— Насколько хорошо ты знаком с христианским учением, Раэмон? — спросил Шнайдер.

— Я читал Евангелие. А еще капитан подарил мне свой бревиарий.

— Значит, ты не богослов, у тебя нет никакого образования, ты даже не читал богословской литературы — ты даже не изучил толком, что именно проповедуешь.

— Я проповедую Христа, распятого и воскресшего. И я очень хорошо Его знаю.

— Когда же вы успели познакомиться?

— При Андраде, когда меня ранили. Я увидел воинов Синдэна, они отдавали свою жизнь за братьев. И много раз потом. В одной женщине на Джебел-Кум. В леди Констанс. В семье гемов Аквилас. В Ионатане и Давиде. В капитане. В ребятах с базы Аннунаки. Во всех, кто умеет любить. Если подумать — довольно часто видел.

— Ты понимаешь, что ты — еретик? Людей, которые полагаются на свою интуицию, а не на догматы, в Империи отлучают от церкви. В старые времена, до Эбера, таких людей пытали и казнили.

— Как хорошо, что мы в Вавилоне, где никому не придет в голову меня за мою веру пытать и казнить.

По залу снова пробежал смешок.

Дик подумал: все как тогда — я полутруп, а Рэй пляшет на арене, чтобы меня вытащить. Нужно помочь ему. Нужно сделать хоть какое-то усилие, если не ради своего спасения, то ради него и леди Констанс…

Но эта мысль пришла и ушла — он не сделал ничего.

Гедеон знал, что его ждет мученичество.

Он это с самого начала знал, с того, как Идущий По Небу дал ему имя и объяснил, что это имя вождя, который восстал и победил.

Гедеон никогда не был отмечен как альфа. Он не думал, что может стать вожаком или кем-то вроде. Но Идущий По Небу дал ему имя вождя, а это что-то наверняка значило. Он не мог стать альфой — но мог стать вровень с Идущим и Рэем. Он был горд тем, что его судят вместе с ними. Был горд тем, что их вместе убьют. Готовил себя к этому, хотел показать большую смелость.

Он ожидал быстрой и кровавой расправы в стиле госпожи Джар. Или долгих мучений в стиле госпожи Джар. Но вместо этого его поселили в очень чистой и удобной комнате, начали кормить хорошо, и пытать не пытали, а только водили на допросы. Расспрашивали тайсё и добрая Госпожа. Может, тайсё ему и дал бы раза, но Госпожи он, наверное, сам побаивался. Несколько раз на допросы приводили Рэя или Идущего, и вроде как пытались поймать на вранье то их, то его. Вот это раздражало: да разве они не знают, что морлоки не лгут?

Потом начался суд. Привели в зал, где сидело множество народу, и начались допросы по второму кругу, как будто с первого раза люди-господа не сумели понять, о чем он толкует. А он-то считал себя много глупее их, ну надо же!

Потом Госпожа разъяснила, что в первый раз они допрашивали обвиняемых для себя, а во второй раз — для суда. Но почему в первый раз нельзя было созвать суд?

Его не часто вызывали поначалу. Тайсё иногда спрашивал, чему успел научить Гедеона Идущий, чему — Рэй. Иногда ответам Гедеона люди в зале смеялись. Не так, как смеялись шуткам Рэя, а так, как смеются над нелепостью. Он не обижался. Когда-то его приучили считать себя ниже любой обиды со стороны человека. Теперь он сам научился считать себя выше, и старая привычка тут помогала. Смейтесь, смейтесь. Я знаю, что там, в глубинах ваших душ, живет страх передо мной. Перед всеми нами.

Иногда его вызывала Госпожа, властная и красивая женщина. Примерно так по словам Идущего он представлял себе матерь Господа. Она говорила с Гедом как с человеком — но как будто слегка… раненым. Не так, как говорила с Рэем, скорее — как с Идущим.

Он внимательно слушал все остальное время. Идущий не очень много рассказывал о своей жизни и о том, как он оказался на Картаго. Значит, нужно было слушать. Важно, ценно, интересно. Идущего и Рэя послал Бог — значит, в жизни посланников было что-то, нужное и важное для Бога. Гедеон спрашивал себя — есть ли в нем это. Ответ пока был тайной.

Вереницей проходили люди и давали показания. Пилот Шастар, друг Рэя. Господин Августин, брат Госпожи. Человек из Детского Комбината, заведующий. Этолог оттуда же. Двое полицейских из Муравейника, старый и молодой. Толстая, как хаха-дзё, держательница обжорки в глайдер-порту — все эти люди были свидетелями жизни Идущего и Рэя. И свидетельства их были прекрасны. Гедеон надеялся сам принести такое же. И когда его подняли для допроса, он рассказал все — как Идущий явился в Лабиринт, как он без страха говорил с ними, хотя они готовы были его разорвать, как он дал Патрику свой Флорд, и Патрик попытался ударить его — но застыл на месте, как во флексиглас залитый, и о том, как обрел слух оглохший Ман. И о том самом главном чуде, которое произошло внутри самого Гедеона, когда мир вдруг начал становиться словно бы резче, как будто туман рассеивался, и у всего появлялись четкие очертания. Каждая вещь делалась больше, чем она была прежде. Он сам сделался больше, чем был прежде, и его… друзья, — он с удовольствием выговорил это слово вместо привычного «стая» — его друзья тоже…

Он запутался в словах и умолк, ожидая дальнейших вопросов. Какая-то женщина с «маской планетника» на смуглом лице, подняла кресло.

— Я вот чего не понимаю… — у нее был сильный акцент, «Я вотча непаэмау», Гедеон еле разбирал ее речь. — Он как-то договорился с этим, как его, Патриком, что этот его, как бы, не сможет ударить, это я понимаю… («Этта я паэмау…») А как он договорился с глухим? Или он его что, и правда вылечил? («Ильонывача, ипра’а вы’чил?»)

— На ваших мнемопатронах содержатся медицинские данные на дворцового ися по прозвищу Ман, — сказала Госпожа. — Он действительно после болезни страдал поражением слухового нерва.

— Так чайвоньуспили тада? (так что его не усыпили тогда?)

— Милосердие, как я понимаю, не чуждо и Рива, — Госпожа улыбнулась. — Или был нужен именно глухой медик, которого можно использовать при допросах.

— Это совершенно неважно, — медленно проговорил тайсё. — Вопрос о том, настоящие это чудеса или нет, не имеет отношения к тому, что Ричард Суна нарушал закон об этологической диверсии.

— Это чёйта вдруг неважнта? — «черноносая» приподнялась на ступени своего кресла. — Это вам тут в Пещерах ваших неважно, куда ни плюнь, в доктора, небось, попадешь. А у нас до любого врача самое малое три часа лету. Сдохнешь, пока дождешься. А если пацан лечить умеет, так что ж его, в расход?

— Вот дура-то, — буркнул кто-то двумя рядами выше.

— Сам дурак! — не осталась тетка в долгу. — А мне знать надо.

— Задайте вопрос непосредственно «чудотворцу», — тайсё показал рукой. — Кажется, его опять придется будить.

Капитан и в самом деле дремал. Арбитр толкнул его в плечо.

— Ты вроде лечить умеешь, — сказала присяжная. — Глухого вроде вылечил. У меня, эт, голова трещит, может, поможешь?

В зале опять засмеялись.

— Я не умею лечить, — негромко сказал Идущий. — Один раз вышло, что Бог по моей молитве исцелил человека. И все.

— Ну так эт, помолись, чтоб у меня голова прошла.

Капитан улыбнулся совсем не весело.

— Мне не трудно, — сказал он. — Но должен сказать, что я убийца, а к молитвам убийц Господь не очень прислушивается. Я бы на вашем месте таблетку принял.

— Ча, переборчивый такой у вас божок?

— Вроде того, — капитан с каким-то виноватым видом почесал голову.

— Так ты ча, помолишься-нет?

Капитан пожал плечами и кивнул. Среди присяжных продолжали смеяться. Прошла примерно минута.

— Ну как, ты все там? — спросила женщина.

— Угу.

— Чётта я нича не чуст’ю.

— А я ничего и не обещал.

— Эксперимент закончен? — неестественно спокойным голосом спросил тайсё. — Тогда попрошу вас занять свое место.

— Та я ж просто ради интереса, — сказала женщина и опустила свое кресло.

Гедеон почувствовал себя ограбленным. Его свидетельство полностью свели на смех. Он ожидал пыток и внутренне готовился к ним — но это было хуже, чем пытка.

Он посмотрел на Рэя и капитана, и увидел, что их это не задело. Рэй усмехался сам, и Гедеон знал, что Учитель облачен в надежную невидимую броню, которую ничто не пробьет. Идущий сидел молча и часто погружался в полусон — он был далеко-далеко, и никто не мог его достать. А Гедеон был здесь и завидовал им.