А потом Литва ушла совсем, объявив о своей независимости. В Республике такой поворот испугал и отрезвил, пожалуй, всех. Одно дело кричать «Долой Орловского!» и требовать смены партийной верхушки, «тормозящей перестройку», и совсем иное — уходить из Советского Союза, рвать пуповину. «Это уже не перестройка — это развал!» И сразу ажиотаж вокруг Народного фронта стал спадать.

Здесь бы Позднему чуть помягчеть, попритушить свой максимализм, проявить гибкость. Но такими способностями Симон Вячеславович никогда не отличался. Он предпочел остаться символом нации — для нескольких сотен таких же, как он, отъявленных патриотов. С упрямством телеграфного столба он не слушал ничьих советов, терял сподвижников, все дальше и дальше заходя в своих местечковых амбициях[24].

Одним из первых от Симона отдалился и Дудинскас. Виктор Евгеньевич по рождению москвич, и, хотя вырос он в Литве, все в нем протестовало против разрыва с Россией, да и вообще против развала большой страны, ощущать себя гражданином которой он так привык. Долгое время будучи невыездным — из-за сложного характера и беспартийности, он патологически не любил кордоны, и даже представить боялся, что, никуда не уезжая, окажется вдруг за границей — и от пылко любимой в юности России, и от родной с детства Литвы.

Но если уход Литвы был хотя бы объясним тем, как литовцы рвались к свободе, здесь он почти ни в ком вокруг не видел никакого рвения. Это в Вильне мирные жители могли вилками и столовыми ножами разобрать брусчатку, сооружая баррикады у здания «своего» Верховного Совета, где председательствовал ими избранный литовский Поздний по фамилии Ландсбергис. Чтобы вырваться из-под Москвы, там готовы были и к действиям, и к любым лишениям: выстояли российскую блокаду, отмучились первую свободную зиму без бензина, без тепла в домах и горячей воды...

После схватки с первым секретарем горкома партии Галковым он с разгону влетел и в собственную предвыборную кампанию. И во втором туре «первых демократических», как их здесь принято называть, выборов в Верховный Совет Республики нечаянно оказался один на один с Его Высокопреосвященством владыкой Пиларетом.

Тягаться с митрополитом у него и в мыслях не было. Поздний заверил Дудинскаса, что Пиларет снимет свою кандидатуру и будет баллотироваться в другом округе. Так они будто бы сговорились. Позднее Виктор Евгеньевич в этом засомневался, заподозрив, что Поздний его просто подставил, использовав как предвыборный таран. Во всяком случае, владыка по настоянию цековцев, которым вполне номенклатурный священнослужитель был ближе, чем скандальный журналист, свою кандидатуру не снял, и Виктор Евгеньевич, естественно, ему проиграл.

Зато прямо под окнами его дома выросла нарядная, радующая глаз церквуха, стремительно восстановленная в пылу предвыборной кампании его конкурентом. Когда на Пасху разбуженный звоном колоколов несостоявшийся депутат пришел ее осмотреть, старушки у входа почтительно расступились, а за своей спиной Виктор Евгеньевич услышал:

— Благодаря этому Дудинскасу у нас и церковь появилась.

Худа не бывает без добра. Так, проиграв выборы «Божьей волей», он избежал необходимости пять лет толочь воду в ступе в Овальном зале Дома правительства, где заседал Верховный Совет, и, убедив себя в том, что политики с него хватит, решил заняться чем-то более конкретным.

Тут как раз на следующий день после выборов заявляется Юрий Хащ, режиссер:

— Мне кажется, я знаю, как заработать деньги, чтобы отснять наш фильм. А заодно и на все остальное.

Сценарий сатирического художественного фильма «Супермаркет», написанный ими, был принят киностудией и запущен в производство, но денег на съемки никто уже не выделял. У своих московских друзей Виктор Евгеньевич одолжил сто тысяч, но начинать с такой суммой не имело смысла. Сценарий безнадежно устаревал, так что его судьба Дудинскаса не очень занимала...

Что же касается всего остального, то тут он оживился.

Оказывается, Хащ создал частную фирму, он в ней генеральный директор...

— Директора мы найдем, — сказал Дудинскас, сразу забирая бразды.

— А я? — спросил Хащ.

— Ты будешь... художественный руководитель. Президентом фирмы стану я...

— Президентом не советую, — сказал Хащ. Он сразу смирился с утратой власти. — Слишком вызывающе звучит. А в наших условиях — просто нелепо.

— Ну хорошо, пусть председателем правления.

Виктор Евгеньевич все на свете знал и многое умел, ему всегда хотелось заработать денег, оборудовать приличный офис, хотелось заиметь, наконец, автобусик, о котором он всегда мечтал[25], отремонтировать, наконец, дачу, купить хороший автомобиль, ездить на нем за границу, а для всего этого хоть что-то сделать по уму. Ни от кого не зависеть, распоряжаться самостоятельно. То есть быть хозяином.

Сейчас Хащ все эти желания в нем разбередил...

— Председатель правления, по-моему, хорошо. И солидно, и не так раздражает...

Хащ посмотрел на друга и соавтора изучающе. Потом куда-то надолго уплыл — скорее всего, он уже выстраивал сюжет, прикидывая, какой тут может быть поворот и чем все должно закончиться. Завязка, развязка, финал. Хащ даже закурил. И выпил бы, если бы было что выпить. Или хотя бы на что...

Наконец он выплыл:

— Слушай! Я, кажется, знаю, как это должно называться. Давай назовем твою фирму... — Он так и сказал «твою», уже все просчитав и навсегда попрощавшись со своей идеей. — Давай назовем ее «Артефакт». От латинского artefactum — несуществующее, искусственно созданное.

— Это еще почему? — Дудинскас оскорбленно возвысил голос. Прогуляв большую часть уроков в средней школе, он всегда удивлялся чужим знаниям. Так, его одноклассница Элла Шульга однажды буквально потрясла своего соседа по парте тем, что знала, как правильно пишется слово «брандспойт».

— А что тут понимать? — Хащ с восторгом смотрел на своего соавтора и приятеля. — Представляешь, что ты наворочаешь?! А мы потом об этом сделаем кино...

И они, пожав друг другу руки, расстались. Совсем ненадолго, если учесть, что каждому было тогда не больше сорока пяти...

Хаща он и вспомнил, когда спустя пять лет, в день открытия первой очереди Дубинок, забравшись на каменный жернов возле ветряка, заявил:

— Все, что вы сейчас увидели и услышали, все наши издательские успехи, все наши книги, станки в типографии и грузовики нашего автохозяйства, весь этот музей, наш коровник и колбасный завод, все наши замыслы и начинания, все это — фикция, дым. Всего этого на самом деле нет. И если вам кажется, что это есть, потому что вы это как бы сами видите, невольно умиляясь, не надо расслабляться, испытывая розовый оптимизм и представляя, как замечательно мы бы жили, будь везде так. Не будет. Так не бывает. Все, представленное вашему вниманию, это всего лишь оторванный от реальности эксперимент. Артефакт. Попытка показать, что могла бы сделать небольшая команда в двести человек, как много можно бы сделать — и здесь, и в иных местах или даже повсюду, если бы... Если бы не мешали.

Гостями его речь была воспринята как очередное проявление экстравагантности, забавная выходка, пижонство. Но по сути все было правдой.

Ветряк крутился, хотя ветер и не дул, так не бывает, но так было...

Дудинскасу действительно никто не мешал. И целых четыре года, пока Капуста был премьер-министром, фирма под названием «Артефакт» находилась как бы в свободном полете.

Собрав из друзей небольшую команду, Дудинскас начал с того, что принялся выпускать полулегальный журнал независимых мнений «Референдум», основанный его давним приятелем Левой Тимошиным.