Все это время папа крепко держал меня за руку, но потом, поняв, что публика благосклонно принимает его творение, немного расслабился.

— Конечно, все еще может измениться, но вроде бы полнейшего провала уже не будет, — прошептал он мне.

— И когда ты поймешь, что полнейшего провала у тебя не будет никогда? — риторически спросила я.

— Когда умру.

— Пап, не смей так говорить, — возмутилась я.

Вскоре музыка и игра актеров увлекли меня, и я с радостью погрузилась в перипетии спектакля, чтобы не думать о собственных неприятностях.

Во время антракта мы все столпились в зале для особо важных гостей, дабы отведать коктейля с удивительно точным названием «Месть Живаго». У дверей отирался Дар Божий, изучая свое отражение в окне; иногда его взгляд касался меня, и тогда на лице мелькала этакая понимающая ухмылочка, предполагающая, что нам с ним есть о чем поговорить. И что в нем нашла ПП, помимо сексуального удовольствия? Хотя, учитывая его нарциссизм, я с трудом представляла его в роли нежного и щедрого любовника. Рядом с самой ПП стояла юная журналистка. Она слушала ПП и заносила в блокнот какие-то крючочки, чтобы вскоре увековечить их в своей колонке. Журналистка постоянно кивала головой, словно дятел, и к каждому кивку добавляла восторженное: «Ммм». ПП разливалась про свою очередную книгу.

— Секс, — говорила она, — весьма важен для энергетики каждого человека. Секс — это топливо; как благодаря полному баку машина преодолевает огромные расстояния, так и хороший секс дарует нам энергию, которая помогает решать множество обыденных проблем. Человеческое тело, как и машину, нужно время от времени заправлять.

— Но ведь ваша последняя книга была об отсутствии секса? — пискнула журналистка.

— Да, но это только первая стадия, стадия очищения личности — ну, или мотора, если хотите. Ее нужно пройти, чтобы снова полюбить себя и быть готовой заправиться энергией новых, свежих отношений, — вещала ПП.

— А по-моему, все совсем не так, — встряла я. — Машину можно заправлять одним и тем же топливом долгие годы, а с сексом все наоборот. На мой взгляд, это больше похоже на еду — когда наедаешься до отвала, кажется, что больше никогда в жизни есть не захочешь, а на следующее утро просыпаешься и понимаешь, что умираешь с голоду. Чем больше сексом занимаешься, тем больше его хочется, — сказала я.

ПП смотрела на меня как на священника, повествующего о радостях групповухи.

— Но, конечно, что я могу об этом знать? — поспешно добавила я. — Я ведь замужем за одним и тем же мужчиной уже сотню лет, и у меня секса так мало, что, наверное, меня уже можно снова считать девственницей.

ПП не сводила с меня заинтересованного взгляда: если весь ее вид кричал о том, что изо всех пор у нее так и сочится сексуальное удовлетворение, то, может, и со мной то же самое? В нескольких метрах от себя я заметила Ивана. Проходя мимо, он вложил мне в руку записку.

«Встретимся в ложе двумя ярусами ниже».

— Что это? — раздался вдруг голос Китти, напугавший меня до чертиков.

— Ничего. Просто бумажка, вот и все.

— Это ведь он тебе дал, да? — продолжала допрос Китти.

— Может, хватит уже? — вспылила я, переходя в атаку — типичное поведение человека, пойманного с поличным.

— Куда это ты? — спросила дочь, когда я пошла в сторону.

— В туалет.

— Я с тобой.

Китти отправилась со мной в женский туалет, якобы для того, чтобы одергивать юбку, открывающую мой зад, но скорее это было похоже на полицейский конвой. Она так переживала, что не хотела выпускать меня из поля зрения. Мне стало стыдно. Закрыв дверь кабинки туалета, я вдруг услышала из-за стенки странное шмыганье. Наклонившись, я заглянула под перегородку и увидела чей-то нос с трубочкой внутри, снюхивающий дорожку прямо с пола. Кольцо на пальце, придерживающем трубочку, показалось мне знакомым.

— Рути, что ты делаешь?! — заорала я.

Нос и палец тут же исчезли. Я взобралась на сиденье унитаза и заглянула в соседнюю кабинку. Рути стояла на коленках и пыталась ссыпать белый порошок на кусочек туалетной бумаги.

— Ты совсем с ума сошла? — разозлилась я.

— Хло! Черт, ты меня напугала. Слушай, я просто приободриться хотела, совсем чуть-чуть, а этот чертов порошок на пол рассыпался. Вот я и подумала, что уж лучше снюхать его с пола через трубочку, чем просто носом, — залепетала Рути.

— Ты ведь обещала, что бросишь.

— Я и бросила, честно. Я уже сто лет не нюхала, — затрясла головой Рути. — Просто решила снюхать одну малюсенькую дорожечку к бокалу шампанского.

— Ладно, поговорим об этом позже, — махнула рукой я и взглянула в сторону раковин, где Китти сушила руки. Тут в туалет зашла Сефи, и спустя пару минут они обе покинули комнату. Наблюдение наконец было снято.

По пути в ложу, где мы с Иваном договорились встретиться, я все никак не могла отделаться от мысли, что моя жизнь окончательно вышла из-под контроля. Как я вообще должна к себе относиться? Я — женщина, дочь которой подозревает ее в измене мужу? Это чувство ранило гораздо больнее чувства вины. Я осознала, как мои поступки отражаются на близких и любимых мной людях; вспомнила, как накануне ночью Грег заявил на меня свои права, и окончательно пришла в себя. То, что Иван впервые написал мне записку на английском языке, показалось мне дурным предзнаменованием, и я вдруг с необычайной ясностью поняла, как должна поступить — и как можно быстрее, пока решимость не улетучилась.

Я учуяла его прежде, чем увидела; он притаился в тени, и на какой-то миг меня охватило острое желание прижаться к нему и вдохнуть его запах. Он выступил из тьмы, чтобы прикоснуться ко мне, и я с усилием заставила себя отодвинуться назад.

— Так больше не может продолжаться, Иван, — выдавила я. — Я так больше не могу.

— Ну, тише, тише, — прошептал он, гладя меня по лицу.

— Не надо, пожалуйста, не надо. Мы должны это прекратить.

— Я хочу тебя, Хло, — произнес он, пытаясь прижать меня к себе, — я хочу тебя все время, постоянно.

— Все кончено, — сказала я, вытянув перед собой руки, — мы не должны больше встречаться, я так уже не могу. Мне трудно. Твои дети уже ушли из дома, а мои еще нет. Им еще нужны родители, нужна нормальная семья. Я не могу так с ними поступить; это было бы несправедливо. Пожалуйста, постарайся понять.

Иван взглянул на меня. Затем медленно зажмурился, и когда снова открыл глаза, в них что-то неуловимо изменилось.

— Я не из тех мужчин, которые привыкли о чем-то умолять, — сказал он.

Я посмотрела на него и поняла, что мы за несколько мгновений стали друг другу чужими. Иван отошел от меня, а я бросилась вон из нашего укрытия. Слезы, перемешавшись с макияжем, оставляли на моем лице неопрятные полосы. «Я ведь всего лишь хотела почувствовать себя снова живой», — убиваясь от жалости к себе, думала я. А теперь вот, пожалуйста, снова вернусь к несчастьям и страданиям, которые уже собрали чемоданы и намереваются вновь во мне поселиться. Услышав голос Грега, я шарахнулась и спряталась за колонну. Он рассказывал Эди сюжет «Принца и нищего» тем терпеливым тоном, какой обычно берешь, из последних сил сдерживая раздражение.

— Понимаешь, их перепутали. Том этого не хотел. Он ведь пытался сказать всем, что он не настоящий принц, но ему никто не верил, вот он и оказался в ловушке, — говорил он.

— Но как же они не увидели, что он вовсе не принц?

— Они ведь с принцем близнецы, — объяснял Грег.

— А-а, — протянула Эди. — Так вот почему стражник позволил настоящему принцу выбраться из дворца? Потому что тот в обносках Тома выглядел как Том!

— Именно, мама. Наконец-то ты все поняла.

— А то я все удивлялась — ведь со стороны стражника это было бы довольно глупо, если бы он знал, что тот принц, — добавила Эди.

Я стояла за колонной, пока не прозвенел звонок. В короткий промежуток, когда свет уже погасили, а занавес еще не подняли, я прокралась на свое место.