— Ну я хозяйка, — строго сказала Наталья Владимировна. — А вам кого?

— Да нам бы Юру или Надю, — скромно произнес мужичище.

— А вы им кто будете, извиняюсь?

— Я-то? Да кум вроде бы, — усмехнулся дядька. — Алешке крестным довожусь. А это вот дочка моя. Лизой зовут.

— А вас самого как называть, если не секрет?

— Генрих Михайлович Птицын. А вот вы, наверно, Наталья Владимировна, Надина бабушка. Угадал?

— Угадали, — кивнула бабушка. — На речке они, купаются.

— Далеко это?

— Да метров сто за огородом. В заднюю калитку выйдете — и под горку. Там сами увидите, где загорают…

— Не возражаете, если мы вам вещички пока занесем?

— Заносите, тесно не будет. Только в горницу не ходите пока. Там малой спит. Крестник ваш.

— Ясно, — Птицын сообразил, что его голосище может разбудить младенца, и перешел чуть ли не на шепот.

Он и Лиза вернулись к машине и вытащили оттуда здоровенную клетчатую сумку, объемом чуть ли не в кубометр, потом еще одну, спортивного типа, но тоже здоровенную, потом матерчатый чемодан и, наконец, плетеную корзинку, в которой что-то шуршало и шевелилось.

— Тут у нас кое-что скоропортящееся есть, — с легкой озабоченностью произнес Птицын. — Фрукты кое-какие, колбаса, еще всякое съедобное. А то у вас еще витамины не наросли, а Надьке их надо побольше, чтоб и Лешке хватало.

— Найдем, куда деть! — улыбнулась Наталья Владимировна. — Мне сыновья, слава богу, еще при советской власти холодильник справили. Сейчас бы нипочем не собрали — дорогие больно. И электричество еще есть, спасибо Чубайсу… А в корзине-то у вас чего, кролики, что ли?

— Нет, — сказала немного оробевшая Лизка, — там кошки…

И открыла крышку корзины. Оттуда сперва выскочила гладкая рыжая кошка, а затем выкарабкался довольно большой и тоже рыжий котенок.

— Вот это моя Мусенька, — представила Лизавета большую кошку, — а это Мурзенька, ее сыночек.

— Она у нас с ними не расстается, — извиняющимся тоном произнес Генрих Михайлович. — Симпатичные зверюшки, верно? Вообще-то нам Надя говорила, что вы кошек любите… Ну, вот мы вам Мурзика и привезли на воспитание.

— Уноровили! — порадовалась бабушка. — Зимой-то, когда никого тут нету, хоть с котом побеседую…

Птицын с Лизкой ушли.

Рядом с новыми мостками было расстелено байковое одеяло с двумя цветастыми подушками, на котором возлежали господа отдыхающие: Юрка в черно-белых плавках и Надька в зеленом купальнике. Оба уже смугленькие и явно довольные жизнью. У кустов, в теньке, стояла пластиковая бутылка с каким-то красным морсом из старого варенья, полиэтиленовый пакет с буханкой хлеба и эмалированная кастрюлька с какой-то еще снедью. Чуть поодаль лежали ракетки для бадминтона, коробка с воланами и волейбольный мяч.

— Кайф! — откровенно позавидовала Лизка, спускаясь с горки. — Здорово они тут устроились, папа Гена! Верно?

— А ты как думала? — отозвался Генрих Михайлович. — Это ж Тараны. Видишь, уже луг выкосили, мостки соорудили. И огород не запускают. Деловые люди! А теперь культурно отдыхают.

Загорающие услышали голоса, нарушившие здешнюю безмятежную тишину, и дружно присели на своем лежбище.

— Птицын, — с легкой тревогой произнесла Надька, приглядываясь к спускающейся паре. — И девка какая-то… Неужели это Лизка?

— Она, — произнес Таран, тоже поглядывая с беспокойством на приближающуюся пару. — Уж сейчас ее за пацана никто не примет!

— Да, — подтвердила Надежда, — даже сиськи появились, кажется! С чего ж они нагрянули, а?

— Неужели опять отпуск заканчивается? — пробормотал Юрка.

— Ну нет! — решительно прошипела Надя. — Если так, я ему про слово офицера напомню! Давал ведь слово офицера, что месяц мы гуляем без перерыва!

— Фиг его знает, какие обстоятельства… — хмуро заметил Таран. — Может, опять надо съездить куда-то…

— Не ждали?! — весело произнес Птицын, подходя к счастливому семейству.

— Не-а… — в один голос произнесли Тараны.

— А мы сюрприз сделать решили! — хихикнула Лизка. — Как у вас тут здорово! А вода теплая?

— Теплая… — ответил Юрка вяло. — Прямо как парное молоко.

— Уй-й! — запрыгала на месте Лизка. — Я так искупнуться хочу! Сто лет в речке не купалась!

И тут же сбросила босоножки, а затем стянула майку и шортики, под которыми оказался яркий цветастый купальник.

— Тут глубоко, — предупредил Юрка, искоса поглядывая на Генриха Михайловича. Тот тоже стал снимать одежду.

— Благодать у вас тут! Воздушное место — и народу никого! Рыба есть в реке?

— Так вы что, просто отдыхать приехали? — улыбнулся Юрка. — А мы уж думали…

— Ну да! — хмыкнул Генрих Михайлович. — Как же я, дурак, не сообразил? То-то смотрю, что у вас мордашки стали кислые. Не рады, что ли, куму-крестному?! А они, бедняги, небось подумали, что нехороший полковник им решил отпуск сорвать. — Полковник улыбнулся и поскреб мохнатую грудь. — Завидно стало. Все загорают, ныряют, а я вон, белый, как медведь из Арктики!

— Где это вас так? — спросил Таран, приметив на спине Птицына длиннющий белый шрам, похоже, очень давний.

— Это? Афган отметился. Самое смешное — от сабли! — хохотнул Генрих. — Вот уж не думал, чем достанут! Хорошо, что только вскользь, самым концом острия зацепили, а то бы два Птицына было… Ладно, ты лучше объясни, могу я тут у вас с этого твоего сооружения нырнуть?

— Запросто! — сказал Юрка и, разбежавшись с мостков, головой ушел в воду. Бултых! — Следом за ним и тяжеловесный Птицын поднял фонтан брызг. Потом солдатиком сиганула Лизка, а потом уж и Надежда плюхнулась.

— Ну и водичка! — отфыркиваясь, воскликнул Птицын. — Это тебе не бассейн — живая вода, настоящая, мягкая, без хлорки… И чистейшая — до дна два метра, а его видно!

— Как здорово! — пищала Лизка, пытаясь плыть против течения.

— Между прочим, она всего месяц как плавать научилась! — заметил папа Гена. — А сейчас, смотри, вовсю барахтается!

— Хорошо, что вы приехали! — порадовалась Надежда. — Теперь совсем весело будет!

Таран скромно промолчал. Насчет того, что будет весело, он не сомневался. Только вот в каком смысле «весело» — хрен его знает.

Солнце уже здорово снизилось, когда Надежда поглядела на часы и сказала, что ей пора, потому что Лешка небось уже проснулся, а у бабушки бутылочки кончились. И вообще, уже пора ужин готовить. Лизка, конечно, увязалась с ней.

Когда представительницы слабого пола удалились, Юрка решился спросить:

— Так вы серьезно просто отдохнуть собрались?

— Конечно, — кивнул Птицын. — А ты, конечно, не веришь?

— Почему? — произнес Таран. — Вполне верю. Только на вас это не очень похоже.

— Насчет того, что «не похоже», это ты прав. Я, по-моему, года три уже почти не отдыхал. Даже больше. А вот теперь решил расслабиться. В конце концов, всех дел не переделаешь, а десять дней отпуска я лично честно заслужил. Тем более что я сам себе командир и ни у кого разрешения могу не спрашивать.

Помолчали. Потом Генрих Михайлович спросил:

— Ну а вообще-то как ты? Отошел малость от майских приключений?

— Отошел. Только, конечно, перед Надькой стыдно. Я ей ничего не рассказал, как вы советовали, но что-то такое осталось. Вроде бы я и не врал ничего, а какая-то пакость осталась. Она, может, и не чувствует, а мне стыдно.

— Ничего, пройдет со временем. Ты постарайся думать, будто это приснилось, или как-нибудь еще. Меня другое интересует. В мозгах у тебя никаких странных явлений не отмечалось?

— Нет, по-моему, ничего такого… — Юрка обеспокоенно поглядел на Птицына. — А что?

— Вообще-то, — вздохнул Птицын, — не хотелось тебя пугать, но если заметишь, что с головой какой-то непорядок, — сразу скажи мне. Допустим, если бессонница появится или страх беспричинный, мерещиться что-нибудь начнет…

— А что, у кого-то это уже появлялось?

— Появлялось. Магомада помнишь?

— Еще бы!