Я следил за выражением глаз Куо и увидел в них то, что хотел.
— Но есть альтернатива. Ты, Куо, выходишь на середину моста, вызываешь с китайской стороны главного, того, кто непосредственно отвечает за обмен, и втолковываешь ему, что место Ли сейчас занимаешь ты. Другими словами, убеждаешь его, что не Ли, а личноты выставлен для обмена на высокого британского представителя.
Снаружи доносились звуки заводимых автомашин, мимо окон проехали солдаты на джипе, фонари выключили. Новый день вступал в свои права.
— Они не согласятся, — выдохнул Куо.
— Это зависит целиком от тебя. Сунь им под нос документы. Придумай, что хочешь. Будто в последнюю минуту из Пекина пришли новые инструкции. А можешь соврать, что разговаривал с Хуангом Ксиунгом Ли, и он сказал, что хочет вернуться в Англию, потому что напал еще на один источник информации и новая информация обещает быть гораздо ценнее предыдущей. Скажи им, что память Ли не в состоянии удержать все технические тонкости и что появился шанс завладеть документацией; что он нашел посредника прямо в стенах тюрьмы. Передай, что Ли якобы требует дать ему еще несколько месяцев в Англии, а иначе, мол, Китайская республика будет долго кусать локти.
Я остановился, давая ему возможность подумать, но Куо повторил:
— Мне их не уговорить.
Наклонившись к нему еще ближе, я заговорил быстрее.
— Говори все, что взбредет в голову. Пудри им мозги, блефуй, угрожай расправой от имени генерала Квейлинга; скажи, что вьетконговский главком, наделивший тебя письменными полномочиями, накажет за малейшее неповиновение его приказам любого. Используй любые средства. — Я сделал паузу и добавил: — Иначе казнь в Бангкоке.
Куо молчал. И хотя глаза его ничего не выражали, по участившемуся дыханию я понял — он на крючке. Я знал, о чем он думает.
— Поперек моста на самой середине, — продолжал я его обрабатывать, — проведена белая линия. Это сделано накануне, для обмена. Ты дойдешь до этой линии и остановишься. И помни: за белой чертой твоя свобода. Не сможешь ее перейти — сдохнешь здесь. Но перейти тебе будет позволено только в том случае, если англичанину разрешат беспрепятственно пересечь мост и присоединиться к нам.
Сигнал клаксона. Еще один джип проехал мимо. На крышу сторожевой будки легли первые лучи солнца.
— О'кей, — Куо коротко кивнул, — о'кей, я попробую. — Он дышал, как бегун после дистанции.
Не мешкая ни секунды, я вышел из машины и взял у ждавшего меня полицейского «хускварну». Когда Куо вывели, я демонстративно, специально, чтобы он видел, вставил полный магазин с патронами в приемное гнездо винтовки, передернул затвор и опустил предохранитель.
— Куо, — сказал я, — в Бангкоке сейчас траур. Все население страны оплакивает убитых тобою людей. Мы бы могли смягчить их горе и отдать тебя на расправу; твоя казнь выглядела бы как справедливое возмездие, как отмщение. Но мне тем не менее позволили вывезти тебя сюда. Не смей и надеяться, что ты сможешь уйти от меня, что сможешь каким-то способом пересечь линию, если обменять тебя не удастся. Не сумеешь их убедить, не захотят они взять тебя вместо Ли — мы выдадим Ли, а ты вернешься в Бангкок.
Куо как зачарованный смотрел на «хускварну». Лучше, чем кто-либо, он знал ее страшную силу.
— И чтобы без фокусов, Куо. Одно лишнее движение, и ты — покойник. Попробуешь спрятаться или переступишь через черту раньше моего сигнала — пристрелю на месте.
Наконец он оторвался от созерцания винтовки и поднял глаза на меня. Наши глаза встретились, и в моих он увидел собственную смерть.
На противоположном конце моста снова квакнул клаксон. Я слышал, как у нас на посту кто-то разговаривает по телефону. Ко мне подошел Ломан.
Акцент у Куо стал вдруг заметнее. — Какой сигнал ты мне подашь?
— Опущу винтовку.
Куо увели.
До того как я сделал шаг за ним, Ломан спросил:
— Он согласен попробовать?
— Да. Он тоже хочет жить.
Я выбрал для себя позицию примерно на полпути между сторожевой вышкой и серединой моста. Там имелась невысокая бетонная опора вроде постамента. Чтобы забраться на нее, мне пришлось подтянуться, и я встал на нее, положив «хускварну» как на подставку на одну из железных балок. Подтягиваясь, я надсадил плечо, рана опять открылась, и боль вспыхнула с новой силой. Но прицелиться боль не помешает.
Всем в группе, обеспечивающей обмен, было приказано держаться от Куо на небольшом расстоянии — в прицеле у меня не должна была появиться ни одна лишняя фигура. Куо приблизился к белой черте и оглянулся. Я приложил глаз к окуляру. Расстояние для такого выстрела было пустяковым. Он смотрел прямо на меня. Это длилось секунду, затем он отвернулся и начал говорить о чем-то с офицером, возглавлявшим тоже немногочисленный отряд китайцев.
К середине моста с обеих сторон приблизились по нескольку военных машин. Они развернулись в том направлении, откуда приехали, и выстроились в колонны. Из первой машины за линией вышли трое или четверо гражданских, среди них я заметил Персону: он стоял с непокрытой головой, без плаща, руки за спиной; потом сделал несколько шагов в нашу сторону. Я отметил, что он двигался легко и свободно.
Куо стоял на месте, в считанных дюймах от заветной линии, за которой — жизнь. Офицер отошел назад, побеседовал с одним из гражданских и опять подошел к Куо. Куо не двигался. От белой черты его отделял один шаг, за ней — его вооруженные соплеменники, его кровь. Свои защитят. Но он знал, что сзади, с расстояния менее шестидесяти ярдов, в егоспину уперлось тонкое перекрестье.
Меня бросило в пот. Массивный приклад «хускварны» постепенно наливался свинцом. Визирные линии прицельной сетки дрогнули, на сантиметр опустились вниз, но я моментально поднял их обратно. Начало пропадать ощущение времени.
Один против ста, говорил Ломан. Если не против тысячи. Время шло, а Куо все разговаривал: я слышал его пронзительный голос, разбирал отдельные слова. Пока красноречие Куо эффекта не возымело — доблестный воин Китайской республики строго и неукоснительно соблюдал приказ и не желал вникать в высокие секреты государственной политики. Попробуй он нарушить свой священный долг, и командир раздумывать не станет — у него свой приказ на этот случай.
Офицер что-то резко возразил, и я увидел, как рука Куо мелькнула в воздухе и ударила его по лицу.
Последовали крики, щелканье затворов, охрана и там и тут приготовилась стрелять.
Ничего. Тишина и мучительная неподвижность.
У меня стучало в висках. Именно это Ломан подразумевал под ненужным риском — по двести человек с обеих сторон и Персона между ними.
Левое веко начало подрагивать. Я выругался, проклиная Куо и свои собственные нервы. Тяжелая винтовка стала еще тяжелее, перекрестье снова скользнуло вниз, «хускварна» смотрела Куо в поясницу. Пот был на лбу, на руке, на указательном пальце.
Офицер отвернулся, и с Куо теперь говорил человек в гражданском. Его акцент я определить не мог, хотя слышал отлично. Он несколько раз упомянул об ответственности, Куо каждый раз энергично кивал. Человек в гражданском обратился к заместителю командира группы, сказал ему несколько слов, и тот щеголевато козырнул.
Зычный приказ прокатился над мостом протяжным эхом, охранники эскорта взяли оружие на караул и только что говоривший гражданский обратился через белую линию к британскому поверенному в делах. Потом что-то сказал Персоне.
И вдруг Куо повернулся и посмотрел в окуляр прицела. Линии дрожали, но мне удавалось удержать их на цели. Кроме них и Куо, ничего вокруг я не замечал, но слухом уловил, что на мосту началось быстрое движение: забегали люди, хлопнула дверца автомобиля, завелся мотор.
От середины моста к берегу, в нашу сторону, проехала машина, следом другая. Фермы моста загудели от дружного топанья марширующих ног. В свежем утреннем воздухе поплыл запах отработанного бензина.
Куо стоял неподвижно и смотрел прямо в прицел.
