Хозяевами стали, но веселее им от этого не стало.

Видели они, какая участь постигла нас, и поэтому мучились. Известное дело, у них доброе сердце.

— Если тебе некогда, я могу сбегать за булками, — говорила мне Маня.

Я оказался единственным мальчиком, кому, так или иначе, легче жилось: мама не особенно мучила меня.

Фатыма, которая раньше намеревалась нас перевоспитать, тоже заметно перестроилась.

— Задачку я уже решила. Не знаешь, как справился Ахмадей? — спросила она меня.

— Ахмадей решит! А что ему! — ответил я, хотя вовсе не был убеждён в этом.

— А ты всё же узнай, — настаивала Фатыма.

— Ладно, я схожу к нему, — согласился я. — А ты ему записку напиши.

Немного подумав, она ответила:

— Записку писать не буду. А решение задачки вот, можешь передать.

Однако Ахмадей отказался взять решение задачки.

— Девчонки сами натворили, так пусть теперь не подлизываются! — огрызнулся он.

Узнав гордый отказ моего друга, Фатыма огорчилась.

— Глупый он, вот что! — сказала она, разорвав на мелкие куски исписанный цифрами листочек бумажки.

Вообще-то я не против гордости, она мне даже нравится. Однако недавно я подумал и решил, что вести себя гордо можно в трёх случаях: когда становишься чемпионом, если на полюс слетал или уж разве орден Ленина заработал. А без такого повода, мне думается, гордиться незачем.

Бывали, конечно, у нас и счастливые дни. Особенно, когда по двору дежурили моя мама, Мании дедушка или бабушка Фатымы.

Фатыма никогда раньше не жила с бабушкой и поэтому теперь не чаяла в ней души. Нам было даже завидно. Фатыма гордилась своей бабушкой и считала её самой лучшей после няни Пушкина. Оказалось, что бабушка знает множество песен, и ещё она готовила такие вкусные блюда, которые не умела стряпать ни одна мама в нашем дворе.

Частенько Фатыма говаривала:

— Я прямо не знаю, как отблагодарить бабушку. Она ради нас так старается!

И вот однажды Фатыма рассказала нам, что решила в знак уважения научить бабушку говорить по-английски. Сама она на пятёрку изучала иностранный язык, и, наверно, ей ничего не стоило бабушку обучить английскому языку.

Вскоре выяснилось, что бабушка плохо запоминает незнакомые слова, но от уроков не отказывалась. Когда Фатыма начинала с ней заниматься, бабушка слушала её внимательно, хотя и не откладывала работу на кухне.

Как-то она сказала внучке:

— Ты, Фатыма, не требуй с меня так много. Для начала научи, как здороваться по утрам…

Скоро об этом узнал весь двор, и теперь, когда бабушка выходила на дежурство или просто посидеть на скамье, мы все бросались к ней и кричали ей разные английские слова, какие кто знал.

Бабушка не подавала виду, что не понимает, и всё повторяла одно и то же:

— Гуд дей!

При этом ей было безразлично, когда она нам отвечает: утром ли, вечером ли, днём ли.

Услышав её ответ, мы все весело смеялись. Смеялась и она сама. Только Фатыма очень огорчалась, что у её ученицы так мало успехов в изучении иностранного языка.

— А ты брось учить. Она уже старая, — советовали ей Маня и Зуляйха.

Однако Фатыма всё ещё воспитывала в себе характер и не могла бросить дело, за которое взялась.

Так, в радостях, а больше в неприятностях, прошла значительная часть учебного года. Наступила весна: на улице ещё лежал снег, но солнышко уже пригревало ничего себе. В один из таких дней мы с Ахмадеем и Яшей сидели за сараем и подставляли солнцу побледневшие за зиму лица. Это было так приятно, что даже не хотелось разговаривать.

Скоро к нам подсел Искандер — видно, тоже захотел погреться.

— Слышали? У нас во дворе решили доску поставить, — сказал он после некоторого молчания.

— Что это ещё за доска? — сонно спросил Ахмадей.

— Откуда я знаю! — пожал плечами Искандер.

Яша и Ахмадей только недоумевающие переглянулись, а я сразу побежал к девочкам — надо было разузнать, что к чему. У них всегда больше новостей.

Девочки разговаривали совершенно о других вещах.

— А меня папа повезёт в Ленинград и в Москву! — хвалилась Люция. — Потом мы поедем на юг. Я очень люблю купаться в море. Налетит волна, окатит водой… Брр, как бывает страшно и замечательно!

Щурясь на весёлое солнце, Зуляйха мечтала:

— Нынче папа достанет мне путёвку в лагерь нефтяников. В прошлом году они с мамой привезли с юга виноград и груши…

В разговор вмешалась Маня:

— А я даже не представляю, чем займусь летом.

Мне стало обидно, что девочки такие беззаботные.

— Эх, вы! — сказал я с укором. — Мечтаете тут, а у нас во дворе доску поставят.

Но девочки встретили меня недружелюбно. Вчера Ахмадей извалял в мокром снегу Зуляйху, и теперь все они очень сердились на нас.

— Это всё потому, что вы не дружите с мальчиками! — попробовал я уговорить их.

Однако девочки взглянули на меня с таким удивлением, будто только сейчас увидели.

— С вами невозможно дружить! — гордо сказала Фатыма.

— У меня папа ответственный, — заявила Люция. — Он позвонит в милицию, и всех вас заберут!

Но Фатыма не согласилась с ней:

— Через милицию нельзя установить дружбу. Так не годится. Раз наши мальчики в нас не нуждаются, мы сумеем обойтись без них. Найдём других, и получше!..

— Если меня называют жабой, как же я буду дружить с мальчиками? — закричала Маня.

— А меня в снегу валяют, — поддержала её Зуляйха.

— Ахмадей каждый раз доводит меня до слёз! — добавила Люция.

Сознавая их правоту, я молчал. Что я один мог поделать?

— Давайте сходим в райком. Все вместе соберёмся и пойдём к самому секретарю, — предложила Маня. — Я больше не хочу быть жабой!

Вдруг Фатыма громко засмеялась. Она всегда так смеялась, когда в голову ей приходила хорошая мысль.

— Давайте пошлём письмо в Москву! — сказала Фатыма торжественным тоном. — Напишем, что у нас нет дружбы между мальчиками и девочками. Обязательно ответят вот увидите!

Фатыма никогда не откладывала дела. Девочки тут же нашли карандаш и лист бумаги. Письмо сочиняли долго. Потом, переписав его набело, Фатыма прочитала письмо с начала до конца. После этого Маня опустила его в синий почтовый ящик, который прибит на углу нашей улицы.

Так письмо ушло в Москву.

Никогда жизнь в «Большом оркестре» не была такой трудной, как в начале марта. Мамы так круто «завернули гайки», что мы даже перестали понимать, чего они от нас хотят. Моя мама ещё туда-сюда, но моим друзьям, Ахмадею и Яше, жилось нелегко. Зато девчонки веселились как могли. Иногда просто обидно становилось, что ты мальчишка…

Конечно, это только усиливало разлад между нами. Ахмадей и Яша слышать о них спокойно не могли. И лишь я одни по-прежнему пытался дружить и с теми и с этими.

Товарищи всячески издевались надо мной.

«Девчатник!» — презрительно называл меня Яша.

Мне, конечно, было обидно, и я уже подумывал, не порвать ли и мне с девочками.

И вот как раз в то время, когда мы так плохо относились ко всем женщинам, подошёл день Восьмого марта.

— Не будем делать подарки, пусть знают! — заявил Ахмадей.

— Правильно, — согласился Яша.

Я не знал, что и говорить. Как же можно не отметить мамин праздник? Увидев, что я сомневаюсь, Ахмадей спросил:

— Ты против, что ли?

— Чего молчишь? — поддержал его Яша.

Мне не хотелось терять дружбу, поэтому я согласился с ним.

— Ты дай нам слово, — вдруг усомнился Яша.

— Какое слово?

— Клятву! — потребовал Ахмадей.

— Клятву я не знаю, но честное слово дам.

После этого Яша и Ахмадей ушли, а я всё-таки пошёл к девчонкам. У них было что-то вроде совещания.

— Девочки, — говорила как раз Фатыма, — у меня есть отличный план. Я предлагаю сделать подарок на Восьмое марта.

— Ты опоздала, — засмеялась Зуляйха. — Я уже купила маме подарок. Она любит читать книги, и я купила ей толстый роман. В хорошем переплёте. Деньги копила целый месяц, экономила на завтраках.