Период реагирования человека на внешний раздражитель состоит из трех фаз: время, необходимое для улавливания и приема сигнала; время выбора правильного ответного действия и сама ответная реакция. Имеют значение следующие факторы: возраст, состояние здоровья, мышечный тонус, усталость, алкоголь, кофеин и другие. Наиважнейший из всех привнесенный фактор: тренировка, то есть формирование привычки.

Реакция пилота на визуальный сигнал (неожиданное приближение самолета противника) занимает, как правило, одну и семь десятых секунды, причем раскладывается это время следующим образом: ноль и девять десятых секунды — чтобы засечь, рассмотреть и оценить сигнал; ноль и пять десятых секунды — чтобы принять решение (в данном случае уклониться от контакта), ноль и три десятых секунды — чтобы непосредственно отреагировать (включить приборы). Регулярная интенсивная тренировка на наземных тренажерах (бомбардировка искусственными сигналами) снижает время реакции более чем вполовину, и эти навыки, даже по истечении нескольких лет, не утрачиваются, реакция лишь слегка, весьма незначительно, замедляется.

Скорость ответной реакции на раздражение органов чувств (по нисходящей): зрение, слух, осязание, запах, вкус.

Кроме того, при зрительном восприятии сигнала вступает в действие еще один фактор: сигнал, появляющийся из верхнегосектора поля зрения, вызывает самую быструю реакцию. Человек проворнее уходит от того, что падает сверху, например, от летящего камня, чем уклоняется от угрозы, исходящей снизу.

Когда я вышел из склада, ситуация в определенном смысле сложилась в мою пользу, потому что сигнал был визуальный и шел сверху. Но самым моим большим преимуществом были остаточные навыки тренировки. С того времени, когда я последний раз находился на сборах на специальной базе в Норфолке (в шутку мы называем ее «шутиховым полигоном»), прошло уже два года, но тренированности я не утратил; там в тебя швыряют бомбочками с сажей, и лучшую оценку получает обладатель самой чистой физиономии.

Итак, в результате, когда эта штука взорвалась, я уже лежал у стены лицом вниз, причем расстояние было достаточно велико, а положение тела выбрано верно, а именно: головой в сторону, противоположнуюот взрыва, лицо и голова прикрыты руками, ступни ног вместе, чтобы подошвы ботинок образовали подобие щита.

Три фазы реагирования протекали так. Первая — сигнал замечен и интерпретирован. Человек на крыше дома напротив склада поднял одну руку, и кулак его казался слишком большим. Интерпретация увиденного — «слишком большой» кулак, возможно, означал гранату. Вторая — принятие решения: уклониться от опасности, возникающей при взрыве гранаты. (Это был особыйтип решения, после которого автоматически идет следующая фаза: ответная реакция как таковая. Решение уйти от пули повлекло бы за собой совершенно иные действия, потому что пуля способна поразить во много раз быстрее, чем граната). И третья фаза — непосредственно реагирование. В моем случае исполнение принятого решения заняло намного больше времени, чем у пилота, уходящего от чужого самолета. Пилоту достаточно лишь привести в действие рычаги управления машиной, но чтобы правильно среагировать на угрозу взрыва гранаты, подсознание должно успеть оценить массу исходных данных, как то: положение руки бросающего — от него зависит, как долго граната пролетит в воздухе; размер, а следовательно, и вес гранаты, который определяет время, необходимое для замаха и броска (чем тяжелее, тем медленнее) и силу взрыва; расстояние от позиции бросающего до примерной точки удара; возвышение бросающего над этой точкой (вступает в действие сила тяжести и ускорение при падении); и прочие факторы, среди которых масса, инерция, сопротивление воздуха, траектория и так далее.

Ответная реакция порождает действие: тело начинает двигаться. Но оно должно знать, как двигаться. Полученные данные подсказали, что замах находится в начальной стадии и продлится еще, вместе с движением руки вперед и броском гранаты, около секунды; далее было оценено, что полет гранаты в воздухе до момента ее соприкосновения с землей займет немного больше — секунды полторы, и еще одна секунда пройдет, прежде чем она разорвется и полетят осколки. Таким образом, возможны два варианта ответного действия: если на него остается менее секунды, то объекту ничего не остается, как только плюхнуться ничком на землю, стараясь упасть головой в сторону от взрыва; но если времени больше — объект должен постараться оказаться на момент взрыва в таком же положении, но на максимально возможном удалении от гранаты.

Мое инстинктивное решение соответствовало второму варианту. Но работа инстинкта на этом не заканчивалась. Я должен был отбежать, а в момент взрыва находиться уже в положении лежа. Это были вполне определенные инстинктивные команды: бежать как можно быстрее, упасть как можно дальше, но успетьсгруппироваться с учетом грозящей опасности, чтобы подошвы ног соединились за сотую долю секунды до того, как раздастся взрыв.

Свою полезную роль сыграл и психологический фактор: я пребывал под смешанным воздействием трех сильнейших эмоций — шока от исчезновения трупа китайца; гнева по поводу опоздания и страха, что для меня приготовлена ловушка. Нервная система поэтому была в состоянии предельного возбуждения и готовности к мгновенным действиям.

Процесс сознательного мышления на три с половиной секунды отключился, телом полностью управляли животные инстинкты, главный из которых был направлен на одно — спастись, выжить, и спонтанная попытка организма защитить себя увенчалась успехом.

Ударной волной рвануло и закинуло на голову пиджак, тяжелый град осколков обрушился на подошвы ботинок, над головой окрошился кирпич и совсем рядом упало и разбилось что-то, слетевшее сверху. Когда барабанные перепонки вновь обрели способность воспринимать нормальные звуки, я услышал вой полицейских сирен. Секунд через тридцать послышался топот бегущих, они показались на входе в аллею, я начал подниматься, и полицейские помогли мне встать на ноги.

Два часа спустя я позвонил в британское посольство и спросил «шестой номер». Мне ответил Ломан.

— Слушай, Ломан, меня упекли в отдельную палату. В полицейском госпитале. Задают кучу всяких вопросов. Помоги-ка мне выйти.

Тишина в трубку.

— На этой улице?

— Да. Давай побыстрее. Надоело.

Он обещал прийти. Это менее пяти минут ходу.

Я пролежал на столе у хирурга пятьдесят минут: рваные осколочные ранения левой голени, обоих плеч, задней части головы; ссадины и ушибы на коленях, локтях, на грудной клетке; шов на руке открылся. Хирург был тот же самый, что принимал меня утром. Я сказал, что оступился и упал в шахту лифта, но его это почему-то не убедило, он вспылил и ответил, что по ранам этого не скажешь, и написал: «ранения, полученные в результате взрыва», но успокоился, узнав, что особой службе про меня известно.

Те на меня насели и не выпускали. Происшествие наделало, конечно, шума, и они думали, что это связано с похищением. Их было трое. Они сидели у моей кровати, пока не пришел Ломан. Я сказал ему:

— Я ничего не могу им сообщить. Какой-то идиот запустил в меня «ананасиной» и потом смылся. Больше ничего не знаю. Умоляю, Ломан, избавь меня от их общества. Хочу подумать.

Они по-английски понимали прекрасно, и им это не понравилось, так что Ломану пришлось пообещать полный письменный отчет, как только я немного оправлюсь.

Когда мы остались одни, я вкратце рассказал обо всем, что произошло: о «линкольне», о сцене в сарае, о том, как я потом туда вернулся, о пропаже тела и о попытке убить меня гранатой. Винию я не упомянул, сказал лишь, что кто-то оказался на месте. Он понял, что речь идет о группе Эм-Ай-6, но это было надежно: соперничество и трения в тайных коридорах присутствуют всегда и везде, но там правит также и негласный закон, и я никогда не слышал, чтобы он нарушался. Никто не фискалит и не ябедничает.