Другой поворот, и винты поднимаются снова, не переставая вращаться, и ударяют по воздуху спереди назад…

Едва мы успели рассмотреть это последовательное движение, так оно было быстро, как аэроплан, величественно скользя по воздуху, вылетел со двора за наружные стены завода и полетел над Темзой, оба берега которой чернели от собравшихся зрителей.

Восторженный крик понесся к путешественникам. Господин Оливье Дерош ответил на него, махая шляпой по французскому обычаю.

Аэроплан, направляясь к югу, перелетел за реку, где описал громадный круг в четыре тысячи километров в диаметре. Мы следили восторженным взором за этим полетом на высоте двухсот или трехсот метров. Менее чем через пять минут можно было различить только черную точку, от которой в виде султана поднимался дым.

Но вот аэроплан возвращается назад, на наших глазах он растет и принимает определенные очертания; вот он уже перелетел Темзу, подходит к заводу и опускается, подобно птице, на прежнее место. Его кривые лапы удлиняются и касаются земли…

Все это произошло так быстро, с таким громадным успехом, что мы просто остолбенели… Как только мы очнулись от удивления, то сейчас же окружили господина Дероша, жали ему руки и поздравляли.

Каждый из нас в глубине души сознавал, что присутствовал при чем-то огромном, что человечество сделало громадный исторический шаг.

Теперь все границы перейдены, все таможни уничтожены, отныне война невозможна — такие мысли невольно вертелись у нас в голове, как будто это чудо искусства уже имело свои последствия.

Так ли были близки эти результаты открытия, как они рисовались нашему воображению в первую минуту восторга? Не надо спешить в своих суждениях.

В поезде, который вез нас обратно в Лондон, один артиллерийский офицер высказывал уже, что первым результатом открытия будет то, что война станет ужаснее и смертоноснее.

— Вот увидите, — говорил он, — прежде чем построить аэроплан в целях торговых и ученых, европейские арсеналы построят их для войны, с торпедами, митральезами, с беспрерывным огнем и дождем ядер, которые посыплются на неприятеля!

Без сомнения, он верно предсказывает, мы войдем в переходную эру, когда аэроплан, еще в зачаточном состоянии, причинит больше зла и разрушения, чем добра. Контрабандист и разные честолюбцы воспользуются изобретением для своих целей, логическим последствием чего будет то, что пограничная стража и жандармы станут им противодействовать с помощью таких же машин. Для народа же, к армии сухопутной и морской которая тяжелым бременем ложится на него, прибавится еще армия воздушная… Но как же сомневаться в логическом ходе событий, когда настанет время, разобьются эти последние усилия варварства?.. Пробьет час, когда все народы, поняв всю тщету и глупость братоубийственной борьбы, наконец соединятся, увидев ясно, что в противном случае они погибнут все вместе. Последний предел изобретательного гения будет пройден; нужно будет остановиться и с общего согласия сложить оружие, — на земле не будет больше тайн, исчезнет неизвестность надземных атмосфер, человек станет властелином воздуха.

Оставим попытки представить те бесконечные перевороты, которые последуют за открытием. Наши мечты, даже самые дерзновенные, во всяком случае всегда уступят действительности. Согласимся быть первыми провозвестниками после господина Дероша, что мы видели только пролог новых открытий.

Теперь, рассуждая теоретически, когда аэроплан совершил перед нашими глазами путь в восемь тысяч километров, следует подумать о постройке аэроплана для долгого полета, для научной экспедиции.

Господин Дерош уже изобрел это, планы его были разработаны еще раньше, чем публичный опыт сделал его триумф вне сомнения. Длина сторон этого аэроплана в триста метров, а тяжесть, какую он может поднять, — сорок тысяч килограммов; составные части аэроплана уже заказаны у господина Стальброда.

Этот аэроплан для дальнего плавания, настоящий воздушный корабль, будет снабжен рубкой, большим салоном и разными каютами, как на всех лучших пароходах.

Его назовут «Галлия», и обойдется он, говорят, в четыреста тысяч фунтов стерлингов — десять миллионов франков на французские деньги.

Тем же, кого удивит такая стоимость, надо сказать, что металлическая обшивка в нем должна быть алюминиевая и несколько моторов из платины. Господин Дерош решил осуществить в постройке своего chef d'oeuvre принцип: «наивысшая двигательная сила при наименьшем весе», совершенно не думая о сумме расходов. Алюминий — металл самый легкий, а платина — наименее плавкий. Один металл гораздо дороже меди, а другой значительно тверже золота! Ему и это по плечу, потому что, как утверждают, его карманы набиты рубинами! Но согласимся, что богатство могло быть употреблено с гораздо меньшей пользой, и что невозможно для него придумать более благородного применения».

Если благодаря продаже огромного рубина Оливье Дерош приобрел известность как светский лондонский лев, то после блестящего успеха в Питнее он стал царем Европы. Отголоски всяких происшествий действительной или кажущейся важности, безмерно раздуваемые печатью, громовым раскатом и с быстротой молнии разносятся по вселенной. Подобное мы видели с изобретенной Кохом сывороткой. Но что же значит сыворотка по сравнению с аэропланом? Имя Оливье Дероша понеслось по всему миру, повторяемое всеми газетами, прославленное на всех языках.

Но нигде слава его не была так велика, как в Лондоне! Мало того, что англичане возгордились, став участниками его открытия; мало того, что они увидели своими глазами это чудо, этот аэроплан, летающий в воздухе над городом, — но они стали свидетелями нового открытия, как продолжения этого чуда.

Газета «Times» сообщила, и невозможно было сомневаться в этом: «За первой пробой, несколько любительской, последует более значительный опыт, курс плавания более долгий». Каждый этому так сильно радовался, точно в экспедиции сосредоточился его личный успех. Ум англосаксов, преимущественно практический, требует от всякого открытия общего признания и для Всех очевидной полезности. И эта полезная применимость открытия, всеми признанная, была ясно доказана новым колоссальным аэропланом для научного исследования.

Все подданные королевы почувствовали полное удовлетворение и выражали свои чувства самым разнообразным способом.

Прежде всего, что едва ли нужно говорить, Дерош получил привилегию на изобретение, преподнесенную ему в золотом ящике самим лорд-мэром, в сопровождении шерифа и альдермена в парике. Само собой, при этой церемонии была съедена громадная масса разных закусок и выпито удивительное количество вин, последствием чего явились гастриты: искусство врачей и аптекарей понадобилось в больших количествах. Вот и проявились первые последствия изобретения, непредвиденные журналистом большой английской газеты.

А затем большая часть клубов в Пэл-Мэл записали Оливье Дероша в число почетных членов. Лорд Темпль этому уже не препятствовал. Он в своем коварстве дошел до того, что стал везде говорить, что он одним из первых оценил заслуги молодого француза, приняв его в свой дом.

Ни один бал теперь не обходился без Оливье Дероша; его рвали во все стороны, приглашая наперебой на все вечера и рауты. Можно ли было танцевать без человека, который первым управлял машиной, летающей в воздухе?

Что касается хитрых купцов, то они воспользовались случаем и назвали именем Дероша разные вещи, например: особые ремни, зубные щетки и особые карандаши. Для того, чтобы узнать время отправления экспедиции, каждое утро перед его дверями стояла процессия всяких торговцев, предлагая ему различные вещи, необходимые в путешествии: один просил взять особенную шляпу, другой коробку с пилюлями для поддержания здоровья или хирургическую готовальню, иной — непромокаемый плащ с воротниками или окованный чемодан; и уж нечего говорить о массе предлагаемых раскладных палаток, складных креслах, быстро раскрывающихся зонтиках, револьверах, магазинных ружьях и хронометрах. За все это они просили, как милости, только позволения иметь исключительную привилегию назвать свои товары его именем. Тот, кому он милостиво давал право назвать какую-нибудь шляпу с наушниками «шляпой Дероша», уходил в восторге. Он знал, что счастье было уже в его руках! Отныне ни один англичанин из чувства приличия не отправился бы в какое-нибудь путешествие, не купив себе «шляпы Дероша», а один Бог знает, как много этих путешественников отправляется каждый год!