молока и масла, подносимые идолу. Бесчисленное множество лам заняты были только тем, что жгли жертвуемые свечи перед идолом и вертели «молельное колесо», — остроумную машину, посредством которой на колесо наматывались тексты молитв, вместо того, чтобы их читать, если для чтения верные не имели времени или желания.
Почти все ламы при виде европейцев быстро покинули свои посты и подошли поближе, чтобы рассмотреть невиданных гостей. Все, казалось, положительно терялись в догадках насчет происхождения этих иноземцев. Одежда, цвет лица, походка — все поражало тибетцев.
Толпа так сдавила путешественников, что они должны были составить круг и поместить в середину дам, чтобы тех не задавили, и в таком виде едва двигаться вперед.
Несмотря на эту предосторожность, положение было очень неприятное.
Кто-то из них спросил Матангу, какие главные достопримечательности города. Он отвечал с улыбкой, что если бы такой вопрос предложили китайцу, он не преминул бы ответить: «Собаки, женщины и ламы…» Но сам он, уроженец города, истинный патриот, остережется подобной нелепости. По его мнению, самые драгоценные произведения Лхасы, это — «pou-lou», особенная шерстяная материя, окрашенная в яркие цвета; курительные свечки, известные во всей Азии под названием «tsanhiang», и, наконец, деревянные чаши, без которых каждый тибетец был бы несчастнейшим человеком в мире. Эту чашу он всегда носит на груди и пользуется ею для самого разнообразного употребления. Там он готовит «дзамбу» (tsamba), такое тесто из масла и ячменной муки, которое он мешает руками и лепит катушечки — это хлеб у тибетцев. В чашу он наливает чай, который, долго кипятит на огне аргала, — топлива не особенно приятного запаха, которое собирают за животными; прежде чем выпить чай, он бросит туда огромный кусок масла; а чтобы вычистить чашу, он вытирает ее тоже маслом. Считается полезным этими остатками вытирать лицо и руки. Из чаши пьют также напиток вроде кисловатого пива, довольно приятного вкуса; в чашах едят также и мясо, вареное или жареное. Словом, чаша эта для него и кухня, и тарелка, и чашка, и стакан.
Когда спросили насчет цены этой увлекательной чаши, Матанга объявил, что чаша из лакированного дерева без всяких украшений может стоить от нескольких су до пятисот и тысячи франков. Он повел своих спутников в лавку, где женщина с сильно раскрашенным в черный цвет лицом предложила им разнообразный выбор чашек, действительно очень миленьких, но до того простых, что они не могли понять, каким образом цена их может доходить до такой невероятной цифры. После некоторых просьб объяснить это, Матанга, наконец признался, что самые дорогие чаши имеют силу обезвреживать все яды. Каким образом?.. Этого ни один честный тибетец не возьмется объяснить.
Продавщица не преминула предложить путешественникам курительные свечки «tsan-hiang», вылепленные из душистого теста фиолетового цвета. Тесто это приготовляется из коры различных ароматических деревьев, истолченной в порошок с примесью мускуса и золотого песка; эти свечки курят в храмах, перед идолами, и в комнатах. Запах нежный, но немного дурманящий; все жители Тибета обожают его, а китайцы даже наживают большие барыши посредством грубой подделки свечек, которыми наводняют все азиатские рынки.
Накупив разных предметов у продавщицы с черным лицом, путешественники, следуя за своим любезным проводником Матангой, направились в квартал Пебум, где жили индейские ремесленники, осевшие в Лхасе, — по справедливости, самые искусные в стране. Ткачи, ювелиры, плавильщики, механики, кузнецы — все превосходно знали свои ремесла. Это маленькие люди с живым лицом, темным цветом кожи, особенно замечательны своей детской веселостью; в их квартале постоянно слышны песни, пляски, постоянно раздаются звуки музыки.
Путешественники накупили себе большое количество материи «pou-lou» с необыкновенно живыми и яркими оттенками, любопытных золотых и серебряных вещей, оригинальных вышивок, а затем пошли по дороге к дворцу.
Вдруг поднялся страшный шум, показалась группа всадников, богато одетых, на лошадях с красивой сбруей. Они скакали прямо к иностранцам. Благодаря Матанге, европейцы узнали, что это были посланцы от самого Великого Ламы. Всеобщая молва дошла до него; он узнал, что в Лхасу прибыли необыкновенные иностранцы, и повелевает им явиться к нему, — таково было сообщение посланцев.
Если бы иностранцы вздумали противиться этому приказанию, это для них было бы очень трудно. Вся толпа в глубочайшем благоговении, как один человек, упала ниц и распростерлась на земле при появлении послов Великого Ламы. Его повеления были священны, и если бы наши пассажиры упорствовали, толпа, наверно, употребила бы силу, чтобы заставить их повиноваться священным распоряжениям воплощенного Будды. Не заставляя себя просить как-нибудь иначе, тем более, что их любопытство увидеть Великого Ламу совпадало с этим требованием, путники пошли по дороге к дворцу.
Очень скоро они увидели великолепное здание. Статуя Будды громадной величины стояла на пороге главного входа; неоценимые драгоценности украшали идола. Со всех сторон виднелись барельефы из чистого золота, серебра, меди и слоновой кости, чудные ковры были разбросаны по мраморным плитам и украшали стены. Резные кадильницы, распространяющие благовоние, блестящие фрески — все это делало дворец жилищем, полным пышности и великолепия. Толпа людей, ударяясь лбами о землю, ползла по ступеням священной резиденции бога, и путешественники, встреченные множеством лам, были торжественно отведены к воплощенному Будде.
Это был молодой человек пятнадцати или шестнадцати лет, довольно упитанный, с— нежным и довольно приятным лицом; на толстых губах его играла лукавая улыбка, а в черных глазах, окаймленных очень длинными ресницами, светилась хитрость — господствующее выражение всей физиономии.
Он сидел на груде подушек, покрытых тигровой шкурой, в широком одеянии из желтого шелка, обшитом редкими соболями. Ожерелье, кольца, застежка у пояса и серьги в ушах сверкали крупными бриллиантами; маленькие золотые гребешки с бриллиантами, которые скрепляли на верхушке головы его густые черные, как вороново крыло, волосы, довершали украшения Великого Ламы. Возле него на подушке из золотой ткани лежала великолепная корона, усыпанная бриллиантами.
