Дмитриевский. А все-таки?
Блюм. Что «все-таки»? Ничего никогда у Блюма не было, кроме еврейского счастья — семеро детей. Работал всю жизнь на других, как угорелая лошадь, а что у меня теперь есть? Заводик.
Дмитриевский. Я слышал, вы работали у своего дяди управляющим.
Блюм. Желаю Вам иметь такого дядю. Разве это дядя, когда он не заплатил мне за год жалованья и уехал в Америку? Хороший дядя! Так я лучше буду работать у коммунаров. Они меня не обманут, я знаю. И пускай детки на моем труде учатся.
Воргунов. Трогательная история.
Блюм. История ничего себе.
Троян. Вот расчет. Правильно: семьдесят пять сотых.
Блюм (взял бумажку). Я тоже могу написать: ноль, запятая, семьдесят пять. Передайте это на память коту Ваське. (Возвратил бумажку Трояну).
Троян. Можно передать, что ж…
Блюм, выходя, в дверях встречается с Вальченко. Здоровается с ним и уходит. Вальченко усаживается за чертеж.
Григорьев. Он у них здесь делом вертел. Заведующий производством. Спасите мою душу, инженер Блюм.
Вальченко. Он не инженер!
Григорьев. Как не инженер? Да вот и сейчас он насчитал шесть инженеров, значит, и себя считал.
Дмитриевский. По снабжению он работает прекрасно! Прекрасно!
Воргунов. Спекулянт!
Дмитриевский. Нет, про него нельзя это сказать.
Воргунов. Советский спекулянт. Вынюхать, обмануть, с мясом вырвать…
Вальченко. Блюм — энтузиаст.
Воргунов. Еще бы. Для того чтобы хватать каждого встречного за горло, необходимо быть энтузиастом.
Григорьев. Верно. Это верно. Он спекулянт. И производство у него было такое же. Что хочешь? Дубовая мебель, медные масленки и трусики. Спасите мою душу, комбинат! Все это в сараях, в подвалах. Столярный цех — это умора. Семьдесят метров длины и весь из фанеры. И чего там только нет, на десять пожаров хватит! А механическая? Станки! И где он их навыдирал? И прямо на полу, никаких фундаментов.
Вальченко. Да! Георгий Васильевич, фундаменты не делаются.
Дмитриевский. Почему?
Вальченко. Белоконь говорит, чертежей нет.
Дмитриевский. Игорь Александрович, что такое?
Воргунов. Чертежей фундаментов до сих пор нет?
Григорьев. Петр Петрович, поймите же… «Гильдмейстеры» еще в пути. Габаритов…
Воргунов. …Я вам сказал снять габариты на Кемзе. Я вам сказал, на Кемзе восемнадцать «гильдмейстеров». Сняты габариты?
Григорьев. Да ведь все некогда, Петр Петрович… Эти расчеты…
Воргунов. Где эти расчеты? Модуль один насчитали?
Входит Белоконь.
Воргунов. Где фундаменты?
Белоконь. Чертежей же нет.
Воргунов. Чертей же на вас нет. А леса, а грязь, а бочки? А бетономешалку когда уберете?
Белоконь. Плотники ушли, вы же знаете.
Дмитриевский. Но если фундаменты все равно не делаются, можно заставить каменщиков убрать леса.
Воргунов. Георгий Васильевич! А придут плотники, фундаменты сделают, а чернорабочие фрез рассчитают. А инженер Григорьев что будет делать? Плановое хозяйство? Социализм строите? Социалисты! Портачи!
Дмитриевский. Петр Петрович, ну чего вы так? Григорьев — молодой инженер, ошибся, бывает же…
Воргунов. Не беда, что молод, а беда, что лентяй. Габариты может снять каждый грамотный человек, нужно распорядиться. Нужно меньше баб.
Григорьев. Спасите мою душу, Петр Петрович!
Воргунов. Чтобы чертежи были к вечеру, понимаете?
За окном гудок автомобиля.
Дмитриевский. Позвольте, ведь Блюм на завод едет. (В окно.) Соломон Маркович…
Блюм (за окном). А что такое?
Дмитриевский. Зайдите.
Блюм. Но как же так можно?
Дмитриевский. Зайдите, нужно! Вы подождите, товарищ
Воробьев. (К Белоконю). Пожалуйста, товарищ Белоконь, проследите за уборкой. И здесь после ремонта такой ужас. Подгоните строителей. Ожидаем воспитанников. Надо столовую, спальни скорее.
Белоконь. Побелку кончили, а убрать некому. Собственно говоря, это не моя обязанность.
Воргунов. Не ваше призвание, хотите сказать?
Белоконь. Я по механическому делу, а выходит уборщик…
Дмитриевский. Некогда разбираться с этим. Вы проследите.
Входит Блюм.
Блюм. Товарищи, нельзя же так. Я же просил, крикните в окно, ну, сколько теперь? Наверное, ноль пятьдесят или ноль черт его знает.
Дмитриевский. Соломон Маркович, вы будете на Кемзе?
Блюм. А если буду, так что?
Дмитриевский. Надо снять габариты нескольких станков.
Блюм. Новое дело. Какое же это имеет отношение к снабжению?
Вальченко. Потому, что вы будете на заводе.
Блюм. Мало ли где я бываю! Так я должен за всех работать? А где я возьму время?
Дмитриевский. Я вас очень прошу.
Блюм. Ну хорошо, давайте список, какие там станки.
Григорьев. Я сейчас запишу.
Блюм. Да, Георгий Васильевич, в той заявке на материалы много пропущено.
Дмитриевский. Не может быть. Дайте. (Протягивает руку.)
Блюм. Я никогда не записываю. Запишешь, потеряешь, а так лучше. (Быстро.)
Латунь медная, калиброванная, четыре, четыре с половиной, шесть, шесть с половиной.
Сталь три, размер семь, одна четвертая, восемь и пять, одна четвертая.
Сталь пять, размер девять, девять с половиной и одиннадцать с половиной.
Сталь шесть, размер шесть и шесть с половиной.
Лента тафтяная.
Ликоподий.
Крепежные части.
Метчики одна четверть и три четверти.
Провод ПШД ноль двадцать сотых.
Провод голый.
Пробки угольные.
Порошок графитовый.
Все смеются. Вальченко аплодирует.
Блюм. О, у меня память!
Воргунов. А я бы предпочел, чтобы у вас был список. Что это вы из себя монстра какого-то корчите?
Блюм. Монстра? Как это?
Воргунов. У нас не цирк. Это в цирке дрессированные лошади и собаки считают до десяти, что ж, пожалуй, и занимательно. Дайте список, у нас серьезное дело. А фокусы эти оставьте для ваших беспризорных.
Блюм. Что вы ко мне пристали с беспризорными? Почему они беспризорные, скажи мне, пожалуйста? Они не беспризорные, а коммунары.
Григорьев. Что же, теперь запрещается называть их беспризорными?
Блюм. А что вы думаете? Чего это вам так хочется говорить о том, что раньше было? Коммунары беспризорные, у Блюма был заводик. А если я спрошу, что вы раньше делали, так что? Я же никому не говорю «господин полковник»?
Вальченко. Да у нас и нет полковников.
Блюм. Да, теперь нет. Ну, и беспризорных, значит нет. Коммунары здесь хозяева.
Григорьев. Не слишком ли это сильно сказано?
Блюм. Чего я буду их выбирать? А он выбирал слова? Кошки, собаки, лошади, так это можно?
Дмитриевский. Соломон Маркович, нас не могут нанять беспризорные, или пусть там, коммунары.
Блюм. Хорошо, «пусть»…
Дмитриевский. Мы служим делу.
Блюм. Вы служите делу, а кто это дело сделал? Они же, коммунары! Они заработали этот завод. Вы не можете так работать, как они работали. На этих паршивых станочках, что они делали, ай-ай-ай…
Григорьев. Что же они делали, спасите мою душу? Масленки, что же тут особенного? Станочки. О Ваших станочках лучше молчать. Интересно, где вы выдрали всю эту рухлядь… Эпохи… первого Лжедмитрия?
Блюм. Какого Дмитрия, причем здесь Дмитрий? Ну пускай и Дмитрий, так на этой самой эпохе, как вы говорите, на этой рухляди они и сделали новый завод. А вы теперь будете работать на гильдмейстерах. Так кому честь?
