— Конечно. Я обещал.

— А что мы вообще будем делать дальше, шеф? Наши все погибли…

— Сень, а сам ты что собираешься делать со своей жизнью?

— Не знаю… Как скажешь, Сатир…

— Ладно, после решим! — Север покосился на Милу. Та шла рядом, совершенно безразличная к разговору мужчин. Казалось, она даже не слушала их. Словно ничто в этом мире ее больше не интересовало, в том числе и собственная судьба…

За окном поезда плыла ночь. Север стоял в тамбуре и курил. Настроение у него было слегка приподнятое. Только что в двухместном купе спального вагона он сделал то, чего так боялся после случая на газаватовской вилле: трахнул Милку. Девушка реагировала с обычной своей нимфоманской страстью, и это успокоило Севера: он всерьез опасался, что жена и от него «закроется», как «закрылась» от троих насильников. Но ничего подобного не произошло. И хотя Север очень волновался по поводу морального состояния Милы — того ледяного отчуждения, с которым она теперь относилась к мужу, — он все-таки радовался. «Неужели?! — билась надежда в его груди. — Неужели Милку наконец «замкнуло» и она теперь в качестве сексуального партнера воспринимает только одного меня? Неужели получилось?!»

События в особняке свидетельствовали в пользу этого. Однако Север не спешил делать окончательные выводы: прежде Милку надо показать Паше Кузовлеву, а уж потом либо прыгать до потолка от счастья, либо… либо продолжать свои страшные кровавые игры, если понадобится. До полного излечения Милки или до собственной смерти… это уж как Бог даст.

И все же Север очень хотел верить в лучшее.

«Неужели заживем спокойно? — думал он. — Ведь хватит уже с нас… И то удивительно, как не погибли до сих пор. Мотаемся по стране, продираемся сквозь грязь и кровь, сквозь автоматный визг, как Бонни и Клайд из американского фильма… Нет, конечно, мы другие, мы не ради наживы в эти игры играем, но сходство есть, к сожалению… Бонни и Клайд… Бонни и Клайд, как вас теперь зовут?»

Неожиданно в его голове сами собой начали складываться стихи.

Север удивился: он никогда раньше не сочинял стихов, хотя любил их всегда. Может, просто некогда было? Или считал, что лучше признанных мастеров все равно не напишешь, и пробовать нечего? А сейчас вот прорвало, надо же… Не ожидал от себя… «И ведь увлекательное занятие, — подумал Север, — захватывает! Попробуем дальше…»

«А ведь из этого может получиться песня, — подумал Север. — Проблемная песня. Сколько молодых идиотов мечтают сейчас податься в мафию, ибо нынче престижно быть бандитом, а больше и ткнуться-то некуда — не на заводы же или шахты, где годами не платят зарплату… И подаются, и верными псами служат разного рода «папам» и «папикам», землю роют… А я их потом убиваю, потому что их нельзя не убивать, потому что они уже не люди и людьми никогда больше не станут… А, ладно! Вернемся к стихам, вернемся к Бонни и Клайду…»

Кажется, все… Правда, если делать из этого песню, то припев можно повторить еще раз, в несколько видоизмененном варианте. Приблизительно так:

«Вот и сварганил Бонни и Клайда с российской спецификой», — подумал Север, слегка подсмеиваясь над собой. — Можно идти хвастаться Милке. Впрочем, нет, Милке сейчас не похвастаешься… Разбудить, что ли, Сеньку с Галкой?»

Север подошел к купе, соседнему с его собственным. Хотел постучать, но прежде прислушался. Оттуда доносилась весьма характерная возня. Да, ребятам сейчас не до стихов, понял Север, у них там сейчас и так сплошная поэзия… Ох, Гелла, ох, ненасытная девка! А ведь бросит парня, как пить дать бросит, едва почувствует себя в безопасности и богатой! Хотя все правильно, пусть бросает, не нужна Умнику такая жена.

Галина поехала в Москву вместе с остальными, как подозревал Север, только из страха. Она боялась города, где ее могли вычислить оставшиеся газаватовцы или милиция, боялась и податься куда-нибудь самостоятельно: ей, как считала она, была необходима пластическая операция, которую обещал устроить Север. Без операции, думала Галина, ее обязательно схватят менты или «шестерки» банковской корпорации в связи с убийством Бориса Анатольевича.

…Из города Север вывез вчера свою компанию чисто, привычным безотказным способом: на электричках до ближайшего более-менее крупного железнодорожного узла. А уж там они взяли билеты до Москвы. И поехали с относительным комфортом — в спальном вагоне…

К Павлу Кузовлеву они заявились прямо в больницу.

Когда Павел вошел в свой кабинет и увидел ожидавшую его компанию, он церемонно и слегка иронично отвесил общий поклон. Кузовлев ожидал гостей: Север позвонил ему с вокзала, и Павел предупредил охрану клиники, чтобы его друзей впустили.

Скользнув глазами по присутствующим, врач остановил свой взгляд на Галине. Удивленно поднял брови.

— Света, а ты как тут очутилась? Ты ж должна быть в отделении. Или просто старых знакомцев решила встретить?